Боевой вестник - Сурен Цормудян

Девушка улыбнулась и помахала ему ладонью. Затем он услышал глубокий и в то же время невероятно нежный голос:

— Леон…

Принц вздрогнул. Тысячи стрел пронзали его сердце. Он услышал ее голос. И этот волшебный голос произнес его имя! Как же хотелось сейчас, чтобы выросли крылья и можно было перемахнуть через ту пропасть, что разделяла галерею и башню. Как же невыносимо было, что он не может обнять ее, прижаться своими устами к ее…

Инара улыбнулась, и вдруг в ее руках возник клочок пергамента. Она показала пальцем на пергамент, затем на Леона. Он понял: это его письмо. Он закивал ей, обхватив руками одну из тонких колонн свода и борясь с искушением совершить самоубийственную попытку перепрыгнуть к своей возлюбленной.

Инара снова улыбнулась, затем вдруг прикрыла глаза, поднесла письмо к своему лицу и… поцеловала пергамент.

— О боги, — выдохнул Леон, опустившись на колени. — Этого не может быть…

— Леон, — повторила императорская наложница.

Затем поклонилась ему, помахала ладошкой и скрылась в покоях.

Он снова не помнил, как возвращался. Но, упав на свою постель, Леон понял, что мрачное смятение отступило, словно взмах ее ладони развеял ненастье.

Наследный принц Гринвельда улыбнулся, глядя в потолок своей спальни, прошептал ее имя и уснул прямо в одежде.

На следующий день он не уступил сиру Нордвуду ни одного поединка. Леон был весел и полон сил. Он подбадривал грустного сквайра Брекенриджа и справлялся о здоровье Ники. Он позволил Кристану проводить с ней сколько угодно времени. Похлопывал по плечу Уильяма Мортигорна и даже не отпустил в его адрес ни одной колкости. Принц Леон чувствовал себя самым счастливым человеком во всем мире. Он понятия не имел о том, что происходит за Срединным морем, далеко на севере, в его королевстве. Не знал, что Хлодвиг Эверрет убит, а похоронивший его Вэйлорд загнал уже второго коня, мчась в королевским замок со страшным известием.

Леон уже не думал о доме. Для него не было ничего важнее Инары.

И ночью он помчался, перепрыгивая через пять ступеней, наверх. Поприветствовал соломенного стражника и напряженно уставился на пустую террасу. Потом ждал. Ждал долго. Так долго, что душу снова стали наполнять мрачные мысли, ревность, злость и растерянность. Но она появилась. Инара вышла к нему. Она снова улыбалась и произносила его имя с нежным тассирийским акцентом. И они обменивались воздушными поцелуями, не имея возможности ощутить прикосновение друг друга.

«Желанная и недоступная. Что может быть горше. Но ее сердце со мной. Ее мысли со мной. Как и мои с ней», — думал он, любуясь красотой возлюбленной.

Леон проснулся позже обычного. Он бы крепко спал и дальше, но возле его кровати нарочито громко кашлянул сир Харольд Нордвуд.

— Проспали не только завтрак, но и утренний спарринг, ваше высочество, — усмехнулся он. — Какое бесстыдство, непохожее на моего принца.

— В чем дело? — сонно проворчал Леон. Этой ночью он немало времени провел на башне, любуясь Инарой, звездами и полной луной.

— Его божественное величество император Шерегеш устами своего пхекеша и при помощи оскопленного переводчика Кергелена просят нас сегодня не тратить силы на тренировки.

— Почему? — удивился принц, поднимаясь с постели.

— Завтра уходит охотничий караван на юг, в земли пеших драконов. Караван придворных охотников императора.

— А нам что за дело до этого?

— Шерегеш решил устроить нам очередное развлечение — охоту на пешего дракона. Если повезет, то это даже, возможно, будет тиранодракон. Ну или, на худой конец, драконий лев. Еще неизвестно, что опасней. Тиранодракон огромен и могуч, но его поступь слышна за милю. Драконий лев меньше, не крупнее слона, но более быстр и хитер.

— Да к тринадцатому эти их забавы, Харри. Не желаю я связываться с этими исчадиями ада.

— Видишь ли, принц. — Нордвуд вздохнул, присев на край постели. — Охота на пеших драконов является древней привилегией знатного сословия Тассирии. И этой охотой в нашу честь они выказывают свое уважение в первую очередь твоему высокому происхождению. Если ты откажешься, это будет оскорблением, нанесенным императору.

Помрачневший принц подошел к окну, растирая ладонью лицо.

— Проклятье, — тихо прорычал он. — Как же утомили меня эти условности и правила.

— Ничего не поделаешь. Это входит в твои обязанности посланника нашего королевства.

— Император со своим окружением тоже едет?

— Нет. Я слышал, сам Шерегеш побаивается охоты на драконов. Правда, об этом стараются не говорить. За такую болтовню и головы лишиться можно. К тому же… Видишь ли…

— Что? — Леон обернулся. — Ну, говори уже.

— В первые ночи после полнолуния назначена инициация.

— Не понял. О чем ты?

— В грядущие три ночи на своем ложе император будет делать из своих девственных наложниц женщин.

Леона будто окатили ледяной водой, да еще ударили бревном по голове в придачу. Инара окажется в постели с этой мерзкой жабой…

— Леон, послушай. Я все знаю.

— Знаешь что? — голосом обреченного на вечные муки простонал Леон.

— Я видел, как ты ночью стрелой мчался наверх. Потом я видел ее на верхней террасе дворца. А тебя на площадке лучника. Если так будет продолжаться, то вскоре об этом узнает весь дворец. Ты хоть понимаешь, в какую беду можешь вовлечь всех нас, себя самого и эту бедную девочку? Речь идет не только о нескольких человеческих жизнях и судьбах. Здесь за тебя в ответе будет весь Гринвельд.

Леон уселся рядом, уронив лицо в ладони и сдерживая яростный крик.

— Мой принц, возьми себя в руки, — продолжал сир Нордвуд. — Ты когда-нибудь станешь королем Гринвельда. А она — наложница императора Тассирии. И наши государства должны жить в мире. Этому не должно помешать твое вожделение…

— Это не вожделение, болван…

— Что ж, тем хуже. — Харольд покачал головой. — Но если речь идет о высоких чувствах, то тем более ты не должен омрачать эти чувства кровью, которая может пролиться, если ты забудешь, кто ты и зачем ты здесь. Готовься к охоте, мой принц. Мы должны ехать. Мы пустим чудовищу его холодную кровь, и это отрезвит тебя. Да и полезно будет побыть какое-то время вдали от этого дворца, с его обитателями и обитательницами. Мы выступаем на рассвете.

Сир Нордвуд поднялся и направился к двери.

— Подумай вот еще над чем, Леон, — обернулся он, прежде чем выйти. — У Шатисы уже несколько дней глаза на мокром месте. Похоже, что не только наложница нашего милашки Брекенриджа влюблена в своего нового господина. Шатиса находит утешение в объятиях своей сестры Морены, которая выслушивает ее стенания. Но Морена — моя наложница, ко всему прочему. И я вынужден мириться с тем, что по этой причине моя постель пуста.