Призрак гнева - Нелла Тихомир

— Улла, я прошу.

— Не проси.

— Улла, я не…

— Нет! Нет, любимый мой, не проси, не надо. Я не буду стоять и смотреть, как он тебя убивает. Я этого… не смогу. Я не смогу. Прости меня.

— Ты с ума сошла…

— Может быть, мне все равно, не знаю. Но одно знаю: я тебя ему так просто не отдам, и молчать не буду.

— Улла, ты что, не понимаешь… — начал было Бран, но она не дала договорить. Положила ладонь ему на губы.

— Не спорь, это бесполезно. Я упрямая, ты ведь знаешь.

Бран взял ее руку и крепко сжал.

— Знаю, — ответил он. — Но я надеялся, что ты передумаешь.

Отведя взгляд, Улла покачала головой. Бран поцеловал ее ладонь.

— Хорошо, — промолвил он. — Не будем спорить. Об одном тебя прошу: не спеши. Ладно? Ничего ему не говори без крайней надобности. Пока не увидишь, что выбора нет. Я прошу только об этом. Это ты можешь сделать для меня?

— Могу.

— И сделаешь?

— Сделаю.

— Поклянись.

— Клянусь. Клянусь…

— Хорошо. Поцелуй меня.

Улла потянулась к Брану, осторожно поцеловала в губы. Он схватил ее и не отпускал целую минуту.

— Теперь иди, — наконец отодвинув девушку от себя, сказал он, — возвращайся домой. Я приду чуть позже. Ты сделай вид, что спишь. Может, все и обойдется. Не плачь, моя родная, все будет хорошо. Не плачь же.

— Я люблю тебя.

— И я тебя. Давай-ка, подымайся, — Бран помог ей встать, отряхнул снег с одежды.

— Иди. Давай, иди, — сказал он. — Не дай Бог, тебя заметят.

— Я иду, — сказала Улла. Огромные глаза не отрывались от его лица. Бран подтолкнул ее в плечо:

— Иди, родная.

— Я иду, — она побежала обратно по тропинке.

Бран взял из снега Хилдиров кинжал и завернул в полу плаща. Он избегал глядеть на Хилдира, но все же не сумел удержаться.

Тот лежал лицом вверх, и темный плащ сливался с темной кровью. Из-за ресниц поблескивали полузакрытые глаза. Казалось, Хилдир исподтишка следит за Браном.

— Я не хотел, — сказал Бран. — Видит Бог, я не хотел.

Мертвые глаза смотрели на него. Бран глотнул и отвернулся. Надо идти, мелькнула мысль. Но прошло еще с десяток очень долгих минут, прежде чем он направился к конунгову дому.

Глава 23

— Клади свой меч на стол, — скомандовал конунг.

Бран подчинился.

— Теперь отойди и сядь туда, — конунг пальцем указал на стул перед очагом. Бран проделал это без возражений. Конунг опустился в свое кресло.

В доме горели все лампы, и никто уже не спал. Люди тихо сидели на скамьях. Через пять минут слуги внесли Хилдира и положили на лавку. Его рука безжизненно упала, белые глаза смотрели в потолок, а волосы стали багровыми от крови. Кровью пропитались куртка и плащ.

— Ты прям берсерк какой-то, — медленно выговорил конунг. — Второе убийство за три дня, не многовато?

Бран поднял голову:

— Это вышло нечаянно, я же говорю.

— За нечаянно бьют отчаянно.

— Конунг, клянусь, я не хотел. Я не собирался его убивать. Он… он на меч напоролся. Кто же знал…

— Напоролся, говоришь? — перебил конунг. — И чего ж это он напоролся? Иль пьяный был? Вы чего, с ним пили?

— Нет.

— Тогда с чего бы? — в голосе конунга слышался сарказм. — Поскользнулся и упал?

Бран поглядел на конунга. Тот ему не верил, это было предельно ясно, для этого и мысли не надо было читать. Бран отвел глаза и промолчал.

— Молчишь, колдун? — с усмешкой осведомился конунг. — Правильно, сказать-то тебе и нечего. Ну, коль молчишь, так я скажу, как дело было, — опершись ладонью о колено, конунг подался вперед. Снова усмехнулся и сказал:

— Вы с ним опять поцапались, ведь так? Он за нож, ты за меч, хлоп — и готово дело. Очень просто. Разве не так оно было?

— Нет!

Конунг поморщился:

— Вот чего я не терплю, колдун, так это вранья. Вранья — и трусости. Ну, чего ты отпираешься? Ведь козе понятно. Вы уже с ним пару раз дрались, тут это каждая собака знает. Так чего ты трусишь? Говори правду.

— Я уже сказал, — сдержанно ответил Бран. — И я не трушу. Я не трус и не убийца. Я не убийца, конунг, уж это, по-моему, ты мог уяснить.

Конунг помолчал, разглядывая Брана. В ястребиных глазах горел враждебный огонек.

— Ты ведь не раба убил, колдун, — сухо заметил Торгрим. — Этот парень ярл, в отличье от тебя, и, кстати, из очень старинного рода. Его брат на моей дочери хотел жениться, у меня в дружине был. И Хилдир бы тоже в дружину попал, если б дожил. У него родичи остались, целый клан. Слышишь, нет? Ты, колдун, не надейся: они тебе это просто так не спустят. Люди они горячие и гордые, вирой не отделаешься, уж нет. Даже если я теперь тебя отсюда выгоню — они тебя в любом месте найдут и убьют, как собаку. Вот так-то, колдун.

— Ты меня этим не пугай, — ответил Бран. — Я свое сказал, добавить нечего.

Брови конунга сдвинулсь:

— Не ври.

— Я не вру!

— Кончай уже, колдун! — конунг повысил голос. — Терпеть не могу врунов и трусов!

— Я тоже! — в тон ему ответил Бран. — Да только я не врун и не трус!

Конунг хватил себя кулаком по колену и, багровея, заорал:

— А коли нет, давай Божий Суд устроим! Чего ж замолчал? Коль не врешь, чего тебе бояться?

— А я и не боюсь! Давай устроим, я согласен!

Конунг, щурясь, усмехнулся:

— Думаешь, я дурень, а, колдун? Думаешь, ты меня на мякине проведешь? Э-э, нет, не тут-то было. Ты ж колдун, ты, небось, и раскаленное железо вытерпишь с колдовством со своим. А мы вот по-другому сделаем. Эй, где там Улла?

Бран едва не ахнул вслух, до хруста стиснул зубы. Конунг с усмешкой глянул на него и крикнул громче:

— Улла! Улла! Где она?

— Я здесь, — раздался тихий голос, и Бран вцепился пальцами в сидение.

— Иди сюда, да поживей, — приказал конунг.

Улла вышла к очагу. Щеки были будто иней, в глазах девушки Бран уловил откровенный страх.

— Что ты собираешься делать? — Бран повернулся к конунгу. Как ни старался держать себя в руках, голос предательски дрогнул.

Конунг победно ухмыльнулся:

— Сам же знаешь, колдун. Правду знать хочу. Правду!

— Но я тебе ее сказал! — Бран почти кричал. — Почему ты мне всегда не веришь? Ты мне каждый раз не веришь — и каждый раз я прав! Разве нет? Конунг, разве нет?

— А с чего ты это так раздухарился? Коль ты прав, так и бояться нечего. Вот меч его лежит, — сказал конунг дочери, — давай, начинай.

Девушка, едва дыша, кусала губы. Все смотрели на нее. Она стояла среди дома: совсем одна, маленькая, как подросток. У Брана так сдавило сердце, что он едва не застонал. Конунг с угрозой произнес: