Здесь покоится наш верховный повелитель - Виктория Холт

На галерее мальчик пел французские любовные песни. За столом, недалеко от того места, где сидел король с тремя своими любовницами, несколько придворных играли в карты.

По одну сторону от короля сидела Луиза, по другую – Нелл; а совсем рядом находилась прелестная Гортензия. А Карл смотрел на них всех с необыкновенной любовью и думал, что скоро Джемми снова будет дома. Как приятно будет опять увидеть своего мальчика. Он не мог себе позволить обижаться на него вечно.

Он наклонился к Нелл и спросил:

– А как поживает его милость герцог Сент-Альбанский? Лицо у Нелл оживилось, когда она рассказывала о самых последних поступках и словечках своего сына.

– Его милость надеется, что Ваше Величество подарит ему завтра немного своего времени. Он сожалеет, что уже так давно не видел отца.

– Скажи его милости, что мы в его распоряжении, – ответил Карл.

– Герцог пожалует во дворец завтра.

– Нелл, – продолжал Карл, – мне сдается, что его милость заслуживает себе в матери герцогиню.

Нелл широко раскрыла глаза, потом лицо ее сморщилось от смеха. Это был смех, которым она смеялась с наслаждением еще в переулочке Коул-ярд вместе с Розой, – так смеются от счастья, а не просто от удовольствия.

– Герцогиню Гринвичскую, я думаю, – сказал король.

– Вы очень добры ко мне, Карл, – поблагодарила она.

– Нет, – ответил он. – Мне бы хотелось, чтобы свет знал, что я не только люблю, но и высоко ценю тебя.

Это случилось позднее в тот же вечер. Паж короля Брюс – сын лорда Брюса, которого Карл принял в услужение и заявил, что будет держать его в качестве приближенного к своей особе, так как мальчик ему очень нравился, – помог ему раздеться и пошел впереди него со свечой, освещая путь к спальне.

В длинной темной галерее не было никакого ветра, и все же пламя свечи неожиданно погасло.

– Хорошо, что мы знаем дорогу и можем идти в темноте, Брюс, – сказал Карл, кладя руку мальчику на плечо.

Он поболтал с теми немногими приближенными, в чью обязанность входило помочь ему перед сном. Брюс и Генри Киллигрю, которые оставались в спальне короля на ночь, потом рассказывали, что они почти не спали. Огонь горел всю ночь, но множество собачек короля, всегда занимавшие свои места в спальне, на этот раз беспокоились, и часы, отбивавшие каждую четверть часа, почти постоянно звенели. И Брюс, и Киллигрю заметили, что, хотя король спал, он постоянно переворачивался с боку на бок и разговаривал во сне.

Утром все обратили внимание на то, что Карл очень бледен. У него уже несколько дней болела пятка, отчего он сократил свои обычные прогулки в парке; а когда пришел хирург, чтобы сменить повязку на больной пятке, он не говорил с ним в обычной своей живой манере. Он сказал что-то такое, чего никто не расслышал, но было похоже, что он обращается к кому-то, кого не видит никто, кроме него. Один из приближенных наклонился, чтобы застегнуть его подвязку, и спросил:

– Сир, вы плохо себя чувствуете?

Король ему не ответил; он неожиданно поднялся и ушел в свои личные апартаменты.

Брюс, страшно напуганный, попросил Чэффинча пойти за королем и посмотреть, что его беспокоит, так как он был уверен, что король ведет себя необычно странно и даже не отвечает, когда к нему обращаются, что тоже на него не похоже.

Чэффинч вошел в личный кабинет короля и увидел, что король старается найти капли, приготовленные им самим; он считал, что они помогают от многих недугов.

Чэффинч нашел капли и дал их Карлу. Тот выпил капли и сказал, что ему уже лучше. Он оставил личный кабинет и, увидев в спальне своего брадобрея и приготовленный им у окна стул, направился к стулу.

Когда брадобрей начал его брить, Карл повалился со стула, и Брюс подбежал, чтобы подхватить его. Лицо короля исказилось, на губах появилась пена, и он потерял сознание.

Присутствующим придворным удалось донести Карла до его постели, а один из врачей торопливо выпустил из него шестнадцать унций крови. Карл начал извиваться и дергаться, и надо было держать его челюсти, чтобы он не прикусил язык.

Джеймс, герцог Йоркский, на одной ноге которого был ботинок, а на другой – шлепанец, быстро вошел к королю. Вместе с ним пришли придворные.

– Что происходит? – взволнованно спросил Джеймс.

– Его Величество очень болен. Может быть, он при смерти.

– Сделайте так, чтобы новость не вышла за стены дворца, – сказал Джеймс.

Он посмотрел на брата глазами, полными слез.

– О Боже, – воскликнул он. – Карл… Карл… что с вами, мой дорогой брат? – Он повернулся к хирургам. – Сделайте что-нибудь, умоляю вас. Используйте все свое искусство. Необходимо спасти жизнь королю.

Окружающие короля начали за ним ухаживать. Ко всем частям его тела прикладывались горшки с горячими углями и пузырьки с горячей водой. Принесли кровососные банки и снова пускали ему кровь. Они решили испробовать все методы лечения, чтобы найти подходящий. Ставили клизмы, давали рвотные и слабительные средства, на голове, одно за другим, делали прижигания и прогревания.

Наконец Карл все-таки пришел в сознание.

Новости о болезни короля невозможно было не просочиться из дворца. Горожане слушали ее в немом молчании. В нее не хотелось верить. Совсем недавно они видели его гуляющим в парке; обе руки он любезно предложил двум своим любовницам, а за ним по пятам бежали его собачки. Это было всего неделю тому назад. И не было никаких признаков, что конец близок.

Герцог Йоркский взял на себя ответственность и приказал, чтобы новость не попала за границу через порты. Монмут не должен узнать, что происходит дома.

Король слабо улыбнулся всем стоящим вокруг его постели; он пытался говорить, но не смог.

Врачи не отходили от него. Они начали пичкать его другими лекарствами, они давали ему хинин, который раньше хорошо ему помог, они снова ставили ему на голову горячие утюги, они подносили к его носу нашатырный спирт, заставляя его усиленно чихать. Они продолжали свои кровопускания и прогревания в течение всего дня.

В конце дня он впал в сон и, к счастью, пока он спал, окружающие перестали уделять ему внимание.

На следующий день он был весьма слаб, но чувствовал себя лучше. Однако врачи по-прежнему от него не отставали. Он должен выпить бульон с винным камнем, он должен выпить немного светлого пива. Снова применялись клизмы, слабительные, кровопускание, прогревание. Он отдал себя в руки своих мучителей с тем же учтивым самообладанием и терпением, которые он проявлял в течение всей своей жизни.

Не прибавило покоя и то, что весь день в его спальню входили группами люди посмотреть на его страдания. Он лежал неподвижно, превозмогая боль, но стараясь им улыбнуться.