За годом год - Владимир Карпов

Вытерев рукавом ватника потный лоб, он попросил Алешку:

— Ты ребятам про это скажи. А Ковалевскому и Кухте сам отрапортуй. Вспомни колишнее…

Уже сидя дома, аппетитно хлебая щи и разговаривая с Зосей, Алексей время от времени мысленно возвращал-ся к отшумевшей вахте. Получилось здорово! Но и повезло: когда стены поднялись настолько, что надо было ставить леса, подоспел обеденный перерыв, и плотники принялись за дело, когда бригада отдыхала. А не будь перерыва? Опять пришлось бы тратить время и все полетело бы к чертовой матери. Значит, что-то не так, и нужно подумать. Надежнее всего — готовить сразу два фронта работы. Чтобы можно было переходить с одного на другой.

Напротив со Светланкой на коленях сидела Зося и ожидающе смотрела на Алексея.

— Нет, ты по порядку расскажи, Леша, — просила она. — Ну, ты пришел, а дальше?

— Ну, пришел, — повторил он, думая о своем. — Потом начали работать…

— А хлопцы?

— И хлопцы. Любят люди, если клеится. Алешка нарочно, когда кончили работу, из дома через новые двери вышел. Умеет все-таки быть человеком…

Зося спустила дочку с колен и подошла к нему.

— Ты опять недоволен? — Она обняла мужа за шею и прижала к своей груди. — Не надо, глупенький! Сколько еще всякого впереди. Мы ведь нынче уже втроем-вчетвером…

Он встрепенулся, отложил ложку и поднял на Зосю недоверчивые глаза.

Говорят, беда не ходит одна. Но случается и наоборот: человек попадает под счастливую планиду, и тогда радости сами торопятся ему навстречу. В такую везучую полосу попал и Алексей. Назавтра бригада повторила рекорд, хотя работала спокойнее, чем накануне. Обсудив результаты трудовой вахты, партбюро треста одобрило почин. На стройку заявился кинооператор и, то припадая на колено, то поднимаясь на цыпочки, минут десять трещал камерой, целясь в Алексея, в ребят и Алешку объективом. К бригаде возвращалась прежняя слава, так необходимая сейчас: минчане через месяц-два собирались ехать в Сталинград подводить итоги соревнования.

Вернувшись перед выходным днем с работы, Алексей увидел на двери замок. Удивленный, обошел вокруг дома, заглядывая в каждое окно. Но и в доме не было никого. Обеспокоенный, он опять подошел к двери и только тогда заметил подложенную под дверную накладку записку. В ней Зося сообщала, что дочка у соседей, а сама она, вероятно, будет в Клиническом городке, и подробно объясняла, где искать ужин и что приготовить на завтрак утром. Забыв забежать к соседям, Алексей бросился к трамвайной остановке.

В приемном покое дальнего корпуса больничного городка, куда он попал после долгих расспросов, ему, несмелому, сообщили, что Зося Урбанович родила сына — крепыша в четыре с лишним килограмма.

Несколько дней он носил Зосе передачи и переписывался с ней. Потом, после дипломатического разговора с медсестрою, белолицей, здоровой женщиной, которой, казалось, только и работать в роддоме, увидел жену в окне второго этажа. В сером больничном халате с желто-коричневыми отворотами, которые она придерживала на груди, Зося тянулась к нему и шевелила губами, точно в немом кино. Он тоже поднял над головой руки и сцепил их, словно здороваясь с самим собой…

В приемный покой Зося вышла с той же белолицей сестрой. Алексей рванулся сначала к Зосе, поцеловал ее в поблекшие губы, потом взял у медсестры сына и, боясь за него, вроде он был такой хрупкой вещью, что ему могло повредить даже прикосновение, вышел наружу, где их ожидала "Победа", присланная Кухтой. От Зоси и сына пахло лекарствами, больницей… И, вдохнув эти запахи, Алексей даже содрогнулся от жалости. Зосе тоже было жалко его. Она прижалась к Алексею плечом и, чтобы успокоить его, когда машина тронулась, не стесняясь шофера, стала рассказывать о том, что пережила и что видела.

— И смех и грех! — говорила она, поблескивая влажными глазами. — Со мной одна женщина лежала, пожилая, занудистая. Из тех, что всегда ноют. "Седёлка, а, седёлка, судно принеси…" Это она так няню сиделкой называла. А вчера — история. С Дальнего Востока летчик приехал, подполковник. Жена его в соседней палате лежала. Не виделись полгода. Ну, понятно, главный врач разрешил побывать у нее. Объяснили, где стоит кровать жены, а палаты перепутали. Он как вошел в сумерки к нам, сразу к этой ноющей. С конфетами, кагором. Рукава халата по локти! Обнял и давай целовать. Женщина уперлась руками ему в грудь, да где там.

