Сказка - Кинг Стивен

— Хейми?

Он поднял глаза.

— Кто такие целые?

Он фыркнул от смеха, скорчил гримасу и схватился за живот.

— Это же мы. Ты что, дурак? Или с неба свалился?

— Поверь, так и есть — свалился.

— Сядь здесь, рядом со мной, — увидев мои колебания, он добавил. — Не-не, не беспокойся об этом. Я не собираюсь щекотать тебе потроха, если ты этого боишься. Может быть, к тебе перескочит пара блох, вот и все. У меня ничего не встает уже полгода или больше. Все из-за больных кишок.

Я сел рядом с ним, и он хлопнул меня по коленке.

— Так-то лучше. Не люблю говорить, когда они слышат. Не то чтобы это было важно, все мы рыбы в одном ведре, но я держу свое при себе — так меня учили, — он вздохнул. — Беспокойство не идет на пользу моим бедным кишкам, могу сказать точно. Каково видеть, как эти цифры растут и растут? Двадцать пять, двадцать шесть, теперь вот тридцать один. И они не станут ждать до шестидесяти четырех, в этом Глаз прав. Когда-то нас, целых, было много, как сахара в мешке, но теперь мешок пуст, не считая последних нескольких крупинок.

Вместо «крупинок» он, как мне показалось, сказал что-то другое, но мой уставший мозг автоматически заменил это слово привычным. Голова опять заныла, а ноги и не прекращали болеть от ходьбы, кручения педалей и бега. Я так сильно устал, как будто меня непонятным образом вывернули наизнанку.

Хейми испустил еще один вздох, перешедший в приступ кашля. Он держался за живот, пока боль не прошла.

— А Губитель Летучих и его…, — снова какое-то странное слово, которое мой разум не мог перевести, что-то вроде «руггамунки». — продолжают трясти мешок. Они не успокоятся, пока не прикончат всех нас до единого. Но шестьдесят четыре? Не-не. Это будут последние игры, а я покину их одним из первых. Может быть, самым первым. Видишь ли, я ослаб. Съел что-то не то, и теперь еда во мне не держится.

Тут он, казалось, вспомнил, что говорит со мной, своим новым сокамерником.

— Но ты… Глаз прав, ты в самом деле большой. И можешь стать быстрым, если у тебя прибавится сил.

Я хотел было сказать ему, что я не слишком быстрый, но решил этого не делать. Пусть думает, что хочет.

— Он не боится тебя, Йота, и никого не боится — кроме, разве что, Красной Молли и ее гребаной мамаши, — но тоже не хочет помереть раньше срока. Как тебя зовут?

— Чарли.

Он понизил голос еще больше:

— И ты не знаешь, где находишься? Правда не знаешь?

«В заточении», — подумал я.

— Ну, в тюрьме… в темнице… Думаю, она находится под дворцом… но это почти все, что я знаю.

Я не собирался рассказывать ему, зачем сюда пришел и кого встретил по пути. Невзирая на усталость, я начал приходить в себя и мог мыслить здраво. Хейми могли ко мне подсадить. Полученную от меня информацию он мог бы обменять на привилегии. Глубь Малейн не казалась местом, где были какие-то привилегии — находилась, так сказать, в конце списка, — но я не хотел рисковать. Возможно, им было наплевать на одну сбежавшую немецкую овчарку из Сентри, штат Иллинойс… но, возможно, и нет.

— Ты ведь не из Цитадели?

Я покачал головой.

— И даже не знаешь, что это, не так ли?

— Не знаю.

— Ты с Зеленых островов? Деск? Может, один из Тейви?

— Этих мест я тоже не знаю.

— Тогда откуда ты, Чарли?

Я промолчал.

— И не говори, — горячо прошептал Хейми. — Правильно делаешь. Не говори никому из них, и я тоже не скажу. Если ты позаботишься обо мне. Ты поступишь разумно, если это сделаешь. Знаешь, есть места и похуже Глуби Малейн, парень. Можешь в это не верить, но я-то знаю. Верховный лорд плох, но все, что я знаю о Губителе Летучих, еще хуже.

— Кто такой этот Губитель? И Верховный лорд?

— Верховный лорд — это тот, кого зовут Келлин, вожак ночных солдат. Это он притащил тебя сюда, пока я прятался в углу. Эти его глаза…

За окованной железом дверью в конце подземелья приглушенно зазвонил колокольчик.

