Шорохи - Дин Кунц

В кладовке стояла страшная вонь. Бруно начал ощупью перебирать коробки и банки – пока наконец не понял, что без света ничего не найдет. Что-то ползло у него по лицу, норовило забраться в рот и в нос. Бруно вернулся на кухню, отыскал дверь черного хода на улицу и выломал ее.

Свет.

Тусклый вечерний свет заполнил кухню.

Бруно отдышался и побрел в кладовку. Там ему снова ударила в нос невыносимая вонь от взорвавшихся банок с консервами. Наконец он нашел свечи и не успевшие отсыреть спички; чиркнул спичкой, и взвилось маленькое пламя. У него полегчало на душе.

С Тихого океана находили свинцовые облака.

– Но каким образом, – повторил Джошуа, – Кэтрин удалось заставить близнецов думать и поступать как один человек?

– Вряд ли мы узнаем это наверняка, – ответила Хилари. – Думаю, дело в том, что она внушала им это с пеленок. Вбивала в детские головенки весь этот бред о знаке дьявола и не таких, как у других мальчиков, половых органах. Убеждала: как только люди узнают, кто они такие, их сразу убьют. К тому времени как они научились задавать вопросы, она успела их так обработать, что им даже не пришло в голову усомниться. Дети разделили психоз матери; ее галлюцинации стали для них реальностью. Близнецы, так же как Кэтрин, росли в атмосфере страха, под постоянным напряжением. В такой обстановке им нетрудно было усвоить главный урок Кэтрин, а именно: они одна и та же человеческая сущность. Это была длительная, упорная мозговая, эмоциональная и психическая осада.

К разговору вновь подключился Тони:

– Судя по записям доктора Раджа, Бруно знал о том, что они оба родились «в сорочке», и связывал это суеверие с вымышленной историей о дьяволе. Письмо из сейфа это подтверждает. Бруно писал, что не смеет обратиться в полицию, потому что полицейские могут узнать, кто он такой и что он всю жизнь прятался. Да, он считал себя сыном дьявола. Он впитал эти бредни с молоком матери – в буквальном смысле.

– Ну ладно, – сдался Джошуа. – Предположим, оба близнеца верили в то, что они – дети дьявола. Не могли не верить. Но как Кэтрин удалось внушить им, что они – один человек? И зачем?

– Мне легче объяснить зачем, – ответила Хилари. – Коль скоро детям было суждено поочередно появляться на людях под одним и тем же именем, Кэтрин не могла допустить ни малейших различий между ними. Иначе рано или поздно маскарад мог раскрыться.

– А что касается «как», – дополнил Тони, – то не следует забывать, что у Кэтрин был богатейший опыт по части того, как ломать молодые неокрепшие души. Не ее ли отец лепил как заблагорассудится? Думаю, она переняла у него кое-какие приемы. Набор телесных и психологических пыток. Она могла бы издать учебник.

– И всякий раз, когда она замечала малейшие проблески индивидуальности, – продолжил Тони, – ей приходилось выкорчевывать их с корнем, душить в зародыше. Опять же местоимения…

– Что – местоимения? – удивился адвокат.

– А вот что. Мы можем этого не замечать, но речь играет первостепенную роль в формировании личности. Мы облекаем в слова всякую мысль, всякую идею. Нечеткость мысли ведет к нечеткости ее словесного выражения. Но верно и обратное. Поэтому логично было бы предположить, что специфическое употребление местоимений внесло свою лепту в формирование самосознания близнецов в угодном для Кэтрин направлении. К примеру, когда они обращались друг к другу, им воспрещалось пользоваться местоимением «ты» – только «я». Один Бруно мог предложить другому: «Почему бы мне и мне не сыграть в монопольку?» Точно так же исключалось употребление местоимения «мы», «нас» – потому что оно предполагает наличие по крайней мере двух субъектов. Говоря о брате с Кэтрин, нельзя было сказать «он», а только «я». Это кажется вам слишком сложным?

– Безумным, – ответил Джошуа.

– В том-то и дело.

– Но… это просто бред сумасшедшего!

– Естественно, – согласился Тони. – Таков был замысел Кэтрин, а она была не в своем уме.

– Но как ей это удалось? Какие стимулы были пущены в ход?

– Да точно такие же, какими пользуются нормальные родители нормальных детей, – предположила Хилари. – Когда они вели себя правильно – с точки зрения Кэтрин, – она их вознаграждала, а за проступки – наказывала.

– Но чтобы до такой степени подавить естественные человеческие порывы, – продолжал сомневаться Джошуа, – Кэтрин должна была прибегнуть к экстраординарным, может быть, даже чудовищным мерам.

– Так оно и было. Мы же слышали запись последнего разговора доктора Раджа с Бруно. Помните сеанс гипноза? Бруно сказал, что мать сажала его в какую-то темную яму. Цитирую: «За то, что поступал и думал не как один». По-видимому, наказание следовало всякий раз, когда они выказывали малейшие признаки индивидуальности. Кэтрин запирала их в темном подземном помещении, где обитало некое живое существо – или существа. Что бы там ни происходило, это было настолько ужасно, что впоследствии близнецы каждую ночь видели это во сне. Это было сильнейшее средство, при помощи которого Кэтрин добилась своей цели.

Джошуа вперил взор в небо и после непродолжительного молчания произнес:

– Значит, когда Кэтрин покинула бордель миссис Янси, перед ней встала задача: выдать близнецов за одного человека, чтобы таким образом поддержать свой обман насчет Мэри Гантер. Но она могла просто-напросто держать одного из мальчиков взаперти, пока другой вел бы нормальный образ жизни. Это было бы куда проще и безопаснее.

– Но мы знаем «закон Тони Клеменца», – удыбнулась Хилари.

– Верно, – откликнулся Джошуа. – «Люди редко выбирают самый простой и безопасный путь».

– И кроме того, – сказала Хилари, – пожалуй, можно допустить, что, несмотря ни на что, у Кэтрин все же было сердце. Ей было жалко поступать так жестоко по отношению к одному из своих детей. После всего, что выпало на ее долю, в ней еще осталось что-то человеческое. Она могла мучить их – но до известного предела.

– Похоже, что таким образом она обрекла их на еще большие муки, – вздохнул Джошуа. – Довела до безумия.

– Сама того не желая, – уточнила Хилари. – Она считала, что действует в их интересах. Как могла она понять своим больным умишком, что для них хорошо, а что плохо на самом деле?

– Дикая теория! – буркнул Джошуа.

– Не такая уж дикая, – возразил Тони. – Она согласуется со всеми известными нам фактами.

– Пожалуй… – Джошуа вздохнул. – Да, скорее всего так оно и было. Просто мне очень неприятно слышать, что у этих негодяев были оправдания. Мне противно испытывать к ним жалость.