Ливонская война 1558-1583 - Александр Шапран

Думается, что нет надобности лишний раз комментировать душевное состояние русского царя, способного в период просветления оценить свои преступления, когда он всеми этими жалкими псевдодипломатическими уловками пытается оправдать содеянное им в глазах соседа. Но при этом он нисколько не убавляет свойственного ему высокомерия, ибо дальше следует наставление, как вести себя послам в случае смерти Сигизмунда, которой ждали тогда со дня на день:

«Если король умер и на его место посадят государя из другого государства, то с ним перемирия не подтверждать, а требовать, чтоб он отправил послов в Москву. А если на королевстве сядет кто-нибудь из панов радных, то послам на двор не ездить; а если силою заставят ехать и велят быть в посольстве, то послам, вошедши в избу, сесть, а поклона и посольства не править, сказать: это наш брат; к такому мы не присланы; государю нашему с холопами, с нашим братом, не приходится через нас, великих послов, ссылаться».

Но беспокойства на этот счет Грозного были напрасными, престарелый король продолжал жить и здравствовать, и достигнутые в Москве условия перемирия были подтверждены и здесь, в Вильно. Может показаться, что русский царь поспешил, упустив в очередной раз возможность получить большее. Ведь его послы доносили тогда из Литвы о большой тревоге короля за свои владения вплоть до столицы. Вот строки одного из посольских донесений: «Из Вильны все дела король вывез; не прочит себе вперед Вильны, говорит: куда пошел Полоцк, туда и Вильне ехать за ним; Вильна местом и приступом Полоцка не крепче, а московские люди, к чему приступятся, от того не отступятся…».

Но сейчас Москве было не до Вильно, и Грозный с готовностью ухватился за перемирие с Литвой, потому как истекало заключенное еще в 1563 году семилетнее перемирие со Швецией, а на возобновление или продление его перспектив не было. Россия стояла перед фактом открытия военных действий против шведов.

К тому времени у русского царя относительно Ливонии созрел оригинальный план действий. Понимая трудности как овладения ею, так и дальнейшего ее удержания, причем не столько по причине своей экономической, военной или еще какой слабости, сколько ввиду отличия тамошнего народонаселения от московского люда в языке, культуре, вероисповедании и всего образа жизни, он решил сделать из Ливонии вассальное государство с сохранением атрибутов ее кажущейся самостоятельности. Для этого Грозный решил дат;ь Ливонии правителя, близкого ей корня, но который бы оставался марионеткой в руках Москвы. Тогда весь завоеванный ливонский край становился бы по отношению к Москве тем же, чем было Курляндское герцогство по отношению к Литве или к Польше. Сначала Иван обратился с предложением возглавить Ливонию ее бывшему магистру Фирстенбергу, который, как мы помним, уже давно пребывал в московском плену. Бывшему магистру надлежало от имени всех чинов ливонской земли присягнуть на верность московскому государю, признав за ним и его потомками верховную наследственную власть над Ливонией. С этим условием Фирстенберг мог хоть сейчас отправляться на родину и господствовать над нею. Но именитый московский пленник отказался от такой чести, сославшись на верность присяге, данной им некогда Священной Римской империи. Кстати, тотчас же, вслед за этим бывший магистр скончался, так что даже в случае его согласия на предложение русского царя вновь погосподствовать в бывших своих владениях он просто бы не успел.

Но Грозный не оставил своего намерения и по совету двух ливонских пленников Иогана Таубе и Елерта Крузе, с которыми русский царь неожиданно сдружился в последнее время, остановил свой выбор еще на одном бывшем магистре Ордена, Кетлере, который в свое время сменил Фирстенберга и который сейчас был герцогом Курляндским. Но и этот, как и его предшественник, тоже не прельстился на сомнительную перспективу московского вассалитета. Видимо, его больше устраивало зависимое положение от польско-литовского государя, где можно было себя чувствовать более свободным, а главное быть в безопасности от безудержного произвола, находясь при особе московского самодура. Но, потерпев неудачу с обоими бывшими магистрами, царь не успокоился и по совету тех же ливонцев обратился к еще одной кандидатуре — датскому принцу Магнусу, владевшему тогда островом Эзель, и этот дал согласие. В том же 1570 году принц прибыл в Москву, где русский царь торжественно провозгласил его королем Ливонии. Кроме того, Грозный оказал Магнусу особую честь, обручив его со своей двоюродной племянницей, дочерью старицкого князя Владимира Андреевича.

