Том 4. М-р Маллинер и другие - Пэлем Вудхауз

— До свидания, мистер Маллинер. Спасибо вам большое.

— Не за что, мисс…

— Спрокет-Спрокет.

— Не за что, мисс Спрокет-Спрокет. Какие пустяки! Она ушла, он направился к дантисту, тяжко страдая — не от боли (тот ничего не нашел), а от горя. Посудите сами: влюбился — и никогда ее не увидит! Опять корабли в ночи… Легко представить, что он ощущал, получив назавтра такое письмо:

«Дорогой мистер Маллинер!

Моя дочь поведала мне, какую услугу Вы ей оказали. Не могу выразить, как я Вам благодарна. Она любит побродить по Бонд-стрит, а если бы не Вы, ей пришлось бы ждать полгода.

Вероятно, вы человек занятой, как все в Лондоне, но, если улучите время, посетите нас, мы с мужем будем очень рады.

Искренне Ваша

Аврелия Спрокет-Спрокет».

Мордред прочитал это шесть раз за минуту с четвертью, а потом — семнадцать, помедленней. Видимо, Она спросила его адрес у ассистентки. Поразительно, такой ум! Кроме того, это кое о чем говорит. Дочери не просят матерей пригласить вас, если вы не произвели на них впечатления! Коту ясно.

Племянник мой кинулся на почту, послал телеграмму и вернулся укладывать вещи.

Назавтра, в поезде, Мордред слышал, что колеса стучат «Спро-кет, спро-кет». Шепча эти слоги — имени он еще не знал, — он вышел на маленькой станции. Когда он увидел, что Она приехала его встречать, шепот едва не перешел в крик.

Минуты три, уже в машине, Мордред не мог сказать ни слова. Вот — она, думал он, вот — я, вот, собственно, мы. Опережая события, он чуть не спросил, согласна ли она ехать так вечно, но тут машина остановилась у табачной лавки.

— Я сейчас, — сказала Она. — Обещала Биффи, что куплю сигареты.

— Биффи?

— Капитану Биффену, он у нас гостит. А Гаффи просил чистилку для трубки.

— Гаффи?

— Это Дик Гаффингтон. Ну, вы слышали. Чемпион, на бегах.

— Он тоже у вас гостит?

— Да.

— У вас много народу?

— Нет, не очень. Биффи, Гаффи, Просси, Фредди — он чемпион по теннису, Томми… ах, да, еще Алджи! Вы знаете, охотник, Алджи Фрипп.

Мордред пришел в отчаяние. Нет, что же это такое? Охотники, чемпионы, какие-то силачи… Хуже киноактеров! Слабая надежда побудила его спросить:

— Они все с женами?

— Нет, они не женаты.

Надежда поперхнулась и тихо умерла. Оставшись один, племянник мой размышлял. Если бы у этих типов, думал он, была хоть какая-то совесть, они бы давно женились. Ну, что это такое? Думают только о себе. Именно это и губит Англию.

Туг он заметил, что Она вернулась, мало того — что-то говорит.

— Да? — спохватился он. — Простите?

— Я говорю, у вас хватит сигарет?

— Спасибо, вполне.

— Это хорошо. Конечно, в вашей комнате тоже есть пачка. Мужчины любят курить в постели. Собственно, пачки там две — турецкие и виргинские. Отец положил.

— Очень любезно с его стороны, — машинально признал Мордред.

Я очень хотел бы сообщить вам, (продолжал мистер Маллинер), что теплый прием утешил Мордреда. Но нет, он его не утешил. Хотел бы я сказать и о том, что все эти Биффи и Гаффи были плюгавы; но лгать не могу. Кроме того, они явственно обожали Ее.

А хуже всего был дом, один из тех домов, которые строят человек на двадцать, не считая сотни слуг. Романтик, взглянув на такое жилище, думает о рыцарях, прагматик — о том, во сколько оно обходится. Что до Мордреда, он впал в отчаяние.

Хорошо, думал он, предположим, я пробьюсь через этих Биффи — но посмею ли я увезти Ее из такого дома? Конечно, и в Лондоне можно что-то снять, но в самом просторном из лондонских жилищ Она будет чувствовать себя как сардинка.

Вконец исстрадавшись, он ушел к себе часов в одиннадцать. Хозяин его проводил, а заодно проверил, хватит ли у него сигарет.

— Ах, как вы правы! — приветливо сказал он. — Молодые часто разрушают здоровье ночными бдениями! Что ж, облачимся в халат и закурим, хе-хе? Надеюсь, сигарет тут много. Спокойной ночи, мой мальчик, приятного сна.

Когда дверь за ним закрылась, Мордред, как он и предвидел, облачился в халат и закурил. Но это не все — он присел к столу, чтобы написать Аннабелле стихи, которые зрели в нем весь вечер.

