Отшельник. Роман в трёх книгах - Александр Горшков

— Ишь, какой смелый, — Лубянский отпил немного кофе и с прищуром посмотрел на аналитика. — Снять с тебя штаны, выпороть или кастрировать я всегда успею. Говори дело. Вижу, что у тебя что-то есть, раз ты таким героем стал. Выкладывай.

Гусман тоже отпил кофе и, поставив чашку, вышел из-за стола, подойдя ближе к шефу.

— Все наши усилия сосредоточены сейчас на том, чтобы погрузить Смагина в такое психологическое состояние, когда у него отпадет всякий интерес к борьбе. Можно сражаться с его штабом и далее, но… Как бы вам объяснить попроще? Вы ведь в прошлом кадровый боевой офицер. Так вот, можно воевать с армией противника, ослабить ее изнурительными сражениями, хитрыми тактическими маневрами, диверсиями и другими средствами, а можно просто вывести из строя полководца, командира — и все, войско ослаблено, дезориентировано, началась паника. Тогда делай с войском, что хочешь: оно уже неспособно на победу. В истории таких примеров довольно много.

— Начни мне еще читать урок военной истории, — усмехнулся Лубянский. — Мало я их в академии наслушался… Давай-ка к делу.

— А это и есть дело. Причем, главное дело, которое обеспечит вам победу. Вы все время требуете от нас ответных действий на тактику Смагина и его штаба. Мы же предлагаем вам заниматься не тактическими битвами, а радикально поменять стратегию борьбы: нанести удар не по штабу, а по самому Смагину.

— По Смагину? — изумился Лубянский. — Врезать, что ли, из гранатомета? Или поднять авиацию — да по его штабу: бац-бац-бац!

— Нет, Максим Петрович, «бац-бац» тут не пройдет. Кроме того, что нас всех пересажают, растрезвонят во всех газетах, на телевидении, в Интернете, а Смагина внесут в мэрию как триумфатора — ничего другого не произойдет от такого «бац-бац». Тут нужна особая хитрость — взвешенная, всесторонне обдуманная, а не лихая кавалерийская атака с саблями наголо на вражьи окопы, как вам хочется. Мы обратились за консультацией и помощью к некоторым психоаналитикам, парапсихологам, работавшим в командах известных политических деятелей и даже в президентских кампаниях.

— К парапсихологам? — иронично усмехнулся Лубянский. — А к ведьмам, колдунам, деревенским бабкам-шептухам, гадалкам разным, цыганкам не обращались?

— Будет необходимо — обратимся и к ним, — невозмутимо ответил Илья. — Люди, о которых идет речь, с огромным опытом и, я бы сказал, с особым нюхом, чутьем, развитой интуицией. Мы предоставили им всю информацию о Смагине, которая есть в нашей базе, и не верить их выводам нет оснований. А вывод этот таков: наиболее уязвимой точкой Смагина, по которой нужно ударить, чтобы вывести его из строя, является…

Гусман сделал выжидательную паузу, глядя на Лубянского.

— Я сейчас тебя самого выведу из строя, — Максим Петрович замер вместе с остальными, кто сидел за столом, внимательно слушая Гусмана.

— Самой уязвимой точкой Смагина является его любовь к двум своим дочерям-близняшкам, — продолжил Илья. — Лишь на первый взгляд может показаться, что этот фактор пустяковый, не стоящий внимания, ведь каждый родитель любит своих чад: кто больше, кто меньше — уже другой вопрос. Но у Смагина эта любовь, привязанность к своим дочерям является не просто заложенным в него природным фактором, животным инстинктом, а главным рычагом, стимулом всей его деятельности, прежде всего в бизнесе, стремлении к еще большей власти. Конечно, есть и другие факторы: его партнеры, зависимость от еще более влиятельных и могущественных людей, но любовь к своим дочерям, по мнению психоаналитиков, есть главный стержень его личности. Отсюда вывод: выбиваем этот стержень — выбиваем Смагина. Над этим мы и думаем: как выбить, чем, какими средствами. И кое-что придумали, готовы вам изложить свои предложения.

Лубянский поднялся из кресла и, подойдя к Илье, обнял его.

— А ты и впрямь не такой глупый, не зря мне тебя рекомендовали. Давай, выкладывай свои предложения, внимательно слушаю.

— Хочу сразу предупредить вас, Максим Петрович, что если мы хотим победы, то должны отнестись к выбираемым средствам для ее достижения спокойно, без эмоций — в таком деле они совершенно не нужны. Древние в этом отношении были людьми хладнокровными, говоря, что на войне все средства хороши. Такими и нам надо быть.

— Слушай, Илья, ты не лекции читай, а говори дело, — Лубянский нетерпеливо допил свой кофе и сразу налил новый. — То историком становишься, то моралистом… К делу, сударь, к делу.

— Я о деле и говорю. Есть у Смагина две дочери, две близняшки. Папаша в них души не чает, все им дал: и образование, и воспитание, и материальное обеспечение. Обе, правда, не замужем, причем одна из них — Надежда — и не собирается: вроде бы хочет идти в монастырь.

