Авантюры открытого моря - Николай Черкашин

Уходя от Саблина, на трапе я столкнулся со своим другом Буровым Михаилом. Я был потрясен, даже слабость появилась. Он заметил мое состояние, но здесь, на трапе, я не стал с ним объясняться. Вечером того же дня я всем с ним поделился. Мы прослушали пленку. Договорились, что к восьмому числу он достанет ключи от постов РТС № 1,2, 3, постов РТС, куда по плану Саблина предполагалось изолировать командира корабля и офицеров.

При переходе из Балтийска в Ригу Саблин находился на ходовом мостике вместе с командиром, запоминал путь следования.

Утром 6 ноября, около 10 часов, корабль встал на якорь в устье реки Даугавы в Риге. Впереди на бочках стояла подводная лодка, сзади — СКР.

Днем 6 ноября я написал письма и запечатал пленку в бандероль. Письма написал сестре и одному товарищу по работе, оказавшему в свое время тоже на меня большое влияние. Все это было потом изъято еще на почте.

Саблин старался исходить из того, чтобы как можно меньше нарушить существующее законодательство. Особенно в части государственных преступлений, именно как заговора с целью захвата власти. Он уже был на учете в Комитете госбезопасности. Все это мешало, видимо, предварительно организоваться в какое-то ядро или группу. Основное, что могло помешать ему в этой предварительной организации, — его внутренняя порядочность и ответственность за возможные последствия в случае неудачи. Почему и получилось все очень неожиданно и многие оказались просто неподготовленными, особенно офицерский состав. Нам было легче, и терять нам было еще нечего.

Может быть, не совсем зрело и осмысленно, но где-то я все это подсознательно понимал, что и побудило меня ПОСВЯТИТЬ ВО все еще четырех человек.

Это сегодня нам, в принципе, всем ясно, что было построено не то общество, о котором говорилось, тогда же было еще сложно определиться, и я тоже где-то сомневался. Больше всего боялся, что вдруг этот человек окажется коварным агентом иностранной разведки. Эти четверо ребят были: Буров Михаил, товарищ из одной боевой части Виктор Манько, Аверин Владимир — единственный человек из личного состава — кандидат в члены КПСС — и еще один человек из БЧ-4, фамилию которого уже не помню.

Седьмое ноября — праздничный день. Был парад. Из штаба округа на катере обошли строй кораблей с поздравлениями. После обеда были увольнения. Саблин записал мою фамилию в общий список. Вместе со всеми я сошел на берег. Мне надо было отправить письма и бандероль.

Восьмого ноября ближе к вечеру Буров принес ключи от постов. Мы поснимали телефонные трубки, оставили письмо для командира, написанное ему Саблиным. Я отнес ключи и должен был находиться в ленкаюте.

Перед ужином Саблин заходит в рубку дежурного офицера. Под каким-то предлогом забирает у него незаряженный пистолет. После чего заходит к командиру корабля и под видом того, что в одном из постов организована пьянка, приглашает его пройти за ним. А когда командир спустился в пост, закрыл крышку люка на замок. В возникшем некотором замешательстве Саблин предлагает прочесть письмо, в котором изложил причины, побудившие его пойти на эти крайние меры. Для командира это, конечно, был удар, но не думаю, чтобы кто-то из них от этого испытывал удовольствие. Закрыв обе крышки люка постов № 1 и 2, Саблин заходит в ленкаюту и отдает мне пистолет, предупредив, что он не заряжен, на случай если кто-нибудь попытается открыть командира.

Вслед за этим по кораблю дается команда: «Личному составу собраться для просмотра кинофильма, а офицерам и мичманам — в кают-компании мичманов». Когда офицерский и мичманский составы были в сборе (снят был даже дежурный по кораблю), Саблин выступает перед ними со своей программой и в конце предлагает проголосовать. Все это время я находился в соседнем помещении — кинобудке, откуда наблюдал за происходящим.

В случае каких-либо противодействий в сторону Саблина я должен был оказать ему психологическую поддержку.

Проголосовавшим «против» Саблин предложил встать и проследовать в пост № 3, объяснив свои действия как необходимость временной изоляции. Никто не возмущался. В числе проголосовавших «за» была большая часть мичманов и три офицера, среди которых оказался уклонившийся от голосования старший лейтенант, который потом и сбежал с корабля.

Около 21 часа фильм закончился. Не случайно был выбран «Броненосец “Потемкин”». Мы все помнили — в мае 1975-го, при возвращении с Кубы, на обед были выданы сухари с мучным червем: Мы возмущались, а помощник командира по снабжению уверял нас, что мучной червь безвреден и сухари доброкачественные. Но есть никто не стал. Спустя полгода — 8 ноября — вспомнили и эти сухари.

Сыграли «Большой сбор». Команда построилась на юте по одному борту.

Все это время я находился у поста, где был изолирован командир. В ярости ему удалось сорвать замок нижнего люка, и теперь он уже пытался взломать верхний, приказывая освободить его. Здесь как раз появился старшина и еще один матрос. Оба не пошли на построение и были немного выпивши. Отозвались на крики командира, назвали себя, тот приказал им освободить его, сказал, что на корабле заговор и измена. Оба они предприняли попытку освободить командира, завязалась драка, в горячке я разбил старшине голову рукояткой пистолета. Вмешались два мичмана, после чего он успокоился и ушел в свой кубрик. Позже я извинился перед ним без особых симпатий, но мы разошлись мирно».

Этот печальный эпизод мало в чем рознится в пересказе самого пострадавшего — старшины 2-й статьи Копылова (старшины команды радиометристов).

«Восьмого ноября 1975 года, — рассказывал он на суде, — после ужина личный состав смотрел сначала один фильм, а затем сразу же стали показывать второй фильм… После окончания второго фильма, примерно в 22 часа, мы с Набиевым пошли перекурить на бак. Чтобы туда попасть, надо было подняться по трапу через 2-й тамбур. Как только я стал подниматься по трапу, матрос Шеин, находившийся во 2-м тамбуре, сказал, что во 2-й тамбур идти нельзя. Рука у него была в кармане. Но я продолжал идти. Шеин отступил, и я вошел во 2-й тамбур. Набиев находился сзади. Здесь я услышал стук в нижнюю часть люка и голос командира корабля Потульного. Он сказал: «Саблин и Шеин — изменники Родины». Я хотел открыть люк, но Шеин вынул пистолет и, направив на меня, сказал: «Буду стрелять». Я понял, что этот человек способен на все, и отступил на один шаг, а Набиев в это время ударил по руке Шеина поручнем от трапа и выбил пистолет. В тамбур вошли мичманы Калиничев, Величко, Гоменчук и Бородай. Они схватили меня. Шеин поднял пистолет. Набиев куда-то исчез. В это время Шеин ударил меня рукояткой по голове. Я схватился за голову, пошла кровь. Началась драка с мичманами. Потом я от них вырвался и пошел в кубрик умываться. В это время был объявлен «Большой сбор». Я пошел на ют. Там уже был собран личный состав. Перед матросами выступал Саблин. Увидев меня, он прервал речь и сказал: «Вот Копылов тоже ничего не понял… и получил за это». Саблин предложил мне остаться. Я не остался и пошел во 2-й тамбур. Там стояли Саитов и Шеин. Люк во 2-й тамбур был закрыт на замок. Шеин попросил у меня извинения за нанесенные удары. Потом подошли Гоменчук и Кутейников. Они спросили меня, доволен ли я жизнью. Я ответил, что всем доволен. Они ушли. Зашел Фирсов и ушел на бак. Я пошел в кубрик…»