Весь Хайнлайн. Кот, проходящий сквозь стены - Роберт Хайнлайн

— Но почему Энрико его упомянул?

— Чтобы сбить тебя с толку. Скорее всего. Дикки, я ведь ничего не знал о генерале Эвансе, тем более, что то бегство после сражения произойдет в будущем. В моем нормальном будущем. Но я понимаю, почему слова «Уокер Эванс» так давили тебе на мозги. Почему они еще будут давить тебе на мозги! Вспомни, я не знал и того, что ты после операции «Андоррские крестоносцы» стал инвалидом (пока ты сам мне этого не рассказал).

— Ну так вот, слушай: кроме тебя и еще одного из «друзей Уокера Эванса», все остальные погибли. Тот, кто остался в живых, давно смылся на Пояс астероидов и затерялся. Таково положение на 10 июля 2188 года, то есть на одиннадцать лет вперед. Конечно, ты мог бы пообщаться с некоторыми из них в более близкое «отсюда» время…

— Не вижу смысла.

— Мы тоже так полагаем. Теперь о самом Уокере Эвансе. Лазарус взялся за это… и за частичное «смещение события», чтобы заодно показать тебе, на что мы способны. Никаких попыток пересмотра исхода сражения, тем более, что из 2177 года трудно повлиять на битву, состоявшуюся в 2178 году, не меняя ничего в твоей собственной жизни. Можно было либо убить тебя в той битве, либо оставить в целости твою ногу, а тебя — на военной службе… Но в любом случае отпадали: твоя поездка на «Золотое правило», женитьба на Хэйзел и пребывание здесь с разговорами обо всем этом. Смещение мира должно производиться лишь легкими касаниями, Дикки, гомеопатическими дозами!

— У Лазаруса есть два послания к тебе. Он говорит, что ты совершенно не повинен в том бегстве. Лично ты. Терзаться этим так же глупо, как если бы рядовой чувствовал себя ответственным за поражение в знаменитой битве Кастера «Малый муфлон», а ведь генерал Кастер — куда более блистательный полководец, чем твой Эванс! Лазарус в этом толк знает: он прошел все ступени от рядового до высшего командного чина и имеет опыт семнадцати войн во многих веках. Это его первое послание. Второе же таково: он просил тебе передать, что, возможно, ты и ужаснешься, ибо произошедшее — твоя тайна, хотя сам Уокер Эванс не стал бы держать на тебя зла… Дикки, о чем это он толкует?

— Если бы он хотел, то сам бы тебе и сказал.

— Резонно. А что, генерал Эванс был приятным человеком?

— Что? — я уставился на дядю, не вполне соображая, к чему он клонит, и неохотно выдавил: — Да нет, не таким уж и приятным. Он был непокладист и нуден…

— Ну вот, теперь и это стало ясно.

— Да, черт возьми. Но к чему…

— А к тому, что я могу теперь сказать об остальном, о том «смещении», которое мы сотворили. Наш «полевой оператор» спрятал под телом Эванса пару больших пакетов с полевым довольствием. Когда ты сдвинул тело, то нашел их… и этого оказалось достаточно, чтобы ни один из «друзей Уокера Эванса» не дошел до такой степени голода, чтобы нарушить табу. Стало быть, такого и не произошло!

— Но почему же я об этом не помню? А помню то, другое?

— Помнишь другое?

— Почему?..

— Ты будешь помнить лишь то, что нашел под телом — тот неприкосновенный запас продовольствия, который спас вас от…

— Дядя, это же безумие!

— Нет, это всего лишь небольшое «смещение». Некоторое время ты будешь это осознавать, потом все сотрется и останется лишь легкая тень воспоминания. А потом и она исчезнет. Не было этого, Дикки! Ты прошел через ад суровых испытаний и потерял ногу. Но ты не съел своего главнокомандующего!

Дядя продолжал:

— Джубал, чего мы еще не сказали? Дикки, ты не можешь рассчитывать, что мы сможем ответить на все твои вопросы. Ах да, о тех смертельных болезнях, которые ты якобы перенес. У тебя было только два недуга, остальные… ну, скажем, являются преувеличением. И лечили тебя всего три дня, а потом поместили в «поле управляемой памяти» и пришили тебе новую ногу. И сделали кое-что еще… Разве ты не чувствуешь себя намного лучше, чем раньше? Более живым и энергичным?

— Ну… чувствую. Но это идет еще со дня женитьбы на Хэйзел, а не только после Бундока.

— Сработало и то и другое. В течение того месяца, что ты лежал у доктора Иштар, они давали тебе стимуляторы омоложения. И переместили тебя из своей клиники в госпиталь ровно за день до того, как ты проснулся. О, можешь считать, что тебя просто-напросто облапошили — дали новую ногу и сделали тридцатилетним! Я думаю, тебе следовало бы подать в суд!

— Дядя, бросьте, пожалуйста! А что же с той «тепловой» бомбой? Тоже преувеличение?