— Перси! — закричал Йота. Он вскочил на прутья и снова начал их трясти. — Пришло гребаное время! Иди сюда, Перси, старый приятель, и покажи, что осталось от твоего лица!

Послышался звук отодвигаемых засовов — я насчитал четыре — и дверь открылась. Сперва появилась тележка, почти такая же, как в супермаркетах, но деревянная. Ее толкал серый человек, лицо которого казалось растаявшим. У него остался только один глаз. Нос едва виднелся из распухшей плоти. Рот полностью затянулся, за исключением продолговатого отверстия с левой стороны. Пальцы так слиплись, что руки стали похожи на ласты. На нем были мешковатые брюки и майка, растянутая до размеров платья. На шее висел колокольчик на кожаной веревке.

Остановившись у самой двери, он взялся за звонок и потряс его. В это время он оглядывал камеры своим единственным глазом.

— Дите! Дите! Дите, людки! — по сравнению с ним Дора звучала как Лоуренс Оливье[200], декламирующий Шекспира.

Хейми схватил меня за плечо и оттащил назад. Напротив нас Глаз тоже отступил в глубь камеры. То же сделали все заключенные. Перси продолжал звонить в колокольчик, пока не убедился, что мы достаточно далеко от решетки, чтобы схватить его, хотя я не видел никаких причин, по которым нам захотелось бы это сделать Он походил на служителя в фильме про тюрьму, а служители не имеют при себе ключей.

Камера, в которой сидели мы с Хейми, была к нему ближе всего. Покопавшись в своей тележке, Перси достал два больших куска мяса и бросил через решетку. Я поймал свой на лету. Хейми потянулся за своим, но промахнулся, и кусок шлепнулся на пол.

Почти все заключенные что-то кричали. Один — позже я узнал, что это Фремми — поинтересовался, содрали ли с задницы Перси кожу, и если да, то срет ли он теперь изо рта. Они бесились, как львы в зоопарке во время кормления. Только это было не совсем так — они больше походили на гиен, а не на львов, кроме, может быть, Йоты.

Перси медленно катил свою тележку по коридору между камерами, шлепая сандалиями (пальцы его ног тоже склеились) и разбрасывая мясо направо и налево. Несмотря на одноглазость, он хорошо прицеливался; ни один кусок не ударился об решетку и не упал в стоячую воду коридора.

Я поднес кусок к носу и понюхал. Наверное, я все еще находился в режиме сказки, потому что ожидал чего-то гнилого и мерзкого, может быть, даже кишащего личинками, но это был кусок стейка, какой можно купить в супермаркете «Сентри Хай-Ви», хоть и без гигиенической пластиковой упаковки. Он едва коснулся огня (я вспомнил, как мой отец, заказывая стейк в ресторане, велел официанту просто пронести его через теплое помещение), но запах был таким, что изо рта у меня потекли слюнки, а в животе заурчало. Последний раз я по-настоящему ел в деревянном доме Клаудии.

Напротив меня Глаз сидел на своем тюфяке, скрестив ноги, и грыз стейк. По его спутанной бороде стекал красный сок. Заметив, что я смотрю на него, он ухмыльнулся.

— Давай, детка, лопай, пока у тебя есть зубы. Я вышибу их, как только смогу.

Я стал есть. Стейк был жестким и восхитительным. Каждый кусочек заставлял жаждать следующего.

Перси добрался до последней пары камер. Он бросил в них мясо и начал пятиться тем же путем, каким пришел, одной рукой звоня в колокольчик, другой волоча тележку и крича: «Дите! Дите!» Что, как я предполагал, означало: «Отойдите!» Но никто, казалось, не собирался беспокоить его сейчас — а тем более нападать. Отовсюду доносилось довольное чавканье и чмоканье.

Я съел все, кроме кусочков жира и хрящей, а потом съел и их тоже. Хейми тем временем откусил пару кусочков стейка, а потом улегся на тюфяк, положив мясо на свое костлявое колено. Он смотрел на него с озадаченным выражением, будто удивляясь, зачем он нужен. Заметив мой взгляд, он протянул кусок мне.

— Хочешь? Эта еда мне не нравится, а я не нравлюсь ей. Раньше, когда я работал на лесопилке, я ел все подряд, пока не слопал те грибы. Если попадется не та порода, она сожжет тебе все кишки. Это со мной и случилось.