Tertium Organum: ключ к загадкам мира, изд. 2-е - Петр Демьянович Успенский

свет; и так в пламени Духа Святого возгорается и разливается в Божеских помышлениях, и никак невозможно ему тогда среди огня Божества помышлять о своём и о том, чего хочет» (Сверхсозн., с. 370: Добр., V, 475).

Св. Василий Великий говорит об откровении Божества: «Неизреченны всецело и не описаны молниеносные блистания Божественной красоты; ни слово не может выразить сего, ни слух вместить. Наименуем ли блеск денницы или светлость луны, или сияние солнца — всё это недостойно к употреблению славы и в сравнении с истинным светом далее отстоит от него, нежели глубокая ночь, и ужаснейшая тьма от полуденной ясности. Если красота сия, незримая телесными очами, а постижимая только душою и мыслью, озаряла кого-либо из святых и оставляла в них невыносимое уязвление желанием, чтобы зрение красоты Божией простиралось на всю вечную жизнь, то, возмущённые здешней жизнью, они тяготились ею как узилищем» (Сверхсозн., с. 372: Добр., V).

Преп. Феогност говорит: «Странное скажу тебе слово, не дивись. Есть некое сокровенное таинство, между Богом и душой совершающееся. Бывает же сие с теми, которые достигают высших мер совершенной чистоты любви и веры, когда человек, совершенно изменившись, соединяется с Богом, [становясь] как свой ему, непрестанно молитвою и созерцанием» (Сверхсозн., с. 381: Добр., III, 396).

* * *

Замечательно интересны некоторые места из сочинений Климента Александрийского (II век). Приводимые отрывки взяты из маленькой английской книжки «Extracts from the Writings of Clement of Alexandria».

«Нам кажется, что в картинах живопись охватывает всё поле зрения, видимое в представляемых сценах. Но на самом деле она даёт ложное изображение вида, действуя согласно правилам искусства и употребляя средства, вытекающие из условий линий видения. При помощи этих способов сохраняется отношение высших и низших точек вида и точек, лежащих посредине; и этим же достигается, что некоторые предметы кажутся стоящими на переднем плане, и другие на заднем, и третьи в стороне — и всё это на ровной и гладкой поверхности. Точно так же и философы изображают истину по образу живописи».

Климент Александрийский указывает здесь на очень важную сторону истины, именно на её невыразимость в словах и на условность всех философских систем и формулировок. Диалектическая истина изображается только в перспективе, то есть неизбежно в искажённом виде — вот его идея.

Как много труда и времени было бы спасено, и от какого количества ненужных страданий избавилось бы человечество, если бы оно поняло простую вещь, что истина не может быть выражена на нашем языке. Тогда люди перестали бы думать, что они обладают истиной, перестали бы заставлять других во что бы то ни стало принимать их истину, стали бы думать, что другие с другой стороны могут подходить к истине, так же как они подходят со своей. Сколько споров, сколько религиозных распрей, сколько насилия над чужой мыслью стало бы совершенно ненужно и невозможно, если бы люди поняли, что никто не обладает истиной, а все ищут её, каждый по-своему.

Интересны идеи Климента Александрийского о Боге, очень близкие к Веданте и особенно к идеям китайских философов.

«Рассуждения относительно Бога вести труднее всего, — говорит он. — Потому что если трудно найти первое начало всего, то не менее трудно выразить в словах содержание абсолютно первого и старейшего начала, которое есть причина всех вещей. Потому что, как говорить о том, что не имеет ни роду, ни различия, ни видов, ни индивидуальности, ни числа; и даже больше, которое само не есть ни событие, ни то, с чем событие случается. Никто не может правильно выразить его в целом. Оно велико, и поэтому его называют Всем и Отцом Вселенной. Но нельзя у него предположить никаких частей. Потому что Единое нераздельно и в то же время бесконечно, не в смысле своей неисповедимости, а в том смысле, что оно не имеет измерений и границ. И поэтому оно не имеет ни формы, ни имени. И если мы даём ему имя, мы делаем это неправильно, как бы мы не называли его — Единым, Добром или Разумом, или Абсолютным Существом, или Отцом, или Богом, или Творцом, или Господом. Говоря всё это, мы не даём Ему имени, а только по необходимости пользуемся хорошими именами для того, чтобы они служили уму точками опоры и не давали ему заблуждаться в других отношениях».

* * *

Из китайских философов-мистиков наше внимание останавливают Лао-цзы (VI век до Р.X.) и Чжуан-цзы (IV век до Р.X.) ясностью мысли, необыкновенной простотой, с какой они выражают глубочайшие доктрины идеализма.

Сказания Лао-цзы[30]

Дао, которое может быть выражено в словах, не есть вечное Дао; имя, которое может быть произнесено, не есть Вечное Имя.

Дао не поддаётся чувству зрения, и поэтому называется бесцветным. Дао не поддаётся чувству слуха, и поэтому называется беззвучным. Дао не поддаётся осязанию, и поэтому называется бестелесным. Эти три свойства не могут быть восприняты, и поэтому их можно слить в одно.

Непрерывное в действии, оно не может быть названо, и поэтому возвращается в ничто. Мы можем назвать его формой того, что не имеет формы; образом того, что не имеет образа; текучим и неопределимым.

Есть нечто хаотическое, но полное, что существовало раньше неба и земли. О, как тихо оно, как бесформенно и стоит одно, не меняясь, достигая всего без вреда для себя!

Его имени я не знаю. Чтобы обозначить его, я называю его Дао. Стараясь описать его, я называю его великим.

Будучи великим, оно проходит; проходя, оно становится отдалённым; становясь отдалённым, оно возвращается.

Закон Дао есть его собственная самопроизвольность.

Дао в своём неизменном аспекте не имеет имени.

Самые могущественные проявления действующей силы вытекают исключительно из Дао.

Дао, как оно существует в мире, подобно великим рекам и морям, которые принимают в себя ручьи из долин.

Великое Дао всё проникает. Оно может быть одновременно и справа, и слева.

Дао есть великий квадрат без углов; великий звук, который не может быть слышен; великий образ, не имеющий формы.

Дао произвёл единство; единство произвело двойственность; двойственность произвела тройственность; тройственность произвела все существующие объекты.

Кто действует согласно с Дао, становится одним с Дао.

Все говорят, что моё Дао велико, но непохоже на другие учения. Но именно потому, что оно велико, оно кажется непохожим на другие учения. Если бы оно