— Не знаю. Может — да, а может — нет. Мы сумели различить лишь «временной щелчок». Дело в том…

— Ричард, — вмешался Хэршоу, — теперь мы полагаем, что задание «Адам Селен» может быть завершено еще до того, как станет необходимой тепловая бомба. У нас возник некий план. И эта тепловая бомбежка обрела статус «шредингеровой кошки»: ее вероятность прямо стала зависеть от выполнения задания «Адам Селен». И наоборот. Мы еще это все обдумаем…

— Эти ваши «планы»… Вы что же, считаете, что я уже согласился?

— Нет, наоборот, мы исходим из вашего отказа.

— Хм-м. Но если так, то стоит ли вам суетиться и рассказывать мне все эти диковины?

Дядюшка устало произнес:

— Дикки-бой, потрачены тысячи и тысячи человекочасов, чтобы удовлетворить твои ребяческие амбиции и снять покров с неизвестности. Ты что же думаешь, мы просто приходим и «сжигаем» результаты событий? Сядь на место и выслушай меня внимательно. Так… начиная с июня 2188 года на «Золотом правиле» и в Луна-Сити тебя обвинили в восьми убийствах и выписали ордера на твой арест.

— Восьми? Так кого же я убил?

— Посчитаем: Толливера, Энрико Шульца, Джонсона, Освальда Проганта, Расмуссена…

— Расмуссена?

— А ты его знаешь?

— В глаза не видел, но на мне в течение десяти минут красовалась его феска.

— Давай не будем тратить время на эти обвинения в убийствах. Они всего-навсего означают, что за тобой кто-то охотился и на «Золотом правиле», и в Луна-Сити. Если учесть, что ты понадобился трем группам, совершающим прыжки во времени, то ничего удивительного в этих «нелепицах» нет. Ты, разумеется, пытался это выяснить, хотя со временем оно само бы прояснилось. Если бы тебе понадобилось… И если только ты не умотал бы на Терциус и не позабыл обо всем. Да, еще о тех кодовых заданиях. Никаких особых заданий, тебе следовало бы просто помочь открыть ту дверь. Но при этом не дать себя укокошить! Вовсе не то, что ты себе вообразил. Дикки, ты просто оказался паникером!

— Черт возьми, мне жаль!

— У тебя есть ко мне вопросы?

— Пойдите поспите.

— Еще не время. Джубал, что еще?

— Спать, конечно!

— Дикки!

— Слушаю, дядя.

— Ты должен знать, что она тебя любит. Бог знает, за что! Но это вовсе не значит, что она всегда будет говорить тебе правду или действовать только в твоих интересах! Считай, что я тебе предупредил…

— Дядя Джок, а что хорошего в подобных предупреждениях? Говорить человеку о его жене… Не хотите ли услышать от меня что-либо о Сисси?

— Разумеется, нет! Но я ведь старше тебя и намного опытнее!

— Так проясните свои мысли насчет Хэйзел…

— Давай поменяем тему. Я вижу, тебе совсем не по душе Лазарус Лонг?

Я оскалил зубы.

— Дядя, единственная мысль, которая меня точит в отношении этого субъекта, что если он и вправду так стар, то он потратил мафусаилов век лишь на взращивание своей беспримерной сварливости. Он несусветно грубил при каждой нашей встрече. И я, вдобавок, в долгу перед этим ублюдком! Моя нога — из его клона, вы знаете? А тот переполох, который произошел сегодня утром? Лазарус пристрелил того болвана (как бишь его звали?), который пытался укокошить меня. Но ведь в него еще стреляли и капитан Стерлинг, и командир Смит. Может, они даже опередили Лазаруса, а может, и нет. Во всех случаях, я обязан всем троим. Черт бы побрал этого Лазаруса, я хотел бы разок спасти ему жизнь, чтобы не оставаться в долгу. Ублюдок он мерзкий!

— Ты не должен так ругаться, Дикки. Эбби за это выпорола бы…

— Да уж, вполне могла бы. Беру обратно слово «ублюдок»…

— А ты знаешь, Дикки, что и твои родители никогда не были женаты?

— Ну что же, мне этим довольно часто тыкали в нос. И весьма колоритно.

— Я имел в виду — чисто формальный брак. Твоя мама была моей любимой сестренкой, намного меня моложе. Дивное дитя. Я сам учил ее ходить. Играл с ней, когда она подросла, баловал как только мог. И когда у нее возникли, что называется, «проблемы», она пришла ко мне. К старшему брату. А еще — к твоей тете Эбби. Дело в том, Дикки, что твой отец вовсе не желал смыться, но он ужасно не нравился твоему деду, в точности так, как тебе не по душе Лазарус Лонг! Но я имею в виду не твоего дедушку Эймса, чье имя ты носишь, а дедушку Кэмпбелла, моего с Вэнди отца. Уже после твоего рождения она встретила Эймса, и он женился на ней, а мы с Эбби взяли тебя к себе. Эймс дал тебе имя, а твоя мать собиралась через год забрать тебя, но она не прожила и года после брака с Эймсом. Вот мы тебя и вырастили. И Эбби стала твоей матерью во всем, кроме прямого родства.