Пережитое. Воспоминания эсера-боевика, члена Петросовета и комиссара Временного правительства - Владимир Михайлович Зензинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я поделился своими сомнениями с Тарасом. Он сказал, что ни разу ничего подозрительного вокруг себя не замечал, и как-то предложил проверить совместно, следят за нами или нет. Мы три раза проверяли себя и ничего не могли обнаружить.
– Видите, это ваше воображение! – с торжеством сказал Тарас.
– Сделайте мне одолжение – проверим еще раз!
Он уступил мне. Мы проверили – и на этот раз убедились, что какая-то тень шла за нами. Следивший выскочил все-таки на нас, когда мы повернули из-за угла обратно! Тарас должен был признать, что я был прав.
Немедленно мы выехали оба в Гельсингфорс и передали о происшедшем Азефу. Он отнесся к нашему сообщению недоверчиво, но сейчас же дал нам новые паспорта и посоветовал переменить образ жизни и местожительство в Петербурге. На ближайшем свидании с Гоцем я сообщил ему об этом. – А ты ничего за собой не замечал?
Он сказал, что у него все было благополучно.
– А ну, давай сейчас проверим.
Несколько часов мы кружились по городу, несколько десятков раз различными способами проверяли и, в конце концов, должны были с несомненностью признать, что и за Гоцем было наблюдение – очень осторожное и очень искусное, но было! Это уже была катастрофа!
Мы условились с Гоцем, что на ближайшем свидании с Азефом он сообщит ему об этом – вся организация, то есть все извозчики, папиросники и газетчики, должны быть немедленно ликвидированы[49].
Я сам, конечно, не мог сообщить об этом Азефу, потому что мои встречи с Гоцем были секретом от него. Азеф на свидании с Гоцем, выслушав его, предложил снова тщательно проверить всей организации, имеется ли за ней наблюдение, и самоликвидироваться лишь в том случае, если новая проверка даст уверенность в том, что организация попала под наблюдение. Такая проверка была сделана, четверо из десяти могли с точностью установить, что за ними велось тайное наблюдение, – и через неделю вся организация была распущена: все, работавшие над подготовкой покушения на Дурново, приехали в Гельсингфорс.
Лишь через много лет, когда уже и самого Азефа не было в живых и когда, после революции 1917 года, тайны Департамента полиции перестали быть тайнами, выяснилось, что в действительности происходило тогда, то есть в марте – апреле 1906 года.
Азеф не был простым провокатором, то есть тайным агентом Департамента полиции, прикидывавшимся революционером и продававшим за деньги тех, кто считал его своим товарищем. Его роль была сложнее.
Скорее его можно было назвать двойным агентом – он был одновременно и революционером, и агентом Департамента полиции.
Он работал на две стороны и обе стороны обманывал: принимал участие в террористических предприятиях, но выдавал Департаменту полиции лишь то, что считал нужным, – остальное доводил до конца (так, он довел до конца убийство министра внутренних дел Плеве и убийство великого князя Сергея Александровича, скрыв подготовку покушений от полиции); вместе с тем, работая в Департаменте полиции и получая за свою Каинову работу от правительства деньги, отдавая на виселицу некоторых из своих товарищей по революционной партии, он вместе с Боевой организацией проводил террористические дела против правительства.
В конце концов эту двойную роль Азефа в Департаменте полиции разгадали и, оказывается, как раз в это самое время, которое я описываю (апрель 1906 года), Азеф был в Петербурге арестован – чего мы, конечно, тогда не знали. Его непосредственный начальник, жандармский генерал Герасимов, заведовавший всем охранным делом, пригрозил Азефу с ним расправиться, если он будет продолжать свою двойную работу (об этом через много лет генерал Герасимов сам рассказал в своих воспоминаниях, опубликованных в Париже в 1935 году).
Прижатый к стене, Азеф выдал Герасимову дело Дурново. Вот почему была прослежена вся Боевая организация, подготовлявшая покушение на Дурново, вот почему, между прочим, ни разу ее члены не встретили самого Дурново – Азефу нетрудно было добиться, чтобы таких встреч не произошло. Поэтому же, вероятно, попал под наблюдение и я. Когда я через пять месяцев после этого был арестован и когда ведший мое дело жандармский генерал Иванов (он вел дознания по всем делам Боевой организации) торжественно предъявил мне обвинение в принадлежности к Боевой организации, он показал меня вызванному им свидетелю. Я сейчас же узнал в нем швейцара гостиницы «Пале-Рояль» на Пушкинской улице, в которой я жил.
– Узнаете ли вы этого человека? – спросил швейцара генерал.
Швейцар пристально вглядывался в меня.
– Нет, никак не могу признать. Это другой – тот был бритый и как будто на армянина походил…
Очная ставка у генерала сорвалась. Впрочем, может быть, швейцар не хотел меня признать.
Но, как сейчас будет видно, и тогда Азеф не все выдал Департаменту полиции.
Дело Дурново провалилось, но дело Мина и Римана должно было быть доведено до конца – решили мы. С новыми паспортами и под другим внешним видом мы вернулись с Тарасом в Петербург. План был намечен следующий. Выступить против Мина и Римана должны были Тарас и только что принятый тогда в Боевую организацию товарищ, по фамилии Самойлов. Я должен был быть посредствующим звеном между ними. Тарас был одет в форму офицера. Самойлов был в форме морского лейтенанта.
Точно в 11 часов утра, они должны были оба явиться на квартиры – Тарас под фамилией князя Друцкого-Соколинского к полковнику Риману, Самойлов под фамилией князя Вадбольского к генералу Мину. Я должен был ожидать их на всякий случай с 11-ти же часов утра в кафе на Морской. Оба около 12-ти часов
