Ослепительный нож - Вадим Полуян

- Василий за добро не платит добром! - на весь диван объявил Ачисан по-русски. - Василия надо - ы! - ткнул он большим пальцем вниз.

Евфимия спокойно обратилась к царю:

- Закрой свои уши для лжи, которую слышишь от них.

Улу-Махмет, судя по лицу, начал переменять гнев на милость. Крюковатым перстом подманил он Всеволожу ещё поближе.

- Дочь остромысла боярина Иоанна, тайная советница князей, что, отвергая неподходящее, посоветуешь ты?

Боярышня перевела дух.

- Дабы царская твоя милость, выслушав женщину, не совершила обратного, я отвечу опять-таки словами Корана: «Воюйте… с теми из получивших писание, которые не принимают истинного вероустава, пока они не будут давать выкуп за свою жизнь, обессиленные, униженные». Самодержец Московского великого княжества не достаточно ли унижен? - прибавила Всеволожа.

Царь настороженно потянул носом.

- Ты говоришь о выкупе?

- С Шемяки не возьмёшь выкупа, а дань он сберёт не скоро, - присовокупила Евфимия.

- Выкуп!.. Выкуп? - на разные лады применял лакомое словечко Улу-Махмет.

- Дабы не от женщины исходил сей совет, - продолжила Всеволожа, - призови и поставь пред свои очи знатного советчика, коему вся Русь могла бы внимать, подвижника святой жизни, сидящего в твоей яме.

- О ком ты? - осведомился казанский царь.

- О Желтоводском отшельнике, взятом в полон под Нижним. Его имя Макарий.

Властитель чуть-чуть склонил голову. К боярышне подошёл царевич Касим.

- Ты свободна, Евфимия, дочь Всеволожа. Чего ты хочешь?

- Хочу ещё погостить в доме своей товарки, жены темника Ханифа, Асфаны. Пусть тень злословий и подозрений не падёт на сей знатный дом. Ещё хочу свидеться со своим государем перед отъездом на Русь. Касим переговорил с отцом и пообещал:

- Будет так. Твои желания выполнимы. Дипломатик наш Ачисан хоть и не чета твоему покойному батюшке, а посольник справный. Он тебе поспособствует. Обратись к нему, отложи нелюбье.

Боярышня по достою простилась с царём, благодарно улыбнулась Касиму, поклонилась хмурому Ачисану и в сопровождении тех же приставов покинула велемудрый диван.

Светильники в белой палате давно уж плодили копоть. Терпеливый Совет дышал тяжело. Евфимия, выйдя, жадно вдохнула воздух. Факельщики с носильщиками вскорости доставили её в дом Ханифа.

- О, Афима! - повисла на ней испещрённая слезьми Асфана. - Горе не горе, если кончается радостью!

10

Осень покрыла киноварью красоту сада Асфаны, когда Евфимия с группой всадников покидала Курмыш. Бок о бок молодцевал в седле крепкий, как до Суздальской битвы, Плещеев, коего государь послал на Москву предвестником своего счастливого возвращения. У боярышни с ним попутье. Им с Раиной плещеевская обережь кстати: леса кишат шайками шишей!.. По другую руку на караковом коне - Кичибей. Его отправил Улу-Махмет создавать в Кремле помимо Ордынского двор Казанский. Надо загодя выбрать усадьбу с хороминой для такого двора. А уж посольства и челяди наедет с русским великим князем до полутысячи - заполнят новое татарское обиталище.

Узкие улицы Курмыша в ранний час были немноголюдны. Редкие прохожие жались к тынам, уступая путь всадникам. Внезапно всё изменилось. Вершникам пришлось жаться, высвобождая дорогу дико орущей толпе. Она вывернулась из-за угла и медленно двигалась, пугая своим неистовством. Впереди несколько десятков людей, одетых в белое, с обнажёнными руками, грудью, плечами. То и дело они заносили над собой сабли и ножи. С криками «Шах Хусейн! Вах, Хусейн!» ранили себя в голову, плечи, грудь… Кровь лилась обильными струями по белоснежной одежде, окрашивая её в багряный цвет. Каждый удар самоистязателей толпа приветствовала, возбуждая к новым мучениям.

- Страсть какая! Что это? - обернулась Евфимия к Кичибею.

Раина жалась к боярышне, трепеща.

- Это шахсей-вахсей, - пояснил мурза. - День памяти имама Хусейна, принявшего мученическую смерть десятого мухаррема, по-вашему октября, около тысячи лет назад. Этот святой имам…

Евфимия не дослушала. Её внимание привлёк самоистязатель, проткнувший складки собственной кожи длинными железными иглами. Кожу при этом он оттягивал гирями, кольцами и иными тяжестями, увеличивая мучения. Эти тяжести раздирали рану… Вот вырвали кусок мяса… Мученик продолжал идти, нарочно встряхивая руками, плечами, обременёнными иглами и цепями, даже подпрыгивал, радуясь, что ещё сильнее по белому льётся алая кровь.

- Аллах, Али! - кричал он.

- Хусейн - сын Али, - сообщил мурза.

- Зачем они мучаются? - ужасалась боярышня.

- Смерть имама была мучительной, - сказал Кичибей. - Так святой искупил человеческие свободу и право…

Уф! Наконец-то толпа прошла в сторону мечети. Вершники двинулись в дальний путь.

Волгу переплывали в большом насаде, где поместились и люди, и кони.

Мурза после пребывания Всеволожи в диване заметно переменился к «советнику русского князя» и теперь не отходил от боярышни. Стоя у оперённого борта судна, он развлекал её любопытными разговорами. Льстил при этом, но так искусно, что она слушала - вся внимание.

- Знаешь, как наши после дивана называли тебя? - пропускал он сквозь пальцы вислые усы. - Разийя!

