Путевые картины - Генрих Гейне

22. В данном случае нет никакой возможности помочь делу, пытаясь понизить размер ежегодных платежей по долгу кредиторам государства и по долгу dead weight; чтобы получить от страны согласие на такое понижение размера долга, на такое его умаление, чтобы предупредить возможность последующих переворотов, чтобы не дать из-за этого полумиллиону населения в Лондоне и его окрестностях умереть с голоду, нужно решиться сначала на понижение в чем-либо другом, в большем соответствии с обстоятельствами, прежде чем произвести такие понижения по двум вышеуказанным видам долга или процентам по ним.

23. Как мы уже видели, победы были куплены с целью предотвратить парламентскую реформу в Англии и сохранить привилегии аристократии и десятинную подать духовенству; было бы поэтому вопиющим к небу преступлением, если бы мы отказали в законных процентах людям, давшим нам деньги взаймы, или, тем более, отказали в платеже людям, предоставившим нам за плату свои руки для одержания побед; это было бы злодеянием, которое навлекло бы на нас кары небесные — если бы мы поступили так и в то же время оставили в неприкосновенности прибыльные почетные должности аристократов, их пенсии, синекуры, королевские пожалования, награды военным и, наконец, даже десятинную подать клиру.

24. В этом, в этом, стало быть, трудность: кто становится министром, тот становится министром страны, воспылавшей великой страстью к победам, в достаточной степени себя ими обеспечившей и добывшей себе неслыханную военную славу, но — увы! — не заплатившей еще за все это великолепие и предоставляющей теперь министру погасить счет, причем он не знает, где взять денег».

Вот вещи, способные вогнать министра в могилу или по крайней мере свести его с ума. У Англии больше долгов, чем она может заплатить. Пусть не хвалятся тем, что она владеет Индией и богатыми колониями. Как выяснилось во время последних парламентских прений, английское государство не получает ни гроша дохода от этой большой, этой неизмеримой Индии; более того — она вынуждена приплачивать еще несколько миллионов. Эта страна приносит пользу Англии лишь в том отношении, что отдельные британцы, разбогатевшие там, содействуют своими сокровищами промышленности и денежным оборотам родины, а тысячи других добывают себе средства к жизни через Индийскую компанию. Колонии также не приносят государству никаких доходов, требуют дополнительных ассигнований и служат развитию торговли, обогащению аристократии, отпрыски которой посылаются туда в качестве губернаторов и чиновников. Национальный долг падает поэтому единственно на Великобританию и Ирландию. Но и тут ресурсы не таковы, чтобы покрыть долг. Предоставим и здесь слово Коббету.

«Есть люди, которые, желая указать некоторый выход, говорят о ресурсах страны. Это ученики покойного Колхуна*, занимавшегося ловлей воров и написавшего книгу, в которой он доказывает, что наш долг ни в малейшей степени не должен беспокоить нас — слишком уж он мал в сравнении с ресурсами нации, а для того, чтобы его умные читатели получили известное представление о неограниченности этих ресурсов, он произвел оценку всему, что есть в стране, вплоть до кроликов, и, кажется, сожалел, что нельзя было сосчитать заодно крыс и мышей. Он подсчитал стоимость лошадей, коров, овец, поросят, домашней птицы, дичи, кроликов, рыб, стоимость домашней утвари, платьев, топлива, сахара, пряностей, короче — стоимость всего в стране; затем, подведя итоги всему и прибавив стоимость земли, деревьев, домов, рудников, доход от травы и зерна, свекловицу и лен, и получив сумму бог весть во сколько тысяч миллионов, он ухмыляется хитро и хвастливо, на шотландский манер, вроде индюка, и с язвительной усмешкой спрашивает таких, как я: при подобных ресурсах вы еще боитесь национального банкротства?

Человек этот не сообразил, что дома нужны, для того, чтобы жить в них, земля для того, чтобы доставлять корм, платья, чтобы прикрывать ими свою наготу, коровы, чтобы получать молоко для утоления жажды, рогатый скот, овцы, свиньи, домашняя птица и кролики, чтобы есть их. Да, черт побери этого нелепого шотландца! Эти вещи существуют не для того, чтобы продавать их и платить потом национальные долги. В самом деле, он даже поденную плату рабочих причислил к ресурсам нации. Этот чертовски глупый уловитель воров, которого его шотландские собратья произвели в доктора за то, что он написал такую отличную книгу, по-видимому, совершенно забыл о том, что поденная плата нужна самим рабочим, чтобы приобресть себе немножко пищи и питья. Он с таким же успехом мог бы оценить стоимость крови в наших жилах, как материал, из которого, во всяком случае, можно делать кровяные колбасы!»

