Перекресток одиночества-4 - Руслан Алексеевич Михайлов

кабине теплого вездехода. С каждым новым злобным укусом мороза я все больше забывал о удобстве водительского кресла…

Продолжай идти вперед, Охотник… просто продолжай идти вперед…

**

- Быть такого не может! Не может и все! – убежденно заявил Апостол Андрей, когда я широкой улыбкой поставил на стол здоровенный кусок замерзшей тыквы.

Рядом я примостил солидный пучок зелени.

- Такого не бывает! – стоял на своем Андрей, стоя у стола и с силой стиснув его край побелевшими пальцами – Это же… муляж?

- Да прекрати уже и разогревай сковороду – рассмеялся я, опуская на столешницу сверток.

Я развернул его, и Апостол сдавленно ахнул и зажмурился, когда в свете потолочной лампы тускло блеснула золотая чешуя.

- Господи… ну это же…

А я продолжал выкладывать на стол свертки и сверточки, в каждом из которых скрывалось что-то невероятное вкусное.

- Пальмира – задумчиво пробормотал я, стягивая с себя неприятно мокрый свитер – Заповедник чудес… Затерянный мир или вернее мирок, созданный в лучших традициях Артура Конана Дойля… Читал?

- А?

- Ну да – вздохнул я, поняв, что ему нужно время.

Ну… мне было чем заняться и следующий час я провел в углу с тяжестями. Правда, не молча – где-то минут через двадцать после того, как я начал, Апостол наконец ожил, загремел посудой и засыпал меня вопросами. Я развернуто ответил на все из них, радуясь каждому каверзному, мелкому и порой неожиданному вопросу. Чем больше вопросов от умного человека ты получаешь – тем больше придется вспомнить и ответить столь же умно и развернуто. А это порой позволяет заметить то, что не замечал ранее, позволяет взглянуть на дело совсем с другой стороны, с другого ракурса.

Что меня удивило – Апостол не стал их ругать. Понятно, что пальмирцы, если судить как есть, ничего и никому не обязаны, а свой информационный долг перед обществом таких же обездоленных сидельцев они выполнили полностью – ведь именно Пальмира первой четко и ясно озвучила и подробно описала все те ждущие внизу опасности. Но это если судить по логике. А если судить с точки зрения того, кто годами жрет чрезмерно жирную для старческих желудков медвежью похлебку с жидкой примесью трав и вдруг узнаёт о том произрастающем на грядках Пальмиры изобилии… тут придется приложить немалые усилия, чтобы с языка не сорвалась пара неласковых слов… Но Апостол, если ему и хотелось что сказать, сумел промолчать и обронил нечто вроде обыденное и заезженное, но в этом случае идеально подходящее:

- Не было бы счастья – да несчастье помогло…

Подумав еще немного, он бережно перевернул рыбину на сковородке и добавил:

- Старикам из колеи нахоженной тяжко самим выйти – помощь извне нужна. Вот помощь и пришла в твоем лице, Охотник. Ты их немного того…

- Подтолкнул?

- Подопнул к хорошему и доброму – усмехнулся Андрей, вываливая на тарелку жареную рыбу – Садись давай кушать.

- Рыбу? – уточнил я.

- Ее самую.

Повиснув на трубе самодельного турника, я покачал головой:

- Не. Если можно, то мне медвежатины кусок побольше. А к нему зелени чуток. Кстати – я там тебе и семена приволок разные.

- Да я уж видел! Истинное счастье… - Андрей торопливо оглянулся, задел бедром стол, едва не опрокинув его – Гадаю вот где теперь грядки разместить… Выращивать буду!

- Выращивать нужно – пропыхтел я – Выращивать с запасом.

Спрыгнув, я предплечьем утер пот с лица и, восстанавливая дыхание, просипел:

- Я ведь не из доброты тебе все это приволок. Имейся у тебя прудик с водой и достаточно корма – я бы и мальков тебе дотащил бы с радостью. Сам, думаю, понимаешь почему так важно, чтобы это изобилие прижилось не только в Пальмире или Бункере.

- Не класть все яйца в одну корзину?

- Именно так – подтвердил я – А насчет фермы твоей одинокой и почти монастырской – будем сооружать тебе что-то многоярусное. Понадобятся нам крепкие ветки и немало кирпичей. Еще бы проволоку или веревку покрепче метров так двадцать и…

- Все найдется – заверил меня старик и, спохватившись, указал на еще шипящую жареную рыбу – А это?

- Это я уже ел. Прямо вот вкусно было.

- Ну? Так чего отказываешься тогда раз прямо вот вкусно было? Надо ж продолжать!

- Крайне неверное утверждение – рассмеялся я – И даже опасное.

- Ты меня не путай, Охотник!

- Да никого я не путаю. Но предпочитаю по возможности придерживаться привычного рациона – примирительно улыбнулся я – Мне понадобилось немало дней, чтобы привыкнуть к постоянной диете из жирного иноземного мяса с добавлением холловской похлебки и терять или ослаблять этот крайне полезный навык я не хочу. И не буду.

- Так ты ж не одну рыбину приволок – Апостол все никак не мог взять в толк и никак не решался прикоснуться к безумно сильно и вкусно пахнущей рыбе – Ты ведь и для меня, и для себя.

- Ешь уже, пожалуйста – попросил я – А то на тебя глядеть больно.

- А вторую рыбину?

- Да заморозь ты ее уже! Завтра скушаешь!

- Если ты ради меня себе отказываешь, то…

Тяжело вздохнув, я пояснил:

- Мне нельзя баловать себя излишне. Не могу сказать за других, но вот я… таких как я баловать излишне нельзя. Плохо кончается.

- И чем же? Чем плохо побаловать себя?

- Потакание излишеству и баловству превращает деревенских в городских и причем навсегда – фыркнул я.

- Чего-чего?

- Да бабушка моя так говаривала. Нельзя мол потакать ни себе, ни другим. Плохо будет. Я вот как-то начал себя жалеть излишне. А жалость ведет к поблажкам и излишествам. А излишества приводят к одиночному ежедневному пьянству дома или за стойкой бара, к полному пренебрежению такому понятию как «завтра» и к слезливым воспоминаниям о том, как мускулистым, денежным и крутым я был когда-то – буркнул я и запрыгнул на заскрипевший турник – Воспринимай это как хочешь, оценивай как знаешь, можешь даже в чудики меня записать, но теперь я тот, кто с силой бьет себя по рукам, если они вдруг потянулись к чему-то незаслуженному или лишнему.

- Аскеза?

- Нет. Аскеза суровей. Я себе все же позволяю иногда чуток лишнего. Но тут главное следить за тем, чтобы «иногда» не превратилось во «всегда». Ешь рыбу, Апостол. Ешь… А потом