Стаи. Книга 2. Новая Волна - Юлиан Львович Егоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Видя уже неподдельную тревогу в глазах любимого, Лисица заверила:
– Не переживай, сон – есть сон. Это просто рассказывать о несказанных зверствах долго, а так всё заняло считанные секунды, и я улетела буквально следом за вами. Только сразу же вернулась в отель, ведь Хакуре, в отличие от наших сестричек не был в Океанесе, и посему полон сил и энергии. Пока вы добирались пешком, я уже успела сладко выспаться.
Куко и Ворожейкина переглянулись и рассмеялись, вполне довольные таким поворотом событий, причём рыжий плут полез к своей возлюбленной с поцелуями:
– Какая мне умная женщина досталась! Я тобой горжусь!
Всё ещё широко улыбаясь, троица вывалилась из комнатушки, заливаясь смехом – перехитрили друг друга, ничего не скажешь, – и снова окунулись с головой работу.
Лис тут же присоединился к своей закадычной подруге, которая по телефону давала инструкции соратницам:
– Да, придумайте лозунги, не броские, но патриотичные: ИБиС – мать наша родная, ОЧК – отец родной! Эээ… наоборот, то есть…
Лидер Клана Воды на пару секунд нахмурилась, явно прислушиваясь к происходящему на том конце провода, а потом просто взорвалась:
– Кто сказал: на фига родня такая, лучше буду сиротой?!?!
Казалось, что от её головы во все стороны полетели молнии, но Мирра уже взяла себя в руки:
– Это ты, Сухова? Ты, да? Ну, всё, ты допрыгалась со своими остротами! Бегом сюда! Я только что придумала тебе задание!
В последней фразе было столько злорадства, что провинившуюся можно было пожалеть заранее…
* * *
Осокин не припоминал, что бы старший сын хозяина приходил в такое бешенство – Антон, обычно выдержанный и спокойный, полная противоположность своему отцу, орал ему в лицо, требуя наказать зарвавшихся эволэков. Орал так, что чуть не дрожало стекло, за прозрачной скорлупкой которого на постели спал старик: глава семейства уже отошёл от шока прошедшей ночи. Что бы ни произошло в эти страшные часы, но руководитель службы безопасности был уверен – сейчас его шефу, отделавшемуся пусть и отнюдь не лёгким, но испугом, без инфаркта и паралича, сейчас ничего не грозит. Захотели бы убить – убили бы.
– Мы не можем применить никаких незаконных способов, – парировал Александр, когда поток ругательств, наконец, иссяк, – эволэков охраняют сейчас лучше, чем Председателя Верховного Совета. В суд идти то же не с чем – мы прочесали вместе с легавыми весь этаж. Ничего. Ни крови, ни волос, ни отпечатков, ни пото-жировых, ничего. А даже если бы и были?
Он горько усмехнулся, пожав с плечами:
– Что мы им припишем? Проникновение и хулиганство? Пару разбитых носов у охранников? Дадут год условно!
– Зачем им тогда это? – Порычал Антон.
– Отвлекающий маневр, – без обиняков ответил Осокин, – Пока мы возились с шефом, они уже добились разрешения на проведение митинга, засыпали весь интернет и газеты призывами лезть на баррикаду.
Он в нескольких предложениях обрисовал план действий врага (помогли полезные связи в градоначалии и полиции), который у старшего наследника империи вызвал лишь недоумение:
– И всё? – Не поверил в такую простоту Антон.
Правильно сделал, что не поверил…
* * *
Скромная площадь в парке, носящем неофициальное название Парк памяти павшим борцам, была заполнена до отказа, не говоря уже о тысячах гражданах, заполонивших тенистые аллеи.
На входах в место культурного отдыха всех прибывших встречали эволэки: благодарили за отвагу и поддержку, вручали небольшие пакеты с краткими инструкциями. «Оружие» будущего сражения выдавалось из огромных грузовиков, стоящих по всему периметру зелёных насаждений, так что, все, кто только пожелал принять участие, получили в своё распоряжение по безобидной на вид «гранате», состоящей из весьма увесистой пачки бутафорских денег – не только листовки печатали типографии.
В самом же центре сада располагался монумент «Группе Тридцати», храбрецам, впервые организованно выступившим против Мирового Порядка, навязанного жадными дельцами человечеству в конце XX века. Эти удивительные люди, политики, которым обрыла лож, бизнесмены, уставшие от чудовищных картин повседневности, журналисты, не побоявшиеся сказать всю правду о трясине лжи и лицемерия, в которых погрязли светские и духовные власти. Кого тут только не было! Мужчины и женщины самых разных возрастов и рас, вероисповеданий и взглядов, выходцы из самых богатых и самых бедных слоёв общества. Именно они подняли волну сопротивления, хоть и заплатили очень дорого за свою храбрость: их пугали, калечили, убивали, гноили в тюрьмах по смехотворным обвинениям. Но их жертвы напрасными не были…
В этот не по-весеннему мрачный день, когда небеса провожали в райские сады своих посланников небольшим дождём, прощаясь с храбрецами, у обелисков собралась такая же многоликая рать. Тысячи и тысячи людей, стройные ряды эволэков, склонившие колена у портретов павших друзей и наставников, коллег и защитников, почётный караул гвардейцев императрицы. Сотни журналистов, которым пришлось отвести целую трибуну, с замиранием сердца ловили в прицелы камер скорбную церемонию.
Взвился вверх, и тут же чуть опал вниз стяг с Вечным Цветком, и наступила тишина, когда стрелки отсчитывали последние секунды до рокового мига, чуть не похоронившего ИБиС, а вместе с ним и надежды человечества не сделать шаг назад, к своему постыдному прошлому. В назначенный миг гром прощального салюта трижды разорвал тишину, всколыхнул сердца и души, заставил трепетать траурные ленточки на портретах павших героев.
Ты говоришь, а ветер стонет в деревьях,
И шар земной из-под ног уплывает.
Наверное, пройдет какое-то время
прежде, чем я все осознаю…
Ты говоришь, а я стою как послушный
манекен с продырявленным сердцем…
Мгновение, – и целый город разрушен,
Теперь – мне некуда деться…
Голос Ворожейкиной плыл между деревьев, бередя ещё не зажившие раны, поднимая из пучин тяжёлую память и боль…
За тучами – месяц угрюмый
скользит во мгле
навстречу непоправимому
И кутаясь в старый шарф, я смотрю,
как солнце встает над руинами…
Девчонки держались, как могли, сцепив зубы: никто не увидит никаких рыданий, только светлые слёзы печали, спрятанные в каплях дождя…
Раскинув руки, лежу на битом стекле,
едва надеясь, что ты поймешь и услышишь.
Чем больше слез, тем горизонт – все светлей,
А небо – все ближе…
Немеркнущая красота –
в снежинках,
над искрами ягод рябиновых.
Торжественно
бледнеет звездная даль,
и солнце встает над руинами…
Знамя трепал ветер, всё так же срывался дождь, но люди смело
