Когда говорит кровь - Михаил Александрович Беляев

Вот и наступала та самая часть, которую так не желала показывать маленькому Эдо его мать.

Дар за благосклонность бога войны.

Первый старейшина пристально посмотрел на пленника, и его сердце ощутило морозное касание страха. Это был не какой-нибудь дряхлый старик или ослабленный ранами юноша. О нет, к его сыну вели могучего воина в прочных доспехах из бронзовой чешуи и железных пластин. Его бугрящиеся мышцами руки были покрыты боевыми шрамами, а всю левую щеку скрывал след старого ожога. Даже на таком расстоянии в этом харвене чувствовалась сила. Подлинный первобытный гнев загнанного в угол зверя, которому не оставили иного выбора кроме отчаянной драки даже не за жизнь, но за достойную смерть…

А следом за ним от колесницы уже отвязывали еще одного вождя павшего народа – чуть старше, с поседевшей головой и длинными усами, но сухого, жилистого и явно умеющего выживать и покупать себе жизнь ценой чужой погибели.

Сердце Первого старейшины пронзила резкая боль. Ледяные пальцы страха вмиг превратились в железную хватку, выжимая все жизненные силы и всю кровь из клокочущего куска плоти в груди Шето Тайвиша. Не вполне понимая, что делает, он начал было подниматься, против собственного разума и принятых решений желая остановить это безумие. Но неожиданно на его руку легла ладонь, а у самого уха раздались негромкие, но твердые слова:

– Верь в своего сына!

Повернувшись на голос, он увидел черные глаза Джаромо Сатти. Они смотрели на него непривычно жестко и Шето неожиданно понял, что у него нет сил противиться этому взгляду. Через глаза его друга, на него смотрело само проведение. Воля богов. И он не смел с ней спорить.

Первый старейшина, так и не поднявшись, вжался в кресло, крепко обняв внука. Он должен был верить. Верить в благословение богов. Верить в своего сына. Единственное что он мог сейчас – так это опозорить свой род презренным малодушием и навлечь на него вечные проклятья. Ведь помешать священному ритуалу жертвоприношения было невозможно, да и немыслимо.

Боги должны были получить свои дары. Свою положенную жертву за оказанную ими милость и покровительство. И даже если бы небеса и не разверзлись, чтобы обрушить пламя на их головы, всю его семью, все его наследие, похоронили бы гнев толпы и воспользовавшиеся им благородные старейшины. А эти ядовитые змеи в мантиях только и ждали от него слабины.

Нет, он не доставит им такую радость. Он не пойдет на поводу у неверных чувств. Хотя бы ради маленького Эдо, что так завороженно смотрел вниз, даже не понимая и не догадываясь, кто именно стоял там, на этих белоснежных плитах. Там, где вершилась сейчас судьба всей их династии.

Первому старейшине нужно было верить в своего сына. Верить и гордиться.

В памяти Шето всплыл размытый образ худого мальчика со сбитыми в кровь костяшками кулаков. Он стоял, тяжело дыша и опустив глаза вниз, возле скулящего паренька, чьё лицо напоминало кровавое месиво. А вокруг них носились истошно вопящие женщины. Они рыдали, хватали Шето за рукава, тянули его, наперебой тараторя что-то в ему уши, пока он лишь удивленно смотрел на своего сына.

Кирану Правишу, младшему сыну гостившего у Тайвишей эпарха Людесфена, месяц назад исполнилось одиннадцать, но для своих лет он был довольно крупным мальчиком, способным сойти за совершеннолетнего. И вот он лежал на полу, рыдая и зажимая сломанный нос из которого фонтаном хлестала кровь. А восьмилетний Лико стоял прямо над ним, и, казалось, не слышал всех этих воплей. Лишь тяжело дышал, сжимая разбитые кулаки.

Шето подошел к сыну и поднял вверх его лицо, сжав подбородок пальцами. В его больших но совсем уже не детских глазах полыхала ярость. Столь сильная, что Первый старейшина чуть не отшатнулся от неожиданности.

– Зачем ты это сделал, сын? – проговорил Шето, придав голосу строгость.

Мальчик не ответил. Лишь отдёрнул лицо. Шето влепил сыну затрещину и повторил вопрос.

– Ты нанес оскорбление нашему гостю, сын. Не желаешь объяснить, что на тебя нашло?

– Он избил его! Избил, господин! – визжала на ухо пожилая рабыня.– Повалил и бил! И бил! Господин!

– Так и будешь молчать? – еще строже спросил сына Шето.

– Он назвал нас торгашами.

– Что он сказал?

– Он сказал, что мы не ларгесы, а лавочники и торгаши. Я наказал его отец.

Голос Лико прозвучал совсем не по-детски. Он был сильным, почти мужским. Да и сами сказанные слова были словами мужчины. Словами благородного. Шето с удивлением и интересом посмотрел на своего сына, стараясь получше разглядеть в нем эти новые и такие необычные для их фамилии черты.

Их род никогда не был силен в военном деле. Да, некоторые предки Шето воевали по мере необходимости, но так и не снискали ни славы, ни почестей. Двоюродный прадед Шето, Лифут Тайвиш был стратигом в армии Великолепного Эдо, но умудрился просидеть всю войну с вулграми у подножий Харланских гор. Другой их родственник, Мицан Тайвиш, купил право командовать флотилией во время покорения Дуфальгары – и первый же шторм отправил его и его трирему на морское дно. Ближе всех с войной познакомился троюродный брат Шето, Сардо: во время восстания Милеков он в первой же стычке попал к ним в плен и провел весь мятеж в подземельях Хайладской крепости, откуда его освободили вошедшие в город войска Синклита.

Но при всех неудачах, военное ремесло не было таким уж чуждым для его рода. Просто они подходили к нему немного с другой стороны. Как любил повторять отец Шето, «кому махать, кому ковать». И их семейство было определенно больше предрасположено к ковке: многие поколения главным источником их богатств служили железорудные шахты Барлад и кузницы, в которых ковалось оружие и доспехи. Они, были поставщиками для десятков тагм в Новом Тайларе, а когда началась смута, то подчас оказывались единственной семьей, способной вооружить сразу несколько армий. И пока другие воевали, сражались, гибли и делили власть на поле боя, Тайвиши делали на них деньги. Они богатели на чужих победах и поражениях, скупали имущество разорившихся, ссуживали деньги и развивали копи Барлады, добавляя к железу еще и серебро.

История их семьи всегда была историей купцов и сановников. Но Лико оказался иным.

Боги подарили ему все те черты, все те таланты и добродетели, в которых раз за разом отказывали прочим Тайвишам. И в тот самый день, стоя возле залитого кровью подростка, которого только что избил Лико за оскорбление семьи,