На всю жизнь (повести) - В. Подзимек

Менгарт кивнул, хотя не был уверен, что понял все до конца. Главврач начал подробно знакомить его с диагнозом, объяснил ему план операции и способ долечивания.

— Я не намерен что-либо приукрашивать, пан Менгарт. Вы должны осознать, что ваша жена и после операции не будет полностью здорова, — добавил он.

— Мог бы я с ней поговорить? — неуверенно спросил Менгарт, и главврач разрешил ему это.

Менгарту пришлось взять себя в руки, чтобы войти в палату с наигранной веселостью на лице.

— Я уже думал, что тебя отпустили домой и мы разминулись, — сказал он Либуше.

— Видишь, какие я получила апартаменты. Только для себя лично. Как тогда в Ереване, помнишь?

Еще бы он не помнил! В тот вечер они отдыхали на балконе и пили чай из больших чашек. Воздух был теплый, небо безоблачное. Либуша, загоревшая, с мечтательными глазами, смотрела на цветущие в парке деревья и вздыхала: «Как же здесь прекрасно!»

— Ты думаешь, Ярослав, что мы были счастливы вдвоем? — спросила она неожиданно, вспомнив прекрасные минуты, проведенные в Сухуми, Сочи, Ялте и других городах.

— Я счастлив, живя с тобой, Либуша. И буду счастлив с тобой всегда, — заверил он жену и сжал ее руку.

Ее губы едва заметно затрепетали.

— Это хорошо, Ярослав, это очень хорошо. Я тоже была с тобой счастлива, о чем еще можно мечтать в жизни?..

Домой Менгарт ехал медленно, на третьей скорости. Водители едущих за ним машин нетерпеливо сигналили и, обгоняя, выразительно стучали себя по лбу. Он внимательно следил за лентой дороги с голыми тополями по обочине, выводившей через мост к гряде гор. Оказавшись у их подножия, он остановил машину, выключил мотор и зашагал к лесу. Он проваливался в глубокий снег, падал, снова поднимался и шел дальше. Подойдя к первым деревьям, подполковник остановился. Оперся о ствол стройной ели, подышал на ее кору. Ему надо было хоть минуту побыть одному, без свидетелей, потому что бывает так, что и мужчине это совершенно необходимо.

В Борек Менгарт вернулся незадолго до сумерек. Перед воротами прохаживался майор Сойка, в гражданской одежде и изрядно продрогший.

— Что-нибудь стряслось, Франтишек? — спросил его Менгарт, быстро выйдя из машины.

— Ну и ну, неужели мы не можем прийти друг к другу просто так?.. — ответил майор. — У Либуши был? — осторожно начал он, когда они сели за стол, на котором дымился жасминовый чай и стояли две рюмки сливовицы, присланной братом Менгарта из Моравии, из Зноймо.

— Да. Завтра ей делают операцию.

— Вот видишь, самое худшее минует, и она снова будет с тобой.

Менгарт отпил чаю.

— Ты даже не знаешь, Франтишек, как я этого хочу… — проговорил он.

— Твоя Либа заслужила спокойную жизнь. Что за жизнь с нами у наших женщин? Тем более у твоей Либы — ведь ты всегда был на переднем крае. Всегда там, где что-то творилось. Мало кому по плечу такой объем работы.

— Побереги дифирамбы для похорон, — махнул рукой Менгарт.

Сойка засмеялся:

— Что это ты о похоронах? Тебя ждет прекрасное время. Садик, внучата, рыбалка, время от времени будете с Либой куда-нибудь ездить, сделаете то, на что до сих пор не хватало времени. Пусть молодежь покажет, на что она способна.

— Многого от нее ждать пока нельзя, — скептически бросил Менгарт.

— Думаешь? Я бы не стал недооценивать наших молодых офицеров.

Менгарт, желая, очевидно, уклониться от спора, поднял рюмку:

— Ну что ж, выпьем за самое обычное в нашей жизни и в то же время самое главное! За здоровье!

Они выпили. С минуту молчали. Потом Сойка спросил напрямую:

— Мы с тобой друзья, Ярослав? Плюнь на наши различные подходы к некоторым вопросам и скажи, мы с тобой хорошие друзья?

Менгарт посмотрел на него с некоторым удивлением.

— Конечно, — ответил он.

Сойка задумчиво поиграл пустой рюмкой, потом резко поставил ее на стол.

— Тебе надо уйти, Ярослав, — твердо сказал он.

— Как уйти? Куда? — не понял Менгарт.

— Послушай, Ярослав, иногда лучше уйти с почетом, чем быть уволенным по приказу. В штабе шушукаются, что ты уже не справляешься, тормозишь рост молодых, что ты уже не тот Менгарт, каким был десять лет назад… Я знаю, многие из тех, кто распространяет такие слухи, просто-напросто тебе завидуют. Завидуют твоим способностям, энергии, заслугам. Но доля правды в их словах есть. Проверка это подтвердила.

— Какой правды? — Подполковник вскочил с кресла и угрожающе выпрямился. Он думал, что Сойка пришел из-за Либы, желая его утешить, ободрить, а оказалось…

— Сядь, Ярослав, зачем кричать? — успокаивающе сказал майор.

— Я неблагожелательно отношