Приговоренный - Леонид Влодавец

— Ну, поговорим, что ли? — улыбнулся тот, что сидел напротив. — И кто ж тебя сюда направил, дорогой? Я что-то забыл уже.

— Курбаши.

— Из Ташкента, что ли? Узбек?

— Зачем? Он русский. Его Юра зовут.

— Ну и зачем он тебя прислал?

— Да так. — Клык решил пока не спешить. — Сказал: будешь в Москве, зайди, если больше некуда будет.

— Понятно. А тебя как звать-величать, можно узнать, если, конечно, не секрет?

— Можно. Кузнецов Андрей Николаевич. Паспорт показать?

— Покажи, если не затруднит.

Клык достал из кармана джинсов свою ксивку и вежливо подал собеседнику. Тот посмотрел, почитал, улыбнулся и сказал:

— Значит, из Бугровска приехал, Андрюша? Красивый город?

— Нормальный, не грязней Москвы.

— А зачем ты в эту грязную Москву приперся?

— Дела у меня тут есть, небольшие.

— Бизнес? — усмехнулся мужик. — Значит, корешок, ты этот самый, «новый русский»?

— Нет, — сказал Клык, — я обычный, простой. Даже паспорт показал. А вы, случайно, не из милиции?

— А как бы тебе хотелось?

— Да мне лично по фигу, — ответил Клык, сам удивляясь своему спокойствию. — Паспорт я показал, а больше при мне ничего нет. Если из милиции, так забирайте, там найдете, за что. Все равно больше месяца не продержите.

— Уверен? А если паспорт твой липовый?

— Проверяйте. Начальство всегда право. Другого у меня нету.

— А если мы тебя спросим, откуда ты Курбаши знаешь?

— Я у него на стройке работал, — соврал Клык.

— В Бугровске?

— Нет, в Лутохине. — Клык решил, что если это менты, то не найденовские. Те бы вряд ли стали так долго справки наводить. Скорее всего сразу бы насчет нычки завели беседу. И с большей интенсивностью.

Впрочем, сомнения его разрешились очень быстро.

Мужик, сидевший напротив и вертевший в руках паспорт на имя Андрея Кузнецова, подцепил ногтем уголок красной обложки с гербом СССР и аккуратно отслоил от нее приклеенный к ней с внутренней стороны листочек с надписью «СССР», а также маленькими серпом и молотом. Оттуда мужик осторожно выдернул листок папиросной бумаги.

— Это что?

— Понятия не имею. — Тут Клык не врал абсолютно.

— Точно? — Мужик вперил в Клыка холодные и очень неприятные глаза, будто хотел просветить насквозь, но, судя по всему, не узрел ничего подозрительного.

— Посмотри. — Мужик, сидевший перед Клыком, подал листок тому, что сидел у двери. Тот встал, вытащил из кармана лупу и долго листок рассматривал, а затем врубил в розетку утюг.

Клыка это не больно вдохновило. Если ему этот утюг на живот поставят, то будет очень не приятно и даже, наверно, обжечься можно. Правда так вроде бы менты не работают. Хотя кто его знает…

Но утюг грели не для Клыка. Просто тот мужичок собирался прогладить им листочек, извлеченный из паспорта гражданина Кузнецова. И когда прогладил, то на листочке появились какие-то каракули. Мужик, сидевший перед Клыком, бумажку посмотрел и, как видно, каракули разобрал.

— Так, — сказал он. — А теперь, Петя, покажи нам свою ножку.

— В смысле? — Клык даже не удивился, что его назвали родным именем.

— У тебя там где-то заметка должна быть От пули. Клык спустил штаны и показал. Мужик поглядел и велел одеваться.

— В общем, так, — произнес мужик, — Меня звать Цезарь. С Курбаши я немало водки выпил и очень об нем печалюсь. То, что ты тут врал, — прощаю. Сам тебя за мусоришку принял. Но впредь давай уговоримся — все начистоту. Если ты действительно хочешь из всего этого выкрутиться.

— В смысле? — Клык еще не верил. Во всяком случае полностью.

— Курбаши просит меня тебе помочь.

— Дай прочесть, — потребовал Клык.

Цезарь подал ему листок.

«Друг! Помоги той морде, что на паспорте. На левом бедре у него пуля отметилась. Я про него говорил, он меня на зоне уберег. Сделай, что попрссит. Курбаши».

— Расскажи сперва, — попросил Клык, — что ты обо мне от Курбаши знаешь. Для страховки.

Похоже, Цезарь уже собирался открыть рот, но тут послышался громкий звонок в дверь.

— Посмотри! — приказал Цезарь тому, что проглаживал записку.

Парень пошел к двери, за ним, рыча, двинулась овчарка…

Через минуту в комнату вошла Вера.

НЮАНСЫ И РЕЗОНАНСЫ

Летний день шел к концу. Солнце скатывалось за леса, золотило подстриженную травку, окружавшую бассейн, молодило лица тех, кто возлежал в шезлонгах. подставив тела закатным лучам. Как уверял Михалыч Максимыча — самым полезным.

— Благодать… — вздохнул Максимыч. — Пора бросать все эти дела. Хватит. Неужели нам еще чего-то не хватает?

— Да-а… — протянул Михалыч. — День к закату идет, а лето к осени.

— Никуда не денешься. Но все-таки решать что-то надо. После того, что днем получилось, времени почти нет. Я знаю, что ты будешь тянуть время, мямлить, что надо еще подумать.

— А разве хорошо подумать — это вредно?

— Раньше надо было думать, раньше. Теперь уже некогда.

— Думать нужно даже тогда, когда некогда.

— Правильно. Только быстро думать.

— Сколько нам времени дали?

— Времени, можно сказать, совсем ни шиша. Геша, сукин сын, все отдал ни за понюх табаку. И не спросишь с него.

— Стало быть, не можешь никакого выхода найти?

— Один выход, единственный… Написал Иванцов докладную?

— Пишет…

— Ничего пока не знает?

— Ровным счетом.

— И не догадывается?

— В душу не заглянешь. Но я так думаю, что он сам себя не тронет. Придется помогать.

— Поможем. Нет проблем. Другая проблема встает. С той недвижимостью…

— Вот тут, Максимыч, надо выбирать… Это уж твоя проблема. Вы документы на Иванцова оформили? Оформили. А мое дело — сторона. Я ничего не знаю, моя хата с краю.

— Верно. Но только теперь все в один узел связалось. Даже не узел, а краеугольный камень Дерни — и всю конструкцию завалишь.

— Вот как?.. Тогда, Максимыч, придется тебе со мной пооткровеннее беседовать. А то втемную плохо получается.

— Откровеннее, конечно, можно. Но время-то уж больно скользкое и гадское. Все друг другу пакостят.

Протянешь руку, доверишься, а тебе ее р-раз! — и отхватят.

— Это ты обо мне, что ли? Ну, не ждал…

— Это я вообще. Тебе лично я, допустим, верю. Но ведь тебе, если что, придется кого-то и о чем-то информировать. Верно? А вот за тех людей, которых я, может быть, никогда не знал и не узнаю, можешь ты поручиться?

— Покамест сам ничего не узнаю, никаких ручательств давать не буду. Если тебе спокойнее ничего не говорить, то и мне спокойнее ничего не знать. Иванцов мой кадр, это верно. Но уйдет он — и все. Никто мне спать спокойно не помешает. Даже ты сам, извини уж за откровенность.

— «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу…» Хорошая песенка была. Ладно, придется тебе кое-что поведать. Не боишься сон свой ухудшить?

— Пока ничего такого не услышал, чтоб ухудшить.

— Тогда слушай, напрягай мозги, соображай. Начнем издали, с той самой иконки. Сама по себе она, конечно, дорогая. И антиквариат XIV века, и оклад из чистого золота со 132 бриллиантами. Но есть и еще одно обстоятельство, которое ее, мягко говоря, удорожает. Дело в том, что есть на свете человек, который считает, что эта самая икона принадлежит ему по праву наследства. И человек этот готов за нее три миллиона долларов выложить. Вот отсюда и цена такая.

— Что за человек?

— Некто Рудольф фон Воронцофф. Правнук генерал-майора Воронцова, который эту самую икону подарил Ново-Никольскому монастырю в 1912 году.

— Прадед подарил, а правнук забрать хочет? Бога не боится?

— Тут дело сложнее. Во время революции эту самую икону реквизировали, а монастырь упразднили. Потом икона была похищена бандой при налете на поезд. Как выяснилось, в той банде был некий Самборский, который после того, как банду ликвидировали, сумел бежать и вывез икону в Польшу. У генерала Воронцова, которого Чека расстреляла за участие в заговоре, был сын Михаил. Он у Деникина до полковника дослужился, потом где-то в Берлине устроился. Умер рано, в 1926 году. Отцу Рудольфа тогда семнадцать лет было. Он быстро приспособился, онемечился, с фашистами сдружился. После прихода Гитлера к власти работал в спецслужбах, обеспечивал контакты с русскими белоэмигрантами. В том числе и в Польше. Самборского он обнаружил в 1939 году и то ли сам, то ли еще как, но ликвидировал. А икона после этого оказалась у него. Находилась при нем до 1945 года, до тех пор, пока его не поймали наши и не шлепнули. Но шлепнули его только после того, как он выложил одну очень важную информашку. Оказывается, икона эта была контейнером для ключей от сейфа в одном из швейцарских банков.

— Вот оно что… — заинтересованно произнес Михалыч.