Жук - Дана Обава

и идет ко второй двери, которую ему также не удается открыть, и он идет к третьей. Я иду за ним только медленнее, чтобы он понял, что я не переставляю карты, так что, просто попытавшись обогнать меня, выбраться из оранжереи он не сможет. — Откуда у тебя третья карта?! — кричит Морис в удивлении. — Вы что, это с Лексом спланировали?!

Конечно, ничего подобного мы спланировать не могли. От перил балкона до остекления натянута прочная сеть, которая не позволила бы с этого балкона ни свалиться, ни спрыгнуть. Она на схеме апартаментов отмечена не была, так что я не знала, что Мориса удастся здесь запереть, пока не увидела все воочию. А сам Морис не знал, что у меня в нарушение правил осталась карта бывшего шинарда. Также он, скорее всего, не в курсе, что у меня в кармане лежат подаренные Редженсом часы с экстренной связью. Впрочем, в отсутствии сети от них никакой пользы.

— Неужели, ты испугалась, что в отсутствии Лекса я попытаюсь отобрать у тебя часы?! — с негодованием спрашивает Морис из-за прозрачной, но чрезвычайно прочной двери. Его голос звучит через интерком, который добавляет от себя пугающих ноток.

Я сначала удивляюсь, а потом понимаю, что он не о моих розовых часиках, а о драгоценных часах, якобы гарантирующих освобождение от ответственности перед законом. Они у меня в другом кармане.

— Конечно, нет, — говорю я, нащупывая их в кармане, чтобы не перепутать и не вынуть не те. Вытаскиваю нужные. — Они мне не нужны. — К сожалению, пафосно отбросить их в сторону некуда.

— Тогда что? Ты спелась с хозяевами игры?!

— На самом деле, я боюсь, что…да, — кладу часы обратно в карман, потому что больше некуда. В коридоре даже тумбочки завалящей не стоит. — Я думаю, что настоящий хозяин игры — это ты. — Пытаюсь понять что-нибудь по изменившемуся выражению лица Мориса, но там столько эмоций намешено, да я и не понимаю в этом ничего.

— Это потому что я, — предполагает Морис, кое-как справившись с эмоциями, — всего лишь вовремя заметил ту стену, которая чуть тебя не пришибла?

— И поэтому тоже.

— Да? — Морис облокачивается на прозрачную поверхность двери. Он явно сердит, но сдерживается, возможно, еще надеется убедить меня в своей непричастности. — Какие еще доводы против меня, позволь узнать?

— Хозяева игры якобы рассердились, что я, — говорю дрожащим голосом, нервно теребя рукав кофты, — выключила телефон, из-за чего не могла бы дальше участвовать в игре.

— Да, и заставили Бракта написать тебе сообщение, — кивает Морис, продолжая раздраженно сверлить меня взглядом.

— Только мне, хотя остальные сделали также как я.

— Не все. Я и Лекс просто перестали открывать сообщения от них, а Бракт вообще старательно следовал инструкциям, — проговаривает Морис.

— Палома выкинула свой телефон. Но она всегда была рядом с тобой и таким образом оставалась в игре. А Герти после убийства Сэма никто больше не видел. Только ты с ней контактировал. Охранник продолжал играть, Лекс мог получать сообщения через меня, а старый философ…я думаю, он был тебе изначально не интересен. Он был бы следующим, на кого ты натравил бы Бракта.

— Не надо так говорить, я ничего подобного не делал, — с некоторой горечью говорит Морис.

— А еще ты предложил мне и Паломе жить с тобой, — выпаливаю я.

— А это как связано?! Я всего лишь хочу построить близкие отношения с кем-нибудь. Я устал быть совсем один. В чем ты меня упрекаешь? Разве это плохо?!

— Нет, но ради Паломы ты подстроил убийство Сэма… У Толлека причин убивать его не было, у Пайама тоже.

— А ради тебя? — глаза Мориса сверкают злобой.

— Не ради меня. Мы все думали, почему хозяева игры попытались избавиться от моей подруги Кейт? А ответ прост — она обидела тебя!

— Нет!

— Когда мы с тобой остались наедине в баре, ты хотел сказать мне что-то важное, а она прогнала тебя.

— Она плохая подруга, — рычит Морис, в ярости ударяет кулаком по двери.

— А остальные тоже плохие друзья?! Мы думали, почему в команды выбрали именно этих людей? Какая между ними может быть связь? А сейчас я полагаю, связь это ты! С Брактом ты учился в одном потоке в школе, старик мог преподавать у тебя, когда ты учился дальше на техника — философию дают на всех направлениях. Кара — энтомолог, у вас общие интересы. С Раваной ты мог познакомиться в баре. Ворчуна сделала акбратом учительница химии, к которой ты ходил на дополнительные занятия. Она выделила его, но не тебя?

— Она работала первый год, когда я заканчивал школу. У меня было мало времени на то, чтобы произвести на нее впечатление, — возражает Морис.

Я только усмехаюсь, потому что идея про “химозу” была просто удачной догадкой, которая только что пришла мне в голову, я продолжаю увереннее:

— Зато тебе удалось произвести впечатление на Кару, когда ты вылил на нее кислоту. С Герти, по твоим же словам, ты познакомился, когда чинил ей терминал. С Паломой, полагаю, произошло так же, она просто тебя не запомнила.

Морис несколько секунд смотрит в сторону, скрестив руки на груди.

— Слабо, — наконец изрекает он. — Твоя предыдущая версия, что Толлек выудил эти наши имена из своей базы, мне кажется логичнее. К тому же почти все из того, что ты только что сказала, просто предположения.

— Верно. Но тебя сдал сам Толлек.

— И как же это? — презрительно интересуется Морис.

— Похоже, Толлек умирал достаточно долго, не в силах подняться с постели. Но перед ним все это время был экран, по которому он мог видеть, как уборщики регулярно приходят сюда и работают буквально за стенкой от него. Все это время он наверняка пытался позвать на помощь, так что было бы логично, если бы он умер, глядя на экран. Но он смотрел на картину.

Я делаю паузу, и вижу, что Морис пытается вспомнить, что там за картина такая была. Но он наверняка не обратил внимания. Мне же повезло.

Толлек интересовался историей театра, так что не удивительно, что в одной из спален в его апартаментах оказалась картина с изображением