- Разийя? - вскинула брови боярышня.

- Известна ли твоей учёности Разийя? - сощурился Кичибей.

Евфимии ничего не оставалось на этот раз, как помотать головой.

- О, Разийя была умница каких мало! - поднял руки мурза. - Жила она в Индии двести лет назад. Отец, султан Илтутмыш, передал дочери престол вопреки притязаниям сыновей. Считал их неспособными править. Знатные же люди не пожелали правления женщины. Возвели на престол Рукнуддина Фируза, старшего сына покойного царя. Никудышный был человек: похотливый пьяница! Султан гулял, а делами ведала мать его Шах Туркан, коварная женщина, когда-то была служанкой в гареме.

- А что ж Разийя? - не терпелось Евфимии, сразу представившей Литовтовну и себя.

- В государстве начались распри, - вздохнул мурза. - Дурные люди взялись за оружие, внутри и извне. Толпа разъярённых умертвила султана и его мать. Правительницей была провозглашена Разийя. Вельможам это не нравилось. Она не уединялась в зенане, отказалась от женской одежды, сидела с мужами в диване, ходила вместе с ними в поход.

- Ужли это так дурно? - вступилась за Разийю Всеволожа.

Мурза беспокойно повертел головой.

- Большой ветер пришёл на большую реку. А время осеннее. Спустимся в нижнее помещение.

В корабельной коморе он усадил Всеволожу на лавку, сам сел напротив на чурбаке.

- Бедная Разийя! - сокрушалась Евфимия.

- Бедная судьбой, богатая разумом, - возразил Кичибей. - Правила три с половиной года. Противники её одолели. А люди запомнили, как великую, благодетельную. Она творила суд справедливый, покровительствовала учёным, заботилась о неимущих, одерживала верх в битвах. А что дали ей эти замечательные достоинства?

Судно остановилось. Боярышне не пришлось завершить беседу о Разийе. Стали выгружаться на берег. Плещеев распорядительно торопил людей.

- Спешит с приятным сеунчем, - отметил мурза.

- Что значит «сеунч»? - спросила Евфимия.

- Весть! - объяснил Кичибей. - Счастлив раб, приносящий весть о свободе своего господина!

Боярышне не понравилось сравнение Плещеева с рабом, да и усомнилась она в правоте Кичибея: всегда ли раб счастлив счастьем рабовладетеля? А кони уже осёдланы. Не время пускаться в сложные споры. Скачка началась…

Минуя Нижний, достигли повечер села Киселёва на полпути к Мурому. У околицы задержались. Встретились вершники с запасными конями. Плещеев долго с ними переговаривался у края дороги.

Для Евфимии и Раины определили избу. Наскоро повечеряв, обе улеглись рядышком на голбце. Лесная дева вмиг провалилась в сон, боярышня же заснула не сразу. Волновало воспоминание о недавнем прощании с плачущей Асфаной. Ей вторили Айбикен и другие неутешные жены. Слёзы лились не столько об отъезде Евфимии, как об их господине Ханифе, отбывшем незадолго до того с Мамутеком в Казань. Поступило известие, что один из князей булгарских Либей завладел столицей Улу-Махмета в отсутствие царя. Царевичу и тысячнику его предстояла битва с мятежником. Нечаянная беда пришлась кстати при решении участи великого князя Московского. Боярышня дважды виделась с государем. Первый раз он, сияя радостью, обнял бывшую невесту и прослезился: «Евушка! Рад, что ты жива, здорова!» - «И я рада видеть тебя в полном здравии», - ответила сестринским лобзанием Всеволожа. Она рассказала всё, исключая царский вызов в диван. «Страшные беды ниспосылает Господь за наши грехи! - скорбел венценосный пленник. - Вот, трёх перстов лишён, - смущённо показал он десницу. - Слава Создателю, наш подвижник, заступник мой, священноинок Макарий, незадолго полонённый погаными, сумел сокрушить злобу Улу-Махмета, удостоился приёма, пленил царя собственным величием. Сам был тут же отпущен, и меня грешного с моими людьми казанцы выпустить соблазнились за окуп. Требуют несусветных денег: двести тысяч рублёв!» Из слов Василиуса боярышня поняла, что татары помалкивали о пребывании женщины в их Совете. Объёмом же окупа Евфимия возмутилась: «Алчебники! Великое княжество обнищает от их алчбы! Надобно, не спеша, рядиться». Василиус терпеливо поддакнул: «Братец Михаил князь Верейский и другие знатные пленники прилагают старания. Сам дважды говорил с царём. Глядит букой, стоит на своём»… При последнем свидании Всеволожа нашла в государе больше душевной крепости. Узнала, что казанский мятеж положил конец долгой ряде. Татары согласились на окуп «от злата и сребра, и от портища всякого, и от коней, и от доспехов двадцать девять тысяч пятьсот рублёв». На том царь и сын его утвердились с пленником целованием креста и Корана. «Едем, Евушка, со мной на Москву!» - тёр ладони Василиус. «Я поеду вперёд с Плещеевым, - предусмотрительно решила Евфимия. - Иначе сызнова начнут сучить сплетни про нас с тобой». Вспомнив её недавние злоключения, он согласился: «Хотя у суки и не без крюка, однако езжай вперёд. Не вздумай лишь удаляться в Нивны. Всенепременно дождись меня в дому Юрия Патрикеича. По моём приезде немедля встретимся. Обсудим, как дальше быть. Я в должниках твоих оставаться не вправе»… Боярышня обещала дождаться государева возвращения. Теперь, лёжа в постоялой избе, думала-передумывала: какие милости от Василиуса получит судьба её сиротинская? Так и заснула, ни во что не поверив…