— И не разнес он вас всех? — почему-то обиделся за летчика Алексей.

— Нет. Только выскочил в коридор, — засмеялась Зося, — схватил графин с водой со столика и об стену.

На ее глаза набежали слезы. Алексеи понял, что это не от смеха, а от слабости, от того, что он близко, обок с нею. Он рассмотрел сына еще там, в приемном покое, но ему снова захотелось взглянуть на него — на кого больше похож? — и Алексей отвернул уголок кружева, закрывавшего личико. Сын спал, серьезный, насупленный…

Их встретили сразу трое — тетка Антя, Сымон и Валя. Отобрали ребенка, расцеловали Зосю и повели ее в дом под руки, как больную. Раздевшись, она первой вошла в столовую, опустилась на диван, откинула на спинку голову и блаженно смежила веки.

— Как хорошо дома! — вздохнула она полной грудью. — Тихо.

— Дома не в гостях, ведомо, — с готовностью поддержал ее Сымон.

— А туда и ваши строительницы попадают, — опять начала рассказывать Зося, не раскрывая глаз. — Молоденькие такие, безмужние. Сами дети. Некоторых даже без сознания привозят. Без кровинки в лице.

Она села прямее и положила сложенные руки на колени.

— Да, уж так, — закудахтала тетка Антя. — Приедет из деревни, живет без родителей, куда клонит, туда и сворачивает. А радости той не так уж много. И увечат себя потом.

— А что вы думаете! — согласился Сымон. — Это, брат ты мой, как говорится, ди-а-лек-ти-ка. У кого раньше больше детей было? У самых что ни на есть бедняков, горемык несчастных.

— Ну, тогда я, кажись, совсем нищим буду, — бросил Алексей, который как остановился в дверях, так и стоял, держась за косяки руками.

Зося не шевельнулась: она все еще жила недалеким прошлым.

— Не надо, — попросила она Валю, которая, укачивая ребенка, ходила по комнате, — привыкнет — потом без рук останешься… А это не шутки, Леша. Видела я, какой одна выписывалась. Сдается, начни ее резать — и не взглянет на тебя. Всякую чувствительность потеряла. А если бы и чувствовала, то ей все равно себя не жалко. Она же выгоревшим дупловатым деревом стала. Пока отойдет, пока вера та в себя вернется… Да и вернется ли?

— Никто их не заставлял!! — неожиданно рассердился Алексей. Но, подавив раздражение, поманил пальцем Сымона и вместе с ним направился на кухню.

— А твои дела, Валюша, как? — спросила Зося, когда мужчины вышли.

Валя поняла, почему подруга вспомнила о ней именно теперь, покраснела и растерянно взглянула на ребенка. Тот не спал и внимательно смотрел на нее неподвижными глазами-пуговками. Неведомое ей чувство, похожее на зависть, охватило Валю.

— А никак, — искренне и печально ответила она. — Вот смотрю я на твоего Лешку — Лешка ж, да? — и жалею, что не имею своего. Да и будет ли он у меня…

— С Костусем встречаешься?

— Что ты!..

— А с Василием Петровичем?

— Не говори мне о нем! — вдруг крикнула Валя, забывая, что держит на руках живое существо. — Я ненавижу его!

Тетка Антя подхватилась, отобрала у Вали ребенка, и та быстро заходила по комнате.

— Иди ко мне, — сказала Зося, протягивая руки.

— Он мне противен! — не унималась Валя, будто Зося уговаривала ее, а она не соглашалась. — Затянуть в такую грязь… Неужели ты могла понять иначе? Я ведь тогда возненавижу себя еще сильнее!

Не выдержав, из кухни пришел Алексей.

— Я с ним тоже спор не окончил, — проговорил ой возмущенно. — Мы с хлопцами стараемся, из кожи вон лезем. А они? Что они делают! Одна их финтифлюшка стоит больше, чем мы за месяц сэкономим. В копеечку влетает. Не говоря уж, что на этих выдумках не только перекрыть, но и выполнить нормы невозможно.

— А ты зачем свой дом Покрасил? — внезапно вспылила Валя, не заметив, как усмехнулась подруга. — Зачем черепицу разного цвета подобрал и выписал, в каком году построил дворец свой?

— Но я, окрашивая и подбирая, не забывал, сколько это стоить будет. Ты думаешь, покрасил — и все? Я, дорогая моя, сначала подсчитал. Все, до гроша. И сегодня же письмо в ЦК напишу, вот увидишь!

— Ты иди готовь, готовь, — перебила его Зося и, когда Валя села рядом, привлекла ее к себе.

Все замолчали, и стало слышно, как на кухне Сымон начал щепать лучину.

— А знаешь, Леша, что дальше с летчиком было? — крикнула Зося вслед. — Когда привели его к жене, он, пока не рассмотрел, даже не поздоровался с ней.

Она тихо засмеялась.