Ты должна была знать - Джин Корелиц

Но то обстоятельство, что у Аарона была высокая температура, решило вопрос. Наоми рассудила, что из двух обстоятельств, одинаково неприятных и непредвиденных, можно извлечь что-то хорошее. С одной стороны, в этой сложной ситуации Наоми сможет сохранить лицо и авторитет как родитель, а с другой, у Джонатана появится возможность провести время с братом и, возможно, наконец привязаться к нему (по крайней мере, Наоми надеялась, что так и будет). Может быть, еще не слишком поздно, и, несмотря на большую разницу в возрасте, потом у братьев будет что-то общее – не считая того факта, что они выросли в доме одних родителей. Наоми всегда об этом мечтала, хотя Джонатан ни малейших проявлений братских чувств не демонстрировал, даже по отношению к Митчеллу, который был всего на два года младше. А появление на свет Аарона, ставшее неожиданностью для всей семьи, еще дальше оттолкнуло Джонатана от родных.

Рассуждая таким образом, Наоми оделась, чтобы идти в синагогу, и перед уходом еще раз померила Аарону температуру (тридцать восемь и четыре). Подоткнув малышу одеяло, Наоми включила ему кассету «Сказочный лес».

Несколько часов спустя позвонила Джонатану из дома друзей, и тот сказал, что все нормально.

– Потом он сказал, что Аарон хотел поиграть на улице, – продолжил Митчелл. – Несколько раз повторил, но потом сообразил, что ничего этим не добьется. Нехорошо выпускать четырехлетнего брата гулять на холоде, когда у него температура. За это по головке не погладят. Наоборот – скажут, недоследил. И тогда Джонатан изменил показания и начал уверять, будто не заметил, как Аарон вышел из дома. Якобы Джонатан думал, что брат в своей комнате. Сказал врачу, что несколько раз заглядывал в детскую, но нам Джонатан этого не говорил. Знал, что мама с папой все равно не поверят, так зачем стараться?

– Погоди, – вклинилась Грейс и вскинула обе руки, точно защищаясь. – Ты намекаешь, что Джонатан… виноват в… том, что случилось с Аароном?

– А тут и без намеков все ясно, – печально ответил Дэвид. – Мы, конечно, пытались его оправдать, особенно Наоми. Уж как ей не хотелось верить, что сын способен на такое…

Наоми устремила взгляд куда-то поверх плеча Грейс. Заплаканное лицо было исполнено боли.

Митчелл вздохнул:

– Мы точно, на все сто процентов уверены, что Аарон был на улице. Как долго, точно не знаем. Сам он вышел в открытую дверь или Джонатан помог, сказать трудно. Судить не беремся. К тому же в таких случаях люди любят искать себе утешение – так им становится легче. Я, например, представлял, что дело было вот как: Аарону стало лучше, и он захотел покачаться на любимых качелях на заднем дворе. Еще у нас там были лесенка и канат. Вот Аарон и вышел из дома, нарезвился в свое удовольствие, а когда вернулся, сразу лег обратно в постельку и уснул. А потом мы все вернулись с праздника.

– К тому времени температура у Аарона была выше сорока. Сразу повезли его в больницу, – ровным, ничего не выражающим тоном произнесла Наоми. – Но было слишком поздно, врачи ничего не смогли сделать.

– Я, конечно, представлял себе разное, но на деле все было совсем не так, – продолжил Митчелл. – Полиция тоже сразу поняла, что ситуация вырисовывается нехорошая. Снова и снова задавали Джонатану одни и те же вопросы, но всякий раз он отвечал по-разному. То Джонатан знал, что Аарон на улице, то даже не догадывался. То есть да. То есть нет. А главное, никакого аффекта. Никаких переживаний. Ведь, строго говоря, Джонатан Аарону ничего не сделал. Пальцем не тронул. На этом и выехал. Да и полицейские нам, видно, попались сердобольные – понимали, какой это удар для нашей семьи. Если привлечь Джонатана к ответственности по закону, будет только хуже. Кажется, рассудили, что он и так уже достаточно наказан – еще бы, такое чувство вины! А суд ни нам, ни ему не поможет. Вот только насчет страданий Джонатана ошибка вышла. Он не знает, что такое страдать. Не умеет.

Грейс делала судорожные вдохи. Перед глазами все плыло – и стол, и стулья. А кухня вовсе превратилась в белозолотистый водоворот. Но проблема, конечно, была не в кухне, а в ней. Вся жизнь с Джонатаном была обманом, от начала и до конца. И теперь оправданий для мужа больше не осталось. Грейс не сможет винить в случившемся его тяжелое детство. Теперь, когда она узнала историю Паровозика, Аарона Сакса, мальчика, который не дожил до пяти, все стало ясно. Правда была проста и жестока, и Грейс не могла найти благовидного объяснения поведению Джонатана.

