Мифы и легенды народов мира. Том 12. Передняя Азия - Юлий Циркин

550

О том, что голуби наряду с рыбами считались в Сирии священными, говорят и другие греческие и римские писатели.

551

Имя главного героя этого рассказа Лукиана вызвало большую дискуссию среди ученых, поскольку это важно для понимания природы этого персонажа. Иногда его связывают с героем месопотамского эпоса Хумбабой, который жил в Кедровых горах к западу от Месопотамии, т. е. в районе Ливана, и с ним сражался герой Гильгамеш. Однако Хумбаба в этой поэме предстает как страшный великан, чей голос — ураган, уста — пламя, а дыхание — смерть. Это совершенно непохоже на прекрасного юношу Комбаба. Конечно, возможно, что Комбаб был каким‑то местным, еще доарамейским божеством, «владыкой» гор, который воспринимался месопотамскими сказителями как воплощение ужаса и враждебной силы, но который для местных жителей представал в совершенно другом облике. Однако никаких доказательств в пользу такой возможности не имеется. Другие исследователи связывают Комбаба не с Месопотамией, а с Малой Азией. У хеттов, чья культура, несомненно, оказала значительное влияние на сирийскую, была богиня Кубаба, которая позже у фригийцев, населивших центральную часть Малой Азии, преобразовалась в Кибебу, а греки и римляне, заимствовав этот культ, именовали ее Кибелой, или Великой Матерью. Сходство между этой богиней и Атаргатис было действительно очень велико, ибо они обе имели одну и ту же суть — быть богиней–матерью, которая в своей первоначальной основе являлась богиней плодородия. В культе Кибелы большую роль играли оскопившие себя жрецы — галлы. То, что культ Кибелы оказал влияние на культ Атаргатис, несомненно. Как дальше рассказывается в повествовании Лукиана, Комбаб оскопил себя, что сделал и возлюбленный Кибелы Аттис. Далее Лукиан упоминает об Аттисе как об одном из возможных создателей храма в Бамбике. Но все же в рассказе речь идет не о богине, а о юноше, посвятившем себя ей. Он похож на Аттиса, но не на саму Кубабу–Кибелу, а это хорошо объясняется особенностями культа богини–матери у различных народов, что совсем не обязательно связано с чужеземными влияниями. Вопрос надо оставить открытым, но все‑таки гораздо больше оснований считать основу всего этого сказания местной, сирийской.

552

Лукиан, рассказывая эту историю, называет царицу Стратоникой. Это было совершенно историческое лицо — жена царя Селевка I и его сына и преемника Антиоха I. В 299 г. до н. э. Селевк женился на Стратонике, дочери своего недавнего врага Деметрия. Это, как было обычно в те времена, был чисто политический брак. От этого брака родились сын и дочь. Несколько позже Селевк уступил Стратонику своему старшему сыну Антиоху. Раскрашенную в романтические краски историю этого события рассказывает Лукиан, предваряя этой историей повествование о строительстве храма. Он говорит, что Антиох страстно влюбился в свою мачеху, но никак не хотел никому открыть свою пагубную страсть. От этого Антиох заболел, но так как никаких видимых признаков болезни не было, врач догадался, что причиной болезни является неразделенная любовь, а затем выявил предмет этой любви — царица Стратоника. Врач сумел убедить царя в необходимости ради спасения жизни сына уступить ему свою жену. Царь так и сделал, уступив Антиоху не только собственную жену, но и царство. Эту же историю рассказывают Плутарх и Аппиан, назвав имя не только царя и его сына (Лукиан их не называет), но и врача, каким был Эрасистрат, внук великого философа Аристотеля и один из самых знаменитых медиков того времени. Правда, Селевк уступил сыну не все свое царство, а лишь управление восточными территориями своего государства, что гораздо больше соответствует истине. А Плутарх свой рассказ об этом событии заключает словами царя, что если Стратоника выскажет по этому поводу неудовольствие, то пусть ей объяснят, что все решения царя прекрасны и справедливы, ибо принимаются для общего блага. В этой истории, несомненно, существует историческое зерно. В любом случае она не является сирийским мифом. Рассказ же о царице и Комбабе имеет все черты мифа, и «привязка» его к имени и времени исторической царицы явно относится к более поздней эпохе. Эта «привязка», возможно, возникла из‑за того, что храм в Бамбике был позже перестроен и расширен (в частности, была построена новая стена), и очень может быть, что это произошло по инициативе Стратоники.

