Изобретение зла - Сергей Герасимов

Одной из неприятностей были таблетки. Таблетки лежали в коробочках на столике с колесами и на каждой коробочке была написана фамилия. Есть таблетки полагалось каждое утро. Когда мы в третий раз проходили мимо столика, я спросил:

- А у тебя какие таблетки?

- Две белые, одна желтая, одна в бумажке - порошок.

- Нет, они сильно невкусные?

- Нет, ничего, только порошок горький, а вообще - невкусные. А у тебя?

Я решительно подошел к столику.

- Как твоя фамилия?

Синяя назвала. Я немного удивился, что у неё была фамилия - для меня она всегда была прото Синяя, неужели кому-то нужно называть её иначе?

Я развернул бумажку и высыпал порошок себе на язык. Острая горечь распухла во рту и поползла дальше в горло. Я попробовал глотнуть, но не смог. Язык втянулся и остался лежать боком где-то совсем сзади. Я закрыл рот и улыбнулся, стараясь не надувать щек.

- Бедненький, его же водой запивать надо, - Синяя была счастлива, щас я принесу тебе воды, я быстро.

Я подождал воду, потом посчитал про себя до семи, чтобы показать, что запивать мне совсем не обязательно, потом медленно запил. Потом проглотил остальные три таблетки.

- Теперь ты можешь не бояться. Теперь я их буду есть каждое утро за тебя.

Можешь сюда даже не приходить.

- А я буду твои есть, ладно?

- Нет, я сам, это мужская работа.

- Ну пожа-а-а-алуйста!!! - Синяя даже подпрыгнула для большей убедительности и сложила ладошки вместе, - ну мо-о-о-жно?

Я подумал и решил разрешить.

- Ладно, но только одну, сейчас я сам выберу.

Я выбрал красную, потому что она была самой красивой. Еще она была скользкая и хорошо глоталась.

Потом Лариска зачем-то дала нам большой кусок сахара. Ее глаза были заплаканы. Я попробовал вспомнить почему.

- Что с ней сегодня такое? - удивилась Синяя.

- У неё что-то с мужем, - вспомнил я, - да, муж попал под луч позавчера и вчера умер. Поэтому её вчера не было на работе. У неё остался ребенок, маленький совсем. Ребенок сейчас сидит дома без присмотра. Но если бы она не пришла на работу, её бы выгнали и ребенку было бы нечего есть. Муж был младше её на семь лет, а она сама некрасивая - сейчас она больше никому не нужна. И никому уже не будет нужна.

- А муж хоть её любил?

- Очень.

- А ты откуда знаешь? - Синяя вспомнила, что нужно удивиться.

- Я просто слышал, как они там плакались в манипуляционной, - соврал я.

На самом деле я не знал, откуда я это знаю.

- А все-таки жаль её, - сказала Синяя. - Не такая она уж была и плохая.

Теперь она не продержится.

Синяя была маленькой, но знала о жизни гораздо больше чем я.

Потом мы пошли и сели вдвоем на подоконнике верхнего этажа. Мы ели пальцами варенье с сахаром. С сахаром варенье вкуснее, особенно, если есть его пальцами.

Кусок сахара, который дала Лариска, был большим и твердым, как яблоко, его было неудобно обгрызать.

- А знаешь, это было мое последнее варенье, на, кушай, - сказала Синяя. - Я его специально для тебя оставила. Кушай, кушай...

90

- Эй, не спите!

Я уже оделся и стоял в проходе. Я хотел пойти в Синюю Комнату. Мы уже давно не рассказывали там страшных историй. Сейчас эти истории звучали бы просто потрясающе. Впрочем, дело было не в историях. Я принял вызов. Было около половины одиннадцатого. Полтора часа до конца сегодняшнего дня.

- Вставайте!

Молчание.

- Тогда я сам пойду.

Поздний вечер. Час после отбоя. Синяя Комната пообещала убить меня именно сейчас. Посмотрим, что она будет делать.

Я приоткрыл дверь и выглянул. Широкий коридор сужался вдали, в самом конце его стоял стол, как всегда ярко освещенный. Стул чуть-чуть отодвинут и повернут

- кажется, что Лариска отошла на минутку и сейчас вернется. Но я знал, что она уходит надолго, иногда на всю ночь. Особенно сейчас, когда ребенок остался один.

Сзади ещё кто-то встал. Только бы не Черный - он же никогда не ходил по ночам в Синюю Комату.

В Синюю Комнату мы пришли в четвером и сели рядом под стенкой. Кроме меня и

Черного были Серый и Фиолетовый. Черный все же пришел - пока все складывалось по

ЕЕ планам. Посмотрим. Я не собираюсь быть куклой на веревочке.

Черный был с нами в первый раз - значит его очередь рассказывать страшные истории. Он отнекивался, потом долго вспоминал, потом начал говорить и опять замолчал. Он совсем не умел рассказывать выдуманных историй. Может быть потому, что видел много настоящих.

- Ну что?

- Заткнись.

Кто-то шел по коридору в нашу сторону. Это были шаги взрослого человека - тяжелые и медленные. Негромкие шаги - человек не хочет быть услышанным.

- Это Лариска, - сказал я. - Сегодня она решила нас выследить.

Дверь открылась. В дверях черным силуэтом стояла она. Она высматривала нас здесь, она наверное, радовалась, как охотник, загнавший зверя. Я почувствовал себя зверем; злым и слабым зверем. Я вжался в угол, сливаясь с темнотой. Темнота пока спасала - её глаза, привыкшие к свету, нас не видели.

Но стоит протянуть руку к выключателю...

Свет!

Черный встал.

- Лариса Петровна, извините меня пожалуйста, - его голос был улыбчивым и виноватым, - это все он, это он нас заставил. ("Он" - это я). Он нас всегда подбивает. Он сказал, что вы всегда прогуливаете по ночам, поэтому можно вытворять все, что хочешь. Но мы правда не хотели.

Вот оно. Начинается.

- Что я делаю по ночам?!!

Я смотрел на её лицо. Лицо злобного, ограниченного, нетерпимого человека.

Лицо обреченного человека. Лицо человека, которому нечего терять. Обычное лицо женщины, стареющей уже не первый год и знавшей мало счастья.

Висящие складки на её щеках задвигались, это значит, что она сейчас начнет кричать.

Кричала она долго и громко, разбудив, наверное, весь этаж, но никто не вышел в коридор. Кто же захочет? Накричавшись, она принесла стул. Тот самый, который оставляла чуть отодвинутым. Прогулка за стулом её не охладила.

- Ну что, тебе стыдно, тварь проклятая?

Тварь проклятая - это понятно кто.

- Ни капельки, - огрызнулся я.

- А, ни капельки? Раздевайся! Она заставила меня раздеться догола и поставила на стул, приподняв за подмышки.

- Смотрите все на него! Теперь стыдно?

- Ни капельки.

Все начали кудахтать. Черный смеялся, показывая пальцем, хватался за живот и, наконец, обвалился на пол от невозможности удержаться на ногах.

Я думаю, было около половины двенадцатого. Самое большее, на что я должен рассчитывать - это полчаса жизни. По вычислением комнаты. За эти полчаса оязательно что-то произойдет. Ах, как я хотел, чтобы...

91

Тогда я впервые ощутил уверенную, спокойную мстительность. Чувство торжественного безразличия к своей судьбе, позволяющее уничтожить судьбу чужую.