Значит, вот таким он был в тринадцать – боролся со всем, чего не хотел. Не хотел идти на бат-мицву, не хотел иметь младшего брата.

– Ни разу не попросил прощения, не сказал, как ему жаль, – продолжил Дэвид. – Даже если все и впрямь было так, как рассказывал Джонатан, мог бы хоть как-то повиниться. Но нет.

– Жаль? Не было ему жаль, вот и молчал, – возразила Наоми, вытирая лицо тыльной стороной руки. – Джонатан больше ни словом об Аароне не обмолвился. Жил с нами, пока не представилась первая возможность уехать, и больше не возвращался. Даже не звонил, а когда звонили мы, говорил только об учебе. Позволил, чтобы мы заплатили за его учебу – тогда это нам казалось большим прорывом. Хоть какая-то связь наладилась. А потом Джонатан начал жить с женщиной намного старше себя, и тогда учебу стала оплачивать она. А потом купила ему машину.

– БМВ, – укоризненно покачал головой Дэвид. – Это меня окончательно доконало. Ни один уважающий себя еврей за руль БМВ не сядет. Всегда говорил.

– Какая разница, что за машина? – отозвалась Наоми.

Казалось, Дэвид хотел ответить, но потом передумал.

– Вообще-то, – продолжил Митчелл, – когда Джонатан решил стать врачом, я подумал: значит, вот как он хочет искупить вину перед Аароном. Надеялся, что так он выплеснет свои чувства, и мы все-таки сможем стать одной семьей. Чего еще ждать от оптимиста? – Митчелл снова улыбнулся. – В детстве души в Джонатане не чаял. И потом тоже, по привычке. Короче, сдался последним. Папа давно на него рукой махнул, через год или два после того, как Аарон умер. Мама дольше держалась.

Митчелл взглянул на Наоми. Та отвернулась.

– А потом Джонатан стал педиатром. Я думал, причина в том, что ему все-таки не дает покоя случай с Аароном. Вот почему Джонатан оборвал всякие отношения с семьей – с домом у него связаны слишком болезненные воспоминания. Аарону уже не поможешь, но теперь Джонатан может спасать других умирающих детей, чьих-то сыновей и братьев. Я его даже зауважал после этого. Только Джонатан по-прежнему с нами не общался. Соответственно, с тобой и Генри отношения наладить тоже не получалось. Но теперь понял – что бы ни двигало Джонатаном, чувство вины тут ни при чем. А что при чем, не знаю. Я его вообще не понимаю. И никогда не понимал.

– Конечно, – кивнула Грейс, сама удивившись, что рискнула высказать собственное мнение. Затем решила высказаться с профессиональной точки зрения. – Ничего удивительного, что тебе трудно его понять. У таких людей, как Джонатан, мозг работает совсем по-другому. И вы не виноваты в том, что Джонатан… такой, – продолжила Грейс, обращаясь к Наоми. – Вы в любом случае не смогли бы это исправить. Никто не знает, почему и отчего так получается.

Разговаривая с Наоми профессиональным, успокаивающим тоном, Грейс понимала, что как ни крути, а Джонатан все же проявил немалое упорство. Конечно, он оказался не несчастным ребенком из неблагополучной семьи, благодаря собственному трудолюбию ставшим гражданином мира и профессионалом высокого класса, исцеляющим детей. Но поражало то, что Джонатан сумел так долго продержаться, не выдавая своей истинной натуры. Должно быть, притворство далось нелегко. Все время играть чужую роль ужасно утомительно. Однако Джонатан, надо думать, что-то со всего этого имел. И Грейс не хотелось даже думать, что именно.

– Даже эксперты, изучающие этот феномен, теряются в догадках относительно его природы, – завершила речь Грейс, когда поток дельных мыслей иссяк.

Наоми, к ее удивлению, закивала:

– Знаю. Знаю. И все равно иногда начинает одолевать чувство вины. Все думаю, где ошиблась, что сделала не так. Выискиваю проблемы в нашей семейной жизни, чувствую себя плохой матерью. Но нет, на самом деле матерью я была хорошей. Во всяком случае, старалась, – прибавила Наоми. Голос ее снова задрожал, и она расплакалась. Митчелл обнял мать за плечи, но уговаривать успокоиться не стал. Наконец рыдания Наоми затихли сами собой. – Конечно, я все понимаю, но все же для меня было важно услышать это от вас.

– Жена говорит: когда попадается человек вроде моего брата, единственный правильный путь – по возможности держаться от него подальше, – сказал Митчелл Грейс. – Специально исследовала вопрос, хотя это и не ее область.

– Жена? – растерянно переспросила Грейс. – Ты разве женат?

– И не говори, вся семья замучилась ждать! – рассмеялся Дэвид. – Нет, ты подумай – двенадцать лет отношения не оформляли, и наконец-то созрели! Долго же думали…