553

Лукиан приводит и более рациональную версию возникновения у царицы любви к Комбабу: они проводили много времени друг с другом, и царица постепенно все более влюблялась в красивого юношу. Эта версия, конечно, возникла гораздо позже и не имеет отношения к мифу.

554

Мотив мести женщины мужчине, отказавшемуся ответить на ее любовь, распространен в сказаниях разных народов. Сам Лукиан вспоминает о Федре, жене афинского царя Тесея, которая в ответ на холодность своего пасынка Ипполита обвинила его перед отцом и стала причиной его гибели, и о Сфенебее, которая так же поступила с Беллерофонтом. Очень близок к этому библейский рассказ об Иосифе и жене Потифара, которая домогалась любви Иосифа, а когда тот решительно отказался нарушить верность своему господину Потифару, обвинила его в попытке изнасилования, за что Иосиф был брошен в темницу.

555

Сюжет о любви богини к смертному юноше весьма распространен в мифологиях различных народов, в том числе финикийцев (миф об Эшмуне) и фригийцев (миф об Аттисе), о чем уже говорилось. Во всех таких случаях полюбившей богиней являлась богиня–мать, богиня плодородия — Астарта или Кибела. Такой же точно была и Атаргатис. Однако в том виде, в каком это сказание передано Лукианом, нет очень важного мотива — дарования погибшему возлюбленному бессмертия и превращения его в одного из богов. Такое исключение в общем ряду заставляет предполагать, что в первоначальном варианте мифа Комбаб все же обрел бессмертие и стал богом, но либо с течением времени этот мотив исчез, либо сам Лукиан его отбросил и сделал рассказ более рациональным. В таком случае Комбаб, как и похожие на него Эшмун и Аттис, в реальности был умирающим и воскресающим богом, связывающим мир жизни и мир смерти. Сам Лукиан говорит о двух вариантах развития событий: по одному варианту, богиня действительно полюбила Комбаба, а по другому — никакого вмешательства богини не было, а друзья Комбаба из сочувствия к его горю решили разделить с ним его участь. Вероятно, второй вариант все‑таки более поздний и явился результатом рационалистического осмысления древнего сказания, что стало возможным после грекомакедонского завоевания и глубокого проникновения в сирийское общество греческой философской мысли.

556

В таком виде, в каком миф о Комбабе передан Лукианом, он является объяснением появления в храме Атаргатис так называемых галлов, оскопивших себя юношей.

557

Этот текст — пока единственный дошедший до нас собственно арамейский рассказ, точнее — пророчество, приписанное Валааму. Большая надпись была обнаружена на стене здания, вероятнее всего храма, к востоку от Иордана в месте, древнее имя которого неизвестно, а ныне называемом Дейр Алла. По–видимому, это пророчество составляло часть священного предания храма и было написано на его стене в назидание людям. К сожалению, текст дошел в очень плохом состоянии, и его восстановление в значительной степени гипотетическое. Сам текст явно был много больше, но от других его частей сохранились лишь жалкие отрывки, почти не поддающиеся восстановлению. Холм Дейр Алла находится на территории Дамаскского царства, которое было завоевано ассирийцами в 732 г. до н. э. Вероятно, именно тогда было разрушено поселение на этом холме. Исследователи этого текста полагают, что, скорее всего, он относится к IX в. до н. э.

558

Бог Шаггар появляется лишь в этом тексте, и ученые высказывали различные предположения о сути этого божества. Сначала его считали женским божеством и связывали имя с древнееврейским словом S’grar, означающим подстилку для скота; поэтому возникла мысль, что это — богиня плодовитости животных. Но последующие исследования показали, что, более вероятно, Шаггар — божество мужское и является богом луны.

559

Перед нами типичная картина всяческих несчастий, которые ожидают народ в случае исполнения богами своих намерений. Природные катаклизмы дополняются социальными переворотами. Подобные ужасающие картины можно найти уже в древнеегипетском речении Ипувера (или Ипусера), аналогичные картины часто рисуют в своих пророчествах библейские пророки. Пророчество Валаама, таким образом, полностью вписывается в этот жанр древневосточной литературы.