Датский принц принес московскому царю присягу на верность, причем условия присяги до этого состряпал сам Грозный. Конечно, главными из них были условия военного союза, предусматривавшие совместные действия датчан и русских в Ливонии, при этом датские войска принца содержались из кремлевской казны. В августе того же года Магнус вступил в Ливонию с 25-тысячным русским корпусом и отрядом своих войск, но поскольку только что заключенное перемирие с Сигизмундом не позволяло действовать против городов, занятых польскими и литовскими гарнизонами, то принц начал с Северной Эстонии, где уже около десяти лет хозяйничали шведы.

Здесь нам следует пояснить, что за ситуация сложилась к тому времени в русско-шведских отношениях.

Долгое время Ивану Васильевичу удавалось поддерживать дружеский контакт со шведским королем Эриком. Московский царь сумел даже заключить с ним мир в 1563 году, то есть тогда, когда тот захватил Ревель и некоторые другие земли в северной части Ливонии. И это несмотря на то, что Грозный объявил себя собственником всех владений бывшего Ордена. Но этот мир был не прочен, и на него Москва пошла только потому, что в войну за орденское наследство тогда вмешалась Литва, а Грозный даже при всей своей недальновидности понимал сомнительность перспектив войны против Литвы и Швеции одновременно. Но непрочность этого мира скажется чуть позже, а тогда, в начале 60-х годов, московская сторона оказалась в явном выигрыше. Особенно это стало заметно после того, как Сигизмунд-Август, так же как и Иван IV, объявивший все орденские владения собственностью своей короны, в ответ на занятие шведами Ревеля объявил королю Эрику войну. Но вот позитивно складывавшаяся для Москвы расстановка сил стала меняться. Началось с того, что брат Эрика, финляндский герцог Юхан, женившись тогда же на сестре Сигизмунда-Августа Екатерине, к которой ранее безуспешно сватался Грозный, в войне брата против польско-литовского короля принял сторону последнего. Надо сказать, что Юхан отличался неприкрытым антируссизмом и потому настойчиво советовал Эрику сначала помириться с Сигизмундом, уступить ему все занятые шведами в Ливонии города, а затем совместными силами обрушиться на царя московского. Видя, что король не внемлет его советам, Юхан стал помогать шурину в войне против Эрика, ссужая того деньгами и беря под залог некоторые места в Ливонии. Последнее явилось прямым предательством, поскольку герцогство Финляндское было составной частью шведской короны, а сам Юхан подданным шведского короля. В результате Эрик арестовал брата за государственную измену, заключил в замок и еще больше сблизился с русским царем, в помощи которого нуждался против Сигизмунда. Дружба с Грозным дошла до того, что шведский король обещал московскому царю Екатерину, жену заключенного брата Юхана. А за это Грозный отказывался в пользу Швеции от Ревеля и всей северной части Ливонии и обещал помогать в войне против Литвы. Правда, позже Иван Васильевич будет оправдывать этот несостоявшийся акт беззакония тем, что он был дезинформирован шведским королем, утверждавшим, что его брат Юхан мертв, следовательно, Екатерина — вдова. И вообще будто бы она ему была нужна не как жена и тем более не как наложница, а лишь как средство добиться от ее брата Сигизмунда-Августа более выгодных условий мира. Интересно, что приводя в свое оправдание этот последний довод, русский царь не замечает низости этого аргумента, как не замечает он гнусности своего желания завладеть сестрой польско-литовского короля с целью использования ее для решения межгосударственных проблем.

К чему бы все это привело неизвестно, но в сентябре 1568 года в Швеции вспыхнуло восстание против короля, закончившееся свержением Эрика и возведением на трон его брата Юхана, всегда враждебно настроенного к Москве, а потому с его воцарением отношение северного соседа к Москве резко переменилось. В несколько дней Швеция из друга превратилась во врага Москвы, и, напротив, прекратилась ее война против польско-литовского союза. Новый король терпеливо дождался окончания семилетнего срока перемирия, заключенного с Грозным его братом, но на продление его московской стороне рассчитывать не приходилось. В следующем за этим событием году, как мы знаем, состоялось окончательное объединение Литвы с Польшей в единый государственный организм — Речь Посполитую и заключение последней военного союза со Швецией против Москвы.