Война «невидимок» - Николай Шпанов

Закончив служебный разговор, он сказал:

– Пленный заявляет, будто он вовсе не немец. Он называет себя советским командиром… Посмотреть на него? Есть, сейчас приведу.

Идя следом за Сибиркой, Найденов с удовольствием приглядывался к лицам краснофлотцев, провожавших его сумрачными взглядами.

Сибирка постучал в дверь каюты. Спокойный голос ответил оттуда: «Войдите», и Сибирка отодвинул створку. У маленького столика сидел командир. Лицо его было освещено лампой. При виде его Найденов остановился как вкопанный, а пораженный Сибирка увидел, как командир корабля, издав крик изумления, бросился навстречу пленнику и они стиснули друг друга в объятиях.

В следующее мгновение Сибирка, не успев отскочить от бросившегося в его сторону пленника, почувствовал, как тот крепко обвил его шею рукой и звонко поцеловал в щеку.

Житков в двух словах объяснил своему заместителю, кого тот видит перед собой. Сибирка хотел оставить друзей, но Найденов удержал его.

– Прежде всего, прошу вас поставить перед Нильсом столько харча, сколько он может съесть. А во-вторых, не считаете ли вы, товарищи, что нужно подумать о спасении моих верных друзей – Йенсена и Лунда, оставшихся на льду. Бедняги, наверно, беспокоятся о нашем исчезновении, не говоря уже о том, что им грозит верная смерть от голода. Их нужно доставить в первый же норвежский пункт, который будет по пути.

Когда они остались одни, Найденов засыпал друга градом вопросов, а в заключение спросил:

– Что означает таинственное поведение твоих людей, так ловко схвативших меня на льду? Даю голову на отсечение, я не видел ни одного из них!

– И не мог видеть, будь у тебя хоть две пары самых зорких глаз. Они были невидимы.

Голос Найденова радостно задрожал, когда он воскликнул:

– Значит, Паша… – Он не мог договорить, за него досказал Житков:

– Да, твоя жена кое-чего добилась. К моему возвращению на родину задача подогреваемого покрытия была решена.

– Подогреваемого?

– Пока – да. И его можно было уже применить для подогреваемой ткани, – как в летной одежде. Теперь у нас три таких комбинезона.

– Понятно!

– Но беда в том, что люди не могут отойти от лодки дальше, чем позволяет питающий провод.

– А батареи?

– Если бы ты знал, сколько энергии пожирает такой комбинезон!

– Ладно. Второй вопрос: куда девались твои люди, прыгая под лед? Я не видел рубки подлодки.

– Разве непонятно? Если можно одеть человека, значит, можно одеть и рубку!

– Чехол из ткани?

– Вот именно. Поэтому наш корабль и носит название «ОН-1».

– Что это значит?

– «Опытная невидимая – первая».

– Если бы ты знал, как я завидовал тебе каждый раз, когда думал, что ты уже дома и работаешь над своей невидимостью! А мое «ухо», небось, так и застряло на мертвой точке.

– Напротив, когда мы пройдем в рубку акустика, ты увидишь, как работает «ухо Найденова».

Найденов радостно схватил Житкова за руку:

– Ты не шутишь, Паша? Неужели добились? Вот молодцы! Пойдем скорей к акустику!

– Погоди, успеем, – сказал Житков. – Ты сам сможешь испытать «ухо», когда мы встретимся с противником. Наша опытная охота еще далеко не кончена. По пути домой предстоит еще кое-что проверить. Скажи-ка мне, во-первых, удалось ли покончить с нашими общими «друзьями» – Витемой и Мейнешем?

– Увы, Витему я так больше и не видел, а Мейнеш ускользнул из рук, хотя лежал уже связанный в моей комнате.

– Жаль, очень жаль…

– Думаю, что теперь они больше не опасны.

– Как диверсанты и шпионы, конечно, – согласился Житков. – Двери в Советский Союз для них закрыты. Но не следует забывать, что они готовы вцепиться в нас зубами при первой возможности.

– Вот этих-то возможностей у них больше и не будет, – уверенно произнес Найденов. – Уж не воображаешь ли ты, будто после войны на земле воцарится рай?..

– Нет, до рая далеко, но песенка гитлеровцев спета. Двадцать второго июня сорок первого года они сами определили свою судьбу. Мы приспособим их к мирному труду; заставим восстановить своими руками все, что разрушили, залечить все раны, нанесенные человечеству… Но сегодня для меня самое главное то, что скоро я буду на родине! – воскликнул Найденов. – Впрочем, я и сейчас уже чувствую себя на родной земле. Палуба твоей лодки – достаточно твердая почва, чтобы, стоя на ней, чувствовать себя человеком. Ах, Паша, если бы ты знал, какая зависть меня брала к тем, кто имел возможность вот так, как ты, чувствовать себя полноценным командиром, гражданином, выполняющим свой долг перед родиной.

– Будто ты там развлекался…

– И все-таки это не то. Я мечтаю о другом: штурвал в руки – и в воздух!

– Ты еще насладишься, этим вдоволь! А теперь не хочешь ли привести себя в порядок? Погляди-ка на себя в зеркало. Стыд и срам, стыд и срам…

Житков ласково подтолкнул друга к переборке. Найденов увидел в зеркале свое лицо, покрытое щетиной, спутанные волосы… Поверх багрового загара – полосы копоти от примуса, с которым приходилось постоянно возиться на «Ундине».

– Да, пожалуй, в таком виде неловко ступать на родную почву.

Житков поглядел на часы.

– Через час – обед. Я познакомлю тебя с кают-компанией. Замечательный народ! – Он открыл шкафчик. – Вот здесь брюки, китель, ботинки. Мойся, брейся, переодевайся, а мне пора в центральный пост – вылавливать Йенсена и Лунда. С удовольствием пожму им руки!

Оставшись один, Найденов сбросил платье и подошел к умывальнику. Он уже намылил было щеку, как вдруг невольно вздрогнул, услышав за спиной приглушенный голос. Найденов не сразу сообразил, что это всего лишь радио. Но то, что он услышал, заставило его широко и радостно улыбнуться собственному отражению:

«За выдающиеся заслуги в области создания новых видов вооружения для Военно-Морского Флота присвоить инженер-контр-адмиралу Бураго, Александру Ивановичу, звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали „Серп и молот“…»

С раскрытым от удивления ртом Найденов обернулся к репродуктору и машинально спросил:

– Вы не ошиблись?

Черная воронка репродуктора высокомерно молчала.

Глава тринадцатая. Загадочные пятна

Как хорошо иной раз не думать, что у тебя есть голова

Витема сидел в ванне, устало закрыв глаза. Не было желания двигаться, думать. Хотелось забыть, где находишься, зачем приехал в этот тихий город нейтральной страны; хотелось отогнать от себя неясное предчувствие надвигающейся беды, не покидавшее Витему с момента, когда он получил приказ снова ехать в Россию.

Теперь, узнав, что к нему послан из Берлина специальный курьер, Витема ломал себе голову: зачем едет курьер и кто он такой?