Агасфер. Вирусный транзит - Вячеслав Александрович Каликинский

class="p1">Вскоре на грузовиках прибыла большая партия пятидесятикилограммовых бомб. В каждой камере заложили по одной бомбе. Все их соединили электропроводкой и ушли в укрытие. Мощный взрыв за одно мгновение сделал больше, чем вольнонаемные на половину дня. Стены тюрьмы рухнули. Было девять часов утра 10 августа 1945 года.

Персонал отряда рассчитывал, что после изнурительной работы по разрушению зданий начальство даст людям какое-то время для отдыха. Но руководство отряда поторапливало: части советской армии были уже совсем близко. Весь персонал собрали на плацу перед руинами штаба, велели избавиться от грязной одежды и обуви, выдали новое чистое обмундирование и отправили к железнодорожному тупику, где стояли грузовые вагоны.

Вокруг повсюду валялись вещи, брошенные уехавшими раньше семьями микробиологов и врачей отряда. Сломанные багажные корзины, разинутые пасти туго набитых чемоданов, из которых высовывались наспех уложенные носильные вещи — все говорило о панике, которая творилась здесь перед отъездом.

Вольнонаемные в новеньком обмундировании, полученном только что, стояли около состава в ожидании отправки. В вагоны их пока не пускали — предстояла погрузка продовольствия. Все посматривали на черную чашу громкоговорителя — с тревогой ждали официальных сообщений о ходе военных действий, но радио молчало, и никаких тревожных сообщений не поступало.

Стемнело. И наконец прозвучал приказ грузить продовольствие. Ящиков и мешков оказалось так много, что для людей места в товарных вагонах почти не осталось. Свободными оказались только небольшие площадки перед дверями, многие вольнонаемные поторопились занять себе лежанки под самой крышей, на ящиках.

Погрузка закончилась под утро, когда начало светать. Все ждали отправления поезда. Люди были распределены по двадцать пять человек в вагон. Трое приятелей оказались разделены — Кусуно и Хиротян попали в первый вагон, где старшим был военный врач Офудзи. Хаясида попал во второй вагон. Поезд состоял из тридцати восьми вагонов — значит, в эвакуацию отправлялось около тысячи человек. Офудзи прошел по вагонам, выдал всем маленькие ампулы с цианистым калием и велел ложиться спать, не дожидаясь, пока тронется поезд.

— Если вам будет угрожать плен, то для сохранения тайны отряда мы все должны принять этот яд, — сказал Офудзи.

Он пояснил, что раскрытие тайны о подготовке к бактериологической войне может бросить тень на священные идеи Японии. Он говорил, что японцы воевали ради мира для народов Востока, но не обмолвился о том, хотели народы этой войны или нет.

Военврач ушел, а многие игнорировали указание начальства, не полезли в душные вагоны и прогуливались по перрону, взволнованно переговариваясь по поводу розданных «подарков» начальства. Хаясида, который помогал собираться в дорогу специалистам отряда, уехавшим раньше, утверждал, что видным исследователям и ученым ампулы с ядом не раздавали.

— А вы знаете, почему, друзья? — с гневом рассказывал он. — Потому что они ценны для японской науки, и их знания могут пригодиться позже. А мы с вами — расходный материал, нас никто не ценит и не жалеет!

Теперь, когда людям выдали яд и они почувствовали, что смерть близка, у многих от страха по спине ползали мурашки. Никто и не думал, что этот новый «амулет» может сохранить честь японца и верность стране.

В конце концов народ разошелся по вагонам, люди забрались на приготовленные лежанки и постепенно задремали. Разбудил их гудок паровоза и легкий толчок. Было около трех часов дня. По-прежнему моросил дождь, и через приоткрытую дверь вольнонаемные в последний раз смотрели на то, что осталось от «Отряда 731».

Большая часть территории была охвачена огнем. Повсюду торчали обугленные столбы. По-прежнему возвышалось только самое прочное главное здание. На месте кирпичного корпуса учебного отдела лежала груда развалин. От складов с продовольствием не осталось никаких следов. Лишь черный столб дыма указывал место, где раньше стояли склады. Последние автоцистерны тоже горели.

Вечером Офудзи передал новый приказ командования: было велено сжечь все, что может послужить доказательством принадлежности к отряду.

— У наверняка остались ценные для каждого вещи, — говорил он. — Однако мы не можем разменивать свою жизнь на никчемные безделушки. Отныне они представляют самую большую опасность и могут разоблачить вас в случае плена.

Дождавшись остановки поезда на каком-то полустанке, вольнонаемные высыпали на насыпь, развели костры и начали бросать в огонь удостоверения личности, фотографии, дневники, сберегательные книжки. С этими книжками, на которых за время пребывания в отряде накопились изрядные суммы жалованья, расставаться было больнее всего. Никто, увы, не считал тысячи иен платой за участие в убийствах и издевательствах над несчастными жертвами преступных экспериментов. Вольнонаемные были выходцами из бедных семей и считали, что «сбережения» могли бы хоть немного компенсировать проведенные на службе в отряде тяжелые месяцы и уж, конечно, пригодиться в будущей жизни.

Длинный состав бежал, извиваясь на поворотах, как раненая змея. В вагонах в основном были молодые люди одного возраста. Только половина из них имела личное оружие, да и то одни пистолеты и сабли. Старшие офицеры ехали в хвосте поезда.

Покидая расположение отряда, его персонал еще не знал, что Япония потерпела окончательное поражение. Возвращаясь на родину, люди пребывали в хорошем настроении.

* * *

Глубокой ночью поезд прибыл в Харбин. Старший по эшелону военврач Офудзи, отправляясь в разведку, откатил дверь, и вольнонаемные обратили внимание на толпы беженцев, шумевших на перроне, да на жандармов — они отгоняли людей от поезда. До сих пор про нападение противника ничего не было слышно, и тревога появилась, когда эшелон проехал через станцию Шуанчэн. Здесь начались частые остановки, и японцев, бегущих от войны, охватила тревога.

Все станции и разъезды были забиты эшелонами с беженцами. Машинисты-маньчжуры отказывались вести поезда на юг. Жандармы приводили поездные бригады под конвоем и с угрозами сурового наказания. Составы шли медленно, много простаивали в пути. При длительных стоянках около каждого вагона выставляли часовых на случай неожиданного нападения. Не разбирая дня и ночи, в вагонах ели и спали, когда кто хотел.

На второй вечер после выезда из отряда вольнонаемные обнаружили, что розданные пайки кончились. Молодежь громко, без оглядки на офицеров и начальство, возмущалась отсутствием обещанного горячего питания.

Вскоре выход был найден. Вагоны были загружены мешками с рисом, и вольнонаемные, недолго думая, решили использовать эти запасы. Проделав в мешках дырки, они наполнили рисом свои котелки. Из тендера паровоза достали воду, чтобы вымыть и сварить рис, а из камней во время стоянки эшелона сооружалось что-то вроде очагов. О дровах, разумеется, заранее никто не побеспокоился, пришлось ломать ящики. Однако развести и приготовить ужин огонь голодные люди не успели, был подан сигнал к отправлению. Услыхав гудок паровоза, вольнонаемные с руганью бросились к поезду. Котелки с рисом и водой захватили с