Так говорит Коббет. Пока я здесь излагаю слова его на немецком языке, он сам опять живо встает в моей памяти, и я вновь, как в прошлом году, вижу его за оживленным обедом в таверне «Crown and Anchor»[174] с его негодующе-красным лицом и радикальной усмешкой, в которой ядовитейшая смертельная ненависть так жутко сливается с язвительною радостью — в предвидении неизбежной гибели врагов.

Пусть не упрекают меня, что я цитирую Коббета. Сколько бы ни обвиняли его в недобросовестности, сварливом характере и чрезмерной грубости, нельзя отрицать, что он обладает даром большой убедительности и что он очень часто бывает прав, а в приведенных только что словах — совершенно прав. Это цепная собака, которая яростно нападает сразу же на всякого, кого не знает, часто кусает за икры и лучшего друга дома, всегда лает и именно в силу этого непрестанного лая не удостаивается внимания даже и тогда, когда встречает лаем настоящего вора. Поэтому-то знатные воры, грабящие Англию, не считают даже нужным бросить корку рычащему Коббету и заткнуть ему таким образом пасть. Это обстоятельство более всего гложет пса, и он скрежещет голодными зубами.

Старый Коббет! Пес Англии! Я не люблю тебя, ибо мне противно все грубое, но мне жаль тебя до глубины души, когда я вижу, как ты не можешь сорваться с цепи и схватить воров, которые на твоих глазах со смехом тащат добычу и глумятся над твоими напрасными прыжками и над твоим бессильным воем.

VIII. Оппозиционные партии

Один из моих друзей очень метко сравнил парламентскую оппозицию с оппозиционной каретой. Известно, что это дилижанс для публики, который на свой счет пускает какая-нибудь спекулирующая компания и притом по таким баснословно низким ценам, что путешественники охотно отдают ему предпочтение перед другими имеющимися уже дилижансами. Эти последние принуждены в таком случае точно так же понизить свои цены, чтобы сохранить за собой пассажиров, но новый оппозиционный дилижанс вновь берет над ними верх, или, вернее, снижается ниже их цен, пока из-за такой конкуренции они не разорятся и не будут, наконец вынуждены совершенно прекратить свои рейсы. Но как только оппозиционная карета оставила за собой поле сражения и оказалась единственной на своей линии, она поднимает цену, часто даже превышая тариф вытесненного конкурента; бедный путешественник ничего не выиграл, нередко даже проиграл; он платит и проклинает, пока новая оппозиционная карета не возобновит прежнюю игру, вызвав новые надежды и новые разочарования.

Каким высокомерием прониклись виги, когда стюартовская партия потерпела поражение, и на английский престол вступила протестантская династия*! Тори составили тогда оппозицию, и Джон Булль, несчастный государственный пассажир, имел основание зареветь от радости, когда они взяли верх. Но радость его была непродолжительна: с каждым годом ему приходилось платить все больше и больше за проезд; платить приходилось много, а возили его прескверно; к тому же и кучера стали очень грубы, началась сплошная тряска и толчки, всякий камень на повороте грозил крушением, и несчастный Джон возблагодарил бога, своего создателя, когда в недавнее время бразды государственной колесницы попали в более надежные руки.

К сожалению, радость и на этот раз была непродолжительна: новый оппозиционный кучер замертво свалился с козел, другой боязливо слез с них, когда лошади понесли, и старые возницы, старые наездники с золотыми шпорами, опять заняли старое место, и опять защелкал старый бич.

Я не намерен доводить этот образ до его предела и возвращаюсь к словам «виги» и «тори»*, которыми воспользовался выше для обозначения оппозиционных партий; некоторое пояснение к этим названиям и будет, может быть, тем более полезно, что они с давних пор служат лишь к затемнению понятий.

Подобно тому как в средние века названия гибеллинов и гвельфов, в силу новых событий и происходивших изменений, получили самый неопределенный и колеблющийся смысл, так впоследствии в Англии изменилось значение слов «виги» и «тори», причем самое происхождение этих слов едва ли может быть выяснено. Некоторые утверждают, что сначала это были всего лишь насмешливые клички, превратившиеся в конце концов в почтенные названия партий, как это часто случается; так, например, союз гезов* окрестил себя насмешливой кличкой les gueux[175], позднее якобинцы часто называли сами себя санкюлотами*, а нынешние низкопоклонники и обскуранты сами, может быть, присвоят себе когда-нибудь эти названия как почетные и славные имена — сейчас они еще, правда, сделать этого не могут. Слово «whig» означало будто бы в Ирландии нечто неприятно-угрюмое и употреблялось там сначала для осмеяния пресвитериан и вообще новых сект. Слово «tory», появившееся тогда нее в качестве названия партии, означало в Ирландии род жалких воришек. Обе клички вошли в обиход в эпоху Стюартов, во время распрей между сектами и господствующей церковью.