Замечу, что мой племянник принадлежал к современной школе. Рифму он не ценил, пел же, чаще всего, трупы и кухонные запахи. Но сейчас, когда лунный свет серебрил его балкон, воображение просто кишело словами типа «кровь», «любовь», «луна» и «она».

«Синие глаза», — написал Мордред.

«Нежные уста», — написал все он же.

«О, синь очей — как синь небес!» Нет, нет.

«Уста…»

«Чиста…»

Чушь какая-то!

Взрычав от горя, он разорвал листок и бросил в корзину.

Сияют синие глаза,И улыбаются устаПом-пом, пом-пом, пом-пом чиста(Гроза? Нет! Не коза же…)

Глаза сияют синевойУста (О, Господи!)Ту-рум, my-рум, ту-рум, я твойИ тру-ру-ру (а с чем рифмовать?!)

Хорошо,Чиста таинственная синьТвоих непостижимых глазТра-ля, mpa-ля, тра-ля-ля кинь?вынь? Ну, что это!Та-pa-pa-pa-pa-ра-ра-раз.

Он бросил и этот листок, тихо выругался, встал. Ничего не получалось; и он понял, почему. Вдохновение избегает кресел. Побегай, поломай пальцы, повороши волосы. Сперва он думал обойтись комнатой, но лунный свет, струившийся в окно, его приманил. Он вышел на балкон. Темная, таинственная трава была совсем близко. Он прыгнул; и не зря. Ободренная обстановкой, Муза услужливо кинулась к нему. Пройдясь по газону взад-вперед, он шустро начал:

Сияющая синеваТвоих божественных очей…

Придирчиво взвешивая рифмы «жива», «ночей» и «лучей», он внезапно заметил, что невдалеке, чуть повыше, тоже что-то сияет; и, присмотревшись, понял, что горят его занавески.

Вообще-то он был не очень ловок и сметлив, но здесь — не растерялся.

— Пожар! — закричал он. — Горим! Из окна кто-то высунулся.

— Что-что? — спросил капитан Биффен.

— Горим!

— Простите?

— Го-рим! Гвендолен, Оливия, Роза…

— А, горим! Так-так.

Тут появились и другие обитатели.

В последующих событиях, боюсь, племянник мой не слишком отличился. Мы живем в век специализации. Мордред, как мы видели, специализировался на возжигании, а не на тушении огня. Сжигая квартиры, он обычно поспешал вниз и посылал привратника посмотреть, как там и что. Так и теперь, даже под взглядом Аннабеллы, он явственно уступал Биффи и Гаффи.

Смотрел он на них с тоской. Посудите сами: они востребовали воду; они построились в цепь; Фредди влез на балкон; Алджи влез на бочку, чтобы подавать ему все, что нужно. Что же до Мордреда, он споткнулся о Гаффи, перевернул два ведра на Просси и получил совет отойти в сторонку.

Там он и провел горчайшие минуты. Искаженное лицо хозяина свидетельствовало о том, как дорого ему родное гнездо, как мерзок человек, его поджегший. Беспокойные лица дам тоже ничего хорошего не предвещали.

Наконец Фредди сообщил, что опасность позади.

— Все, — сказал он, прыгая на траву. — А чья это комната, не знаете?

Мордред пошатнулся, но не изменил прославленной отваге Маллинеров.

— Моя.

Шестеро мужчин посмотрели на него.

— Ваша?

— А, ваша?

— А что случилось?

— С чего началось?

— Да-да, с чего?

— Уж с чего-нибудь, — подытожил мозговитый Биффен. — Так просто не начнется, э?

Мордред овладел своим голосом.

— Вероятно, — сказал он, — я бросил сигарету в корзину, а там много бумаги…

— Бумаги? Почему это?

— Я писал стихи. Все очень удивились.

— Что писали? — спросил Просси.

— То есть что? — уточнил Гаффи.

— Стихи? — проверил Биффи у Томми.

— Да вроде бы, — в ошеломлении отвечал тот.

— Он стихи писал, — сообщил Фредди стоящему рядом Алджи.

— Он что, их пишет?

— Вроде бы…

— Ну, это, знаете!..

— Да уж…

Явственное презрение снести нелегко. Мордред напоминал себе, что они— тупицы, филистеры, кретины, лишенные чувства прекрасного, но это почти не помогало. Конечно, надо смотреть на них сверху вниз, но попробуй, посмотри, если ты в халате, да еще ногам холодно! Словом, он страдал. Когда же дворецкий, поджав губы, склонился к глуховатой кухарке и, бросив на него брезгливый взгляд, что-то ей стал втолковывать, племянник мой не выдержал.

— Простите, сэр Мергатройд, — проговорил он, — мне нужно уехать первым же поездом. Семейные дела…

И, не сказав больше ни слова, он пошел в дом. Племянник мой привык к пожарищам; но, войдя в свою комнату, понял, что спать ему не придется. Кроме неприятного запаха горелых стихов, мешала и вода. Расторопный Фредди обратил помещение во внутреннее море. Разве что утка могла бы устроиться на такой постели.