— Слышал эту сплетню, — рассмеялся Максим Петрович. — Хорошие деточки: одна в кабаках, ночных клубах торчит невылазно, другую из монастыря за уши не вытащишь. Представляю, что творится на душе у Степаныча. По-человечески его даже жалко, у меня ведь самого две девки, но обе не такие безбашенные. Любят, конечно, гульнуть, «потусить» — есть теперь такое модное словечко, но чтобы в монастырь… Не могу даже представить, чтобы у моих дочерей родилось такое дикое желание. С другой стороны, если вдуматься, отбросить, как ты говоришь, все эмоции, что тут особенного? Одна гуляет — ну и пусть гуляет на здоровье, на то и молодость. Сейчас все гуляют, пляшут и поют. Время такое, веселое. Другая рвется в монастырь? Ну и что? Не в публичный же дом, не на панель. Даже похвально, что не пошла следом за своей сестрицей распутницей. А близняшки — это ведь не просто родные сестры: нечто гораздо большее, таинственное. Говорят, что они даже чувствуют одинаково: если что-то болит у одной — то же самое болит и у другой, одна рожает — у другой тоже схватки. Ну а то, что сии юные леди — прямая противоположность и себе, и своим родителям, так на этом, думаю, особой сенсации не сделаешь.

— Да, Максим Петрович, особой сенсации действительно не сделаешь, — улыбнулся Гусман. — Особой. А вот ошеломляющую сенсацию сделать можно. От такой сенсации не только у Смагина пропадет всякое желание куда-то избираться, баллотироваться, но от него отвернутся даже близкие ему люди, не говоря о партнерах по бизнесу. Иметь дело с таким человеком никто не захочет, чтобы не замарать своей репутации.

— Ну и?.. — Лубянский налил еще чашку горячего кофе. — Как ты себе все это представляешь? Как это все?..

— Варианты разные. Вот, например, один из них, вполне осуществимый. Он касается той дочки Смагина, которая любит погулять и повеселиться. Да, этот образ жизни вполне отвечает и возрасту, и воспитанию: она гуляет и тусуется не в каких-то вокзальных буфетах или уличных забегаловках вместе с бомжами и проститутками, а в элитных клубах, ресторанах, где собирается исключительно золотая молодежь. У них есть все: деньги, шикарные иномарки, богатые родители, свои темы для разговоров, свои развлечения, свои компании. Они общаются, веселятся, выпивают, курят. Некоторые принимают наркотики — для еще большего кайфа, еще большей остроты ощущений. Кто уверен в том, что Верочке Смагиной — любимице молодежных тусовок — тоже не захочется вкусить запретного плода, не попробовать наркотик? Нет, она вовсе не наркоманка! Она воспитанная девочка, любимая дочка господина Смагина, мечта многих состоятельных женихов. Но так хочется не отставать от тех, кто уже знает вкус этого запретного плода. Ну, лишь разочек — и все. Да и речь-то не об анаше, которой приторговывают грязные цыгане, а о вполне цивилизованном наркотике: маленькая таблеточка — и все. Лишь разочек, только для пробы.

И вот она попробовала. Ничего особенного: так, слегка повело — и все. Глядь на часы — пора домой. Сесть за руль сама не рискует, не хочется лишних объяснений с ментами, коль те вдруг остановят ее приметную «тачку». За руль прыгает один из ее дружков — и помчались. Вечер, звезды, на дороге редкие машины, в салоне из динамиков — бешеные ритмы. Ах, как хочется мчаться еще быстрее. Таблеточка та пока действует, кружит голову, бодрит кровь. Сама сяду за руль! Села — и только визг, дым из-под колес. А впереди — детишки. Идут через дорогу гуськом, за ручки взявшись. Веселые идут, радостные, сытые, только что побывали на открытии детского кафе. Идут и не знают, что им навстречу не едет, а летит с сумасшедшей скоростью одна воспитанная девушка, дочка известного бизнесмена, общественного деятеля. Да и девушка не подозревает, что впереди детишки. Ей так хорошо со своим другом! Она ощущает, какое тепло излучает ладонь, лежащая на голой коленке, это тепло так много обещает…

Скорость, музыка, тепло, таблеточка… И в таком состоянии она на полной скорости наезжает на радостных детишек. Кто всмятку, кто на обочину, лужи крови, истошные крики. А тут журналисты: со своими камерами, микрофонами, фотоаппаратами, тоже были на открытии кафе, снимали, записывали, а теперь оказались неподалеку. Случайно оказались, разумеется. И так же случайно все увидели. Сразу туда — все успеть снять, мельчайшие детали этой жуткой трагедии: мертвые тельца, разбрызганная кровь, обезумевшие глазки… И, конечно же, снять главную виновницу того, что произошло. Подбегают — а за рулем одна из любимых дочерей кандидата в мэры Павла Смагина: абсолютно невменяемая, то ли пьяная, то ли еще что. Потом экспертиза докажет, что она находилась под действием той самой таблеточки: просто ее действие началось не там, где она веселилась с друзьями, а уже в машине, когда села за руль. Как села, как давила на педаль газа, как могла не заметить идущих через дорогу детишек — ничего не помнит. Вот что значит не слушать старших и принимать наркотики! И папа этой милой девушки-убийцы хочет стать мэром нашего города? Да ни за что! Пресса поднимает такой вой, что бедному Смагину никто не позавидует. Каждый день городские новости начинаются с этой горячей темы, общественность бурлит, возмущению нет предела, массовые митинги с требованием наказать преступницу. Телевидение показывает похороны погибших и скончавшихся в больнице детишек, слезы родителей — и снова жуткие кадры на месте катастрофы, а потом — счастливая, самодовольная улыбка Павла Степановича. Тут Смагину не помогут ни его связи, ни его миллионы: все отвернулись от него. Ему капут. Крышка ему!