Суд королевской скамьи - Юрис Леон

— Что вы можете сказать на это, мистер Баннистер? — спросил судья.

— Я собираюсь задавать вопросы, относящиеся исключительно к данному журналу, так что никто из свидетелей защиты не мог бы дополнительно пролить свет на какие-то неясные моменты и у другой стороны совершенно нет необходимости в присутствии свидетелей. Что же касается доктора Лотаки, мы согласны оплатить его проезд до Лондона, но не наша вина, что его собственное правительство не выпускает его. В сущности, если сэр Роберт убедит доктора Кельно вернуться на свидетельское место, я смогу выяснить все, что меня интересует в течение часа и к тому же буду рад представить моему ученому другу формулировки вопросов, которые собираюсь задать его клиенту.

Вот в этом и состоял высший пилотаж профессии барристера. Способность к мгновенной импровизации, основанная на изощренном умении обдумать и подать свою мысль, когда приходится буквально на одной ноге балансировать на краю пропасти, имея на вооружении лишь четко действующую память и быстро соображающих помощников.

— Сэр Роберт, если медицинский журнал будет принят в качестве доказательства, склонны ли вы посоветовать доктору Кельно подвергнуться опросу в связи с ним? — спросил судья Гилрой.

— В настоящий момент мне трудно представить себе, к какой тактике я предпочту прибегнуть.

— Понимаю. Есть у вас что-то еще добавить, мистер Баннистер?

— Да, милорд. Я не вижу ничего странного или удивительного в попытке представить в качестве доказательства медицинский журнал. С самого начала судебного слушания его тень незримо присутствовала в зале суда. И я, ваша честь, рискну предположить, что во всей английской истории не было еще такого доказательства, которое более громко требовало, чтобы его выслушали. В нем заключается суть всего дела. В нем ответы на те вопросы, которые мы искали по всему миру и в этом зале. Если в британском суде мы попытаемся проигнорировать такое свидетельство, как этот медицинский журнал, это бросит тень на всю нашу систему судопроизводства, ибо замолчать его в любом случае не удастся. Если мы обойдем его молчанием, все скажут, что на самом деле мы отнюдь не заинтересованы выяснить, что же в действительности происходило в Ядвиге при нацистах. Все это, мал, просто фантазии некоторых людей. И, разве мы имеем право забыть тех мужественных мужчин и женщин, которые отдали свои жизни за то, чтобы до нас дошли документы, рассказывающие, что там было на самом деле?

— При всем уважении к моему ученому другу,— вмешался Хайсмит, — мне кажется, что он пытается произнести перед судом заключительную речь. У него еще будет время для нее.

— Итак, мистер Баннистер, какие еще основания вы можете представить суду?

— Самые убедительные,из всех возможных. Свидетельство самого истца доктора Адама Кельно, данное им во время допроса, который проводился его же собственным адвокатом. Я напомню вам. Сэр Роберт спросил «Велись ли какие-либо записи проводившихся вами операций и назначаемого вами лечения?» На что доктор Кельно ответил: «Я настаивал на аккуратном ведении записей Я считал это исключительно важным, чтобы впоследствии не возникало никаких сомнений относительно моих действий». И через минуту, стоя на том же свидетельском месте, доктор Кельно сказал: «Я молю Бога, чтобы тут оказались эти записи, потому что они. подтвердили бы мою невиновность». И далее, в ходе прямого допроса, он сказал: «В каждом отдельном случае я настаивал, чтобы был зарегистрирован ход операции». Ваша честь, все предельно ясно, и большего невозможно желать. Если доктор Кельно сделал такое заявление в своих показаниях, неужели мы можем сомневаться, что если бы журнал был найден лично им, он был бы обязательно представлен в виде доказательства?

— Что вы можете на это сказать, сэр Роберт? — спросил судья.

— Доктор Кельно, должен вам заметить, врач, а не юрист. Не видя и не прочитав документа, я был бы вынужден попросить моего клиента предъявить его мне, и, только ознакомившись с журналом, я посоветовал бы, стоит ли его представлять в виде доказательства или нет.

— Мне кажется, — быстро ответил Баннистер,— что пока не было ни малейших шансов найти данный журнал, пока он считал, что записи потеряны навсегда, доктор Кельно рассматривал его как убедительное свидетельство в свою пользу. Но, увы, один из пропавших томов все же обнаружен и добрался до суда — и теперь истец запел совсем другим тоном.

— Благодарю вас, джентльмены, — сказал Гилрой.

Он внимательно просмотрел заявление Баннистера. С юридической точки зрения документ был безупречен, и у английского судьи не должно было возникнуть никаких сомнений.

И все же были причины, по которым Гилрой продолжал смотреть на него, не в силах сосредоточиться на сути дела. Вдруг перед его глазами поплыла вереница смутных теней.

То, что открылось во время процесса, потрясло его до глубины души. Он видел... эти несчастные человеческие существа... униженные и страдающие. Не вина или невиновность Кельно в эти секунды волновали судью. Неужели его современники способны творить такие злодеяния? На мгновение ему показалось, что он может сломить барьер и понять причину столь странной преданности евреев друг другу. Тем евреям, что жили в Англии, просто выпала счастливая доля, избавившая их от Ядвиги, но каждый из них понимал, что геноцид лишь случайно миновал его семью по причуде судьбы. Гилрой был тронут преданностью этих двух молодых людей, сына и дочери Кэди. Да и, кроме того, они наполовину были англичане.

Но, несмотря на все что ему довелось узнать, Гилрой все же продолжал оставаться английским джентльменом, который был не в силах полностью понять евреев. Он мог дружить с ними, работать вместе с ними, но он был не в состоянии до конца постичь их. Он нес в себе черты и того белого человека, который не может понять психологию черного, и тех черных, которые отказываются понять белых. Он был из числа нормальных людей, которые способны спокойно относиться к гомосексуалистам и даже порой защищать их... но никогда не могут до конца понять их.

Да, в любом из нас есть тот барьер, который мешает нам понимать друг друга.

Оторвавшись от документа, Гилрой увидел, что на него устремлены ожидающие взгляды всего состава суда и посетителей.

— Заявление защиты подлежит удовлетворению. Медицинский регистрационный журнал Ядвигского концентрационного лагеря принимается в качестве вещественного доказательства под соответствующим номером. Учитывая положение истца, я объявляю перерыв на два часа, чтобы его сторона могла изучить данный документ и соответствующим образом подготовить свою защиту.

С этими словами он покинул зал суда.

Гром грянул! Хайсмит был ошеломлен. Судья сказал «подготовить свою защиту». Доктор Адам Кельно, обвинитель, стал обвиняемым даже в глазах судьи.

35

Сэр Адам Кельно торопливо вошел в помещение, где Роберт Хайсмит, Честер Дикс, Ричард Смидди и полдюжины их помощников лихорадочно изучали фотокопии журнала, сверяя их с текстом вопросов, которые предполагал задать Баннистер. Встречен он был с нескрываемой холодностью.

— Это было так давно, — прошептал он. — И что-то случилось с моей памятью. Все эти годы я жил в какой-то полуамнезии. Я так много забыл. Соботник хранил этот журнал. Он мог подделать записи, свидетельствующие против меня. Как правило, я не видел, что мне приходилось подписывать.

— Сэр Адам, — сухо сказал Хайсмит, — вам придется предстать в качестве свидетеля.

— Я не могу.

— Вы должны, — раздраженно ответил Хайсмит. — У вас нет выбора.

Адам Кельно так и не смог полностью прийти в себя. Он был растерян, когда, поднявшись на возвышение для свидетелей, выслушал напоминание судьи Гилроя, что принесенная им клятва говорить правду и только правду по-прежнему сохраняет свою силу. Перед ним, так же как и перед судьей и членами суда присяжных, лежали фотокопии отдельных страниц журнала. Баннистер попросил помощника представить Адаму Кельно оригинал. Он смотрел на него, все еще не веря своим глазам.

— Является ли представленное вам доказательство в самом деле медицинским регистрационным журналом Ядвигского концентрационного лагеря, охватывающим период в пять последних месяцев 1943 года?

— Думаю, что да.

— Говорите погромче, сэр Адам, — сказал судья.

— Да... да.. так и есть.

— Готов ли мой ученый друг признать, что фотокопии, имеющиеся в его распоряжении и представленные суду, являются точными репродукциями соответствующих страниц журнала?

— Признаю, — сказал Хайсмит.

— В стремлении облегчить задачу суда, мы позволили себе копировать на один лист по две страницы из журнала. Я попросил бы вас открыть лист, на котором размещены страницы пятьдесят и пятьдесят один. Слева направо мы видим одиннадцать различных колонок, Первая фиксирует порядковый номер операции, и, руководствуясь этим указанием, мы видим, но их число достигает более восемнадцати тысяч. Вторая колонка говорит о дате. Что включает в себя третья колонка?