Парацельс – врач и провидец. Размышления о Теофрасте фон Гогенгейме - Пирмин Майер

Буйное помешательство, колики, рези в животе, глисты, подагра и понос в «Одиннадцати трактатах» завершают список наиболее часто встречающихся болезней. Во всех случаях знаковая система природы играет ведущую роль. Гогенгейм призывает врачей учитывать во время лечения также и разницу «в анатомии мужчины и женщины» (I, 141). Но главным условием исцеления больного является знание врачом структуры и особенностей внешнего и внутреннего неба или, проще говоря, природы и психологии. Целостная медицина, которая пришла на смену древнему и в определенном смысле также холистическому учению о четырех жидкостях, воспринимала себя родоначальником нового периода в истории врачебного искусства. На переднем плане стояла программа, которая в лаконичной форме выражена в заключительной фразе «Одиннадцати трактатов»: «С помощью ваших школьных правил невозможно ни познать небо, ни даже приблизиться к порогу этого познания» (I, 161).

Глава II Шедевры врачевания и хирургии

Держа в руках внутренности…

Ксенофон. Анабасис

«К своим современникам он относился с высокомерием, которое граничило с хвастливостью. А между тем среди них были известные и уважаемые хирурги» [330] . Эту нелицеприятную характеристику, часто встречающуюся у авторов эпохи Просвещения и позитивистов, мы находим в классическом учебнике Эрнста Юлиуса Гуртла «История и практика хирургии» (1898). Мнение, согласно которому Гогенгейм отличался бахвальством и не признавал достижений, принадлежащих другим, широко распространено. Однако содержательный и языковой анализ его лекций и письменных работ дает иную картину. При ближайшем рассмотрении оказывается, что прямые оскорбления или унизительные высказывания в адрес собратьев по ремеслу в тексте его сочинений отсутствуют. В то же время красочная палитра ругательств, обращенных против шарлатанства и ненавистной Гогенгейму библиотечной медицины, настолько хорошо представлена в его работах, что лица, причастные к этим видам врачебной деятельности, могли воспринимать это как личное оскорбление. Другими словами, полемический стиль, который можно считать отличительной чертой гогенгеймовских трудов, у многих его современников вызывал чувства досады и обиды. Автор не стремился лично задеть и оскорбить своих противников и конкурентов. Негативными фигурами, против которых он обращал свою критику, выступали в его сочинениях Гален, Авиценна и другие врачи древности. Несмотря на то что сам Гогенгейм испытывал на себе определенное влияние этих медицинских авторитетов, он упорно не желал видеть в них позитивные черты. Полемизируя со схоластической медициной, Гогенгейм стремился подорвать доверие к основным догматическим положениям учения о гуморальной патологии. При этом предпринимавшийся им критический разбор отдельных авторов имеет высокую степень дифференциации. Хотя частенько Гиппократ и Альберт Великий, две выдающиеся личности античного мира и высокого средневековья, вместе с другими известными учеными попадали под язвительную критику «Лютера в медицине», Гогенгейм, не смущаясь, считал себя врачом, работающим в гиппократовской традиции (XI, 163), а в своей теории о причинах заболеваний он высоко ставил мнение Альберта Великого о целительной силе букв и слов (I, 168). Хотя в рассуждениях Гогенгейма о «субтильных альбертистах» (III, 11) и чувствуется плохо скрытая насмешка, это обозначение в ряде случаев можно применить и к самому автору. Богатый жизненный опыт и тонкие личные наблюдения прославившегося в веках шваба с берегов Дуная дали для его трудов бесценный материал, немногим уступающий научным шедеврам Гогенгейма. В отличие от двух названных классиков, платонически мыслящий ученый Марсилио Фичино получает у Гогенгейма одобрительную оценку. В одном из латинских писем Гогенгейма он назван «лучшим врачом среди итальянцев» (IV, 71). В целом можно сказать, что, несмотря на ряд общих высказываний и суждений, выдержанных в резком тоне, Гогенгейм признает за классиками определенные заслуги и нередко отзывается о них с одобрением. Проявляя уважение к умершим предшественникам, Гогенгейм терпимо и уважительно относится и к своим современникам. Профессиональная критика, адресованная, к примеру, ближайшему другу и спутнику Гогенгейма Лаврентию Фризу, воодушевленному почитателю Авиценны, написана не в прямой, обидной форме, но завуалирована тонкими, но понятными намеками. [331] Он поддерживал дружеские отношения с нюрнбергским врачом Магенбухом, а также Вольфгангом Тальхаузером из Аугсбурга и страстно желал подружиться с Кристофом Клаузером и Иоахимом фон Ваттом! Интересно, что Гогенгейм высоко ставил хирургов «милостью Божьей», не имевших академического образования. Многие шедевры хирургического искусства, описанные им в базельских лекциях, в строгом смысле слова не принадлежали Гогенгейму. Вводя своих слушателей в царство хирургии, он не уставал ссылаться на авторитет известных и, прежде всего, неизвестных народных целителей. Устоявшееся мнение о Парацельсе-мономане трещит по швам, когда мы сталкиваемся с его открытостью к достижениям других врачей.

Высокой похвалы из уст Гогенгейма удостоился хирург Ганс Зуфф из Геппингена. «Fuit insignis medicus (он был великолепным врачом)», – писал доктор Теофраст (IV, 339). Именно об этом человеке шла речь в рассказе об ампутации ноги у императора Фридриха III. Гогенгейм считал Зуффа высококлассным специалистом «в области ножных ран» (IV, 338). Он упоминает о том, что позаимствовал у этого врача один хирургический рецепт и уже потом самостоятельно попытался его оптимизировать. Доктор Зуфф письменно изложил свои соображения по поводу лечения колотых ран и описал состав пластыря, ускоряющего лечение, о чем Гогенгейм подробно рассказывал в своих лекциях. Пластырь состоял из канифоли, белого пчелиного воска, костного мозга, ладана, белых кораллов и янтаря. В области хирургии Гогенгейм стоял на консервативных позициях. Рассуждая в русле гиппократовской традиции, он считал, что лечение должно быть выжидательным. «Не требуется большого искусства, чтобы исцелить ногу. Нужно следить лишь за тем, чтобы она не погибла. Ведь природа умна и сама сращивает кости больного» (IV, 338). Помимо доктора Зуффа, Геппинген мог похвастаться своими кислыми источниками (IV, 43, 44), которые, как и целебная вода из Санкт-Морица, отлично помогали при каменных болезнях (XI, 99). Если Теофраст и не водил знакомства с Зуффом, то его отец, Вильгельм фон Гогенгейм, наверняка знал этого хирурга лично.

В парацельсистской хирургии большая роль отводится «природному бальзаму, который сам залечивает раны, уколы и другие повреждения» (X, 33). Если «бальзам» оправдывал надежды врачей, открытого хирургического вмешательства могло и не последовать. На первый план в процессе лечения выступали очищение раны, наложение пластырей и повязок и их своевременная смена. При попадании в рану инородных тел следовало, с точки зрения Гогенгейма, сосредоточить внимание на обработке раны и по возможности избегать прямого хирургического вмешательства. Нож, огонь и пила играли второстепенную роль. Гогенгейм рекомендовал обращаться к этим инструментам только после того, как все прочие возможности исчерпаны. Возможно, именно по этой причине хирургический стиль Парацельса с его на первый взгляд рудиментарными методами лечения подвергается критике в учебнике Гуртла «История хирургии». [332] При этом автор практически не принимает в расчет базельские лекции Гогенгейма.