Царь Алексей Михайлович - Александр Боханов

Еще раньше ощутимый ущерб сакральному ореолу царской власти был нанесен, «делом цесаревича» Алексея Петровича (1690–1718). История его «измены» в главных чертах хорошо известна, несмотря на то, что многие аспекты следствия и обстоятельства самой кончины (убийства) в июне 1718 года старшего сына Царя окружены предположениями, так как почти все документы «дознания» и «суда» были уничтожены по велению Петра I.

Без всякого преувеличения можно считать, что на «алтарь Отечества», который по своему усмотрению и своеволию воздвигал правитель, на тот алтарь в качестве жертвы он принес и жизнь собственного сына. Смерть Алексея показала, что даже царскородность не гарантирует право на жизнь, если такая жизнь не отвечает нуждам «государева дела». В данном печальном эпизоде петровского царствования особо рельефно проступала та новая для России идея власти, когда «правда» земного царя обозначалась первее, чем Правда Царя Небесного. Насколько можно судить по некоторым косвенным свидетельствам, Петр, очевидно, остро переживал «подлую измену» Алексея.

Прежде чем выносить окончательное решение, Царь просил духовенство дать ему «наставление от Священного Писания, как ему поступить с сыном», но в конце концов милосердия так и не проявил, хотя сын каялся и выдал все и всех. В реальности же «заговора» никакого не существовало. Были разговоры и возмущения разрушением русского миропорядка; ну в ту эпоху редко кто не возмущался и не горился, видя наступление «каиновых времен». Петр I прекрасно понимал, сколь широкое недовольство вызывают его действия в стране, а потому старался железной рукой подавлять даже малейшие признаки проявления его.

При нем возник институт «фискалов»[515], особая категория чиновника-соглядатая, которым вменялось в обязанность доносить об исполнении должностными лицами воли государевой и выявлять недовольных. Петровские фискалы действовали тайно, сплошь и рядом выдумывая «нарушения» и «преступления», для поднятия собственного статуса и получения за усердие монарших милостей.

Следствие по «делу Алексея» было тщательное и пристрастное; в «соучастники» было записано немало лиц, которые никакими подлинными «противогосударственными» действиями себя не проявили, а только «посмели» (!) высказывать недовольство теми или иными аспектами петровских новаций. Однако и этого было достаточно для жесточайших репрессий, которые коснулись и епископата. Ростовский епископ Досифей (Глебов), Крутицкий митрополит Игнатий (Смола) и Киевский митрополит Иоасаф (Кроковский) были зачислены в число врагов верховной власти. Местоблюстителя Стефана Яворского по делу привлечь не удалось, но Петр I потребовал от него одобрения смертного приговора для «повредителей государственного интереса». Яворский же высказался за помилование не только Алексея Петровича, но и епископа Досифея.

Петр Алексеевич был неумолим: «повредителей» даже из круга высшей иерархии ждала смертная казнь. Было казнено несколько священников и Ростовский епископ Досифей. Митрополит Игнатий Крутицкий был лишен сана и отправлен в монастырь, а Киевский митрополит Иоасаф успел во время следствия умереть, избежав царской кары. Царь «явил милость» к убиенному Царевичу Алексею, разрешив Стефану Яворскому исполнить последние обряды над телом и совершить погребение[516].

Петр Алексеевич не просто отрешил своего сына от прав на престол, подверг его аресту и пыткам и, возможно, даже чуть ли не собственноручно умертвил. Первый Император всему этому делу придал публичный характер. Впервые в русской истории «царская кровь» подлежала суду «общественности». То, что под этим определением подразумевалась в то время группа сановных лиц в основном из ближайшего окружения монарха, принципиально дела не меняло. Такое решение перечеркивало многовековую традицию, резко диссонировало со строем мыслей подданных Царя. Выразительно это противоречие отразило высказывание одного из известнейших сподвижников Петра I графа Б. П. Шереметева (1652–1719), единственного, кто из 127 членов «государева суда» отказался подписать смертный приговор Алексею Петровичу, говоря, что «он рожден служить своему Государю, а не кровь его судить»[517].

Жестокие испытания были предуготованы России по воле «Премудрейшего» Императора Петра. Колебания монаршего престола, а следовательно, и всего государственного устроения начались в первые часы после его смерти. Выяснилось, что завещания, ни письменного, ни устного не существует, а следовательно — нет и преемника, назначенного Монархом. «Устав» 1722 года показал полную неспособность установить «регламент»; можно даже сказать, что тот исторический «регламент», который существовал ранее — наследование по праву первородства, — был им отринут и перечеркнут. Потому сразу же разгорелась борьба сановных клик; одни ратовали за воцарение Екатерины, другие — за восшествие на Престол малолетнего внука Петра Алексеевича.

Победили сторонники Екатерины во главе с худородным и вороватым фаворитом Петра I А. Д. Меньшиковым (1673–1729). Екатерина стала Императрицей, но ее положение оставалось непрочным. Во-первых, она была женщиной, да еще незнатного рода, а женщины вообще в роли самодержавных повелителей России еще никогда не выступали. Во-вторых, она — неправославная по рождению, имела «распутную» репутацию и рожала Петру детей еще до официального брака, что считалось страшным грехом. И, в-третьих, здравствовал десятилетний внук умершего Петра, которого лишили законного, Богом установленного права.

Императрица Екатерина I правила немногим более двух лет, ничем примечательным себя в истории не проявила; стараясь следовать по стопам «незабвенного супруга». Но в ее царствование чрезвычайно актуализировалась тема престолонаследия, которой была озабочена не только правительница, но и группа влиятельных сановников, сделавших себе карьеру и нажив огромные богатства при Петре, а при Екатерине его приумножившие. Опять на авансцене оказался главный «идеолог» Петра I Феофан Прокопович со своей «Правдой воли Монаршей», изданной еще в 1722 году и целиком посвященной оправданию деспотического произвола в деле престолонаследия, который наступил после появления в феврале 1722 года петровского «Устава».

В 1726 году, 21 апреля, сочинение Прокоповича было издано в виде законодательного акта с преамбулой, в которой говорилось, как это было и в 1722 году, что если «явится противник» петровского «Устава о наследовании престола», то наказывать смертной казнью. А такие противники при Екатерине появились; были обнаружены «подметные письма», и выявлены случаи «дерзких речей», суть которых сводилась к тому, что Екатерина — «самозванка». Потому и надлежало принимать меры «контрпропаганды», что и было сделано.