Дао Блаженств - Александр Матяш

У: Отрешение от всего мирского…

А: Скорее – благоговение перед сотнями лет и глубиной, плотностью накопившихся, накопившегося вокруг этой кадильницы созерцания, концентрации. И теперь, чтобы этот образ понять окончательно, нужно сделать совсем немногое: спросить у своей души, сколько она молилась в тех, прошлых, жизнях, через сколько медитаций, концентраций, молитв и молитвенных состояний, проникновений в высшие слои реальности она прошла? А ведь мы проходим мимо нее так же равнодушно, как прошли бы мимо старой кадильницы, будь она выставлена где-нибудь в музее, причем возле самого выхода, где глаза уже ничего не видят от усталости. Почувствуйте, как небрежно мы относимся к собственной душе. Представь, Уля, что ты прожила миллионы воплощений, миллионы лет, ты была и богом, и демоном – кем ты только ни была, в какие миры тебя только ни забрасывало! – и здесь сейчас, когда ты хочешь рассказать о чем-то, ты почему-то торопишься, экономя секунды и проглатывая слова. Возникает сильнейший диссонанс между увлекательностью содержания и той удивительной скоростью, с которой ты говоришь. Где миллионы лет, почему они забыты? Почему ты не благоговеешь перед ними, почему не чувствуешь себя бессмертным существом? Это гораздо сильнее, чем «быть близко от кадильницы в старом храме».

Ну что же, мы добрались до «отреза белого шелка».

В: Они писали прямо на отрезах?

А: Нет, не обязательно. Во-первых, писали они, по-моему, на растянутом шелке, во-вторых, белый шелк мог быть использован не только в качестве основы для письма: из него могли сшить платье, его могли покрасить, нарисовать на нем что-нибудь…

У: Или запустить воздушного змея.

А: Да, но все это будет потом, а пока это «отрезок белого шелка». Почему Чжу Фэн спросил только об этом? Почему он не стал спрашивать ни о кадильнице, ни о потухшем угле, ни о десяти тысячах лет – он спросил только об отрезе белого шелка?

М: Мне кажется, что, «отрез белого шелка» включает в себя состояние, похожее на состояние «холодных углей»…

У: Как итог всех состояний…

М: Даже не итог, а символ. И объяснив, что такое «отрез белого шелка», монах объяснил бы и все остальное.

А: Может быть.

В: Для нашего менталитета это, наверно, похоже на лист белой бумаги.

А: Здесь такая замена была бы корректна.

В: Я все вспоминаю «доначала предначал» из Хуайнаньцзы – как-то это созвучно.

У: Потому что это именно белый цвет.

А: Белый – значит «не покрашенный».

У: Я думала – в физическом значении, как объединение всех цветов, всего спектра. Так и здесь – объединение всех предыдущих символов.

В: И в то же время – начало.

А: Это действительно синтез всех цветов, символ света, еще не разбитого на спектр.

У: Символ цельности, полноты, нерастраченности.

М: И в то же время – полного потенциала.

У: Почему здесь сказано «отрезок белого шелка»? Это важно?

В: В другом переводе – «отрез».

А: Отрез – это нечто, приготовленное для чего-то, но еще им не ставшее. «Становится, становится»…

М: «…и никак не может стать»55.

А: Теперь объединим все эти строки. Антиподом, парной строфой к «отрезу белого шелка будут «холодные угли».

В: Именно «холодные». Потому что там уже конец, а здесь только начало.

А: Очень близко. Попробуем свести конец и начало. Это действительно об одном и том же.

У: И отрешен уже и в то же время открыт и снова готов к восприятию. Мне весь этот гунъань видится перетекающим, как лента Мебиуса.

М: «Отрез белого шелка – это нечто приготовленное для чего-то, но этим еще не ставшее», и как только оно станет чем-то – оно станет разгорающимися углями, потому что обретение некой формы – это обретение эговой скорлупы, в которую мы врастаем, и от которой нам потом очень трудно освободиться. Страсти начинают кипеть в нас. Поэтому мастер говорит: оставайтесь этим отрезом, готовым в любую минуту стать чем-то, но никогда не принимающим определенной, застоявшейся формы.

А: Самоотождествление. Браво, Маргарита. Совершенно верно, «отрез белого шелка» – это наше до-эговое состояние пустотной готовности к любому воплощению и превращению, а «остывшие угли» – это наше пост-эговое состояние возвращения в изначальную пустоту. Между «белым шелком» и «остывшими углями» горит огонь наших страстей, заставляющий нас принимать определенную форму, чувствовать свое «я», определять себя как такого, такого и такого…

Отрез белого шелка – это состояние, когда «я» еще нет. Еще нельзя сказать, «я» это, или «не я» – «я» просто нет. У кого? Ни у кого. Вот он, «отрез белого шелка» – раз нет «я» – значит, и нет никого, верно? Причем разница между этими состояниями носит отнюдь не последовательно-временной (до– и после-), а, скорее, структурно-иерархический характер. «Потухшие угли» – это пост-эговое состояние как результат наших усилий, а вот «отрез белого шелка» – это основа любого сознания, эгового или безэгового, это то, что Банкэй называл «нерожденным», то, что всегда присутствует в нас. А вот мы начинаем присутствовать в нем только после того, как в нас окончательно потухнет последний уголек вовлеченности.

Поэтому, «отрез белого шелка», с одной стороны, – это та цель, к которой все остальные становления только устремляются, а с другой стороны, – это то, что всегда в нас присутствует, и лишь наша суетность («десять тысяч лет»), отсутствие утонченности («старая кадильница») и вовлеченность («холодные угли») мешают нам достичь осознанности в этом присутствии. Вот почему Чжу Фэн спросил только про отрез – это было самым главным в высказывании Ши Шуана, конечной целью всех предыдущих усилий. А теперь давайте вновь вернемся к словам Главного монаха.

У: Важно, что именно он не понял, и как он не понял.

А: В принципе, да. Как именно он не понял – это легко. Не понял он эгово. Что значит «не понял эгово» в данном контексте?

У: Такое впечатление, что он пошел от формы. При этом, довольно высокомерно.

А: В общем, верно. Давайте попробуем понять, в чем проявилась эговость старшего монаха.

В: В том, как он решил доказать свое понимание – жесткой парадигмой: «если» – «то». Фактически, это означает: либо ты, либо я. Такое меряние силами. В роде «один из нас должен умереть».

А: Да. «И это буду я».

У: И в этом «лишь» в его ответе Чжу Фэну сквозит пренебрежение… Дескать, «что тут такого особенного»?

А: Думаю, этот момент тоже присутствует.

В: Почему он в доказательство своей правоты решил умереть? Почему для него это считалось высшим аргументом?

У: У каждого своя иерархия блаженства.

В: Высшее доказательство собственной «крутости»? «Круче» этого уже ничего не может быть? Неужели он и в самом деле пытался доказать себе, насколько он «крут»?

А: Возможно, что-то и может быть «круче». Но, видимо, он уже не был способен на нечто большее. Что нам нужно понять? Во фразе старшего монаха заложен определенный силлогизм, в ней содержится определенное рассуждение: «Если я не умру…» и так далее Категорический силлогизм – в чем он здесь заключается?

В: Что такое силлогизм?

А: Умозаключение. «Все люди смертны. Сократ – человек. Следовательно, Сократ – смертен» – вот типичный пример силлогизма. Вскрыть этот силлогизм – значит воспроизвести, реконструировать бессознательное рассуждение старшего монаха, опираясь на которое он сделал такое высокомерное заявление, а потом так легкомысленно расстался с жизнью. Ведь именно на этот силлогизм отвечал Чжу Фэн, похлопывая по плечу труп старшего монаха.

У: То есть старший монах был готов принять эту смерть?

А: Да он, собственно, и принял.

У: До чего эговость доходит: человек готов даже смерть принять, чтобы доказать свою правоту.

А: На мой взгляд, это некорректное рассуждение, принижающее фигуру старшего монаха. Он, конечно, не справился со своим эго и слов Мастера не постиг, но не настолько. Это все же не фюрер какой-нибудь, принимающий ампулу с цианистым калием, чтобы Сталин его в клетке в Москву не отвез. (Это был навязчивый страх Гитлера последних месяцев жизни в Берлине). Нет, старший монах рассуждал по-другому, чуточку более возвышенно. Все, что вы говорите, очень близко. Вам не хватает только точности попадания.

В: «Я умру, и вы все пожалеете».

А: Нет. Роль Тома Сойера тоже не годится. У старшего монаха была очень четкая концепция. В действительности он считал, что таким образом убьет двух зайцев одним выстрелом. Каких именно зайцев – нам нужно попытаться понять.

В: Посрамить Чжу Фэна – это первое.

А: Нет. Это уже, когда оба зайца окажутся убиты одним выстрелом, тогда Чжу Фэн будет посрамлен.

У: Как доказать правильность своего понимания?

А: Да. Это исходная посылка. Надо доказать Чжу Фэну, и не только ему – все происходило при большом стечении народа. Ставки для эго очень высоки. Представьте себе, что старший монах терпит поражение. Что рисуется в его болезненном воображении? Ухмылки, хихиканье за спиной, безвозвратное падение престижа и авторитета, полное отсутствие того уважения, которым он пользовался среди монахов. В общем, для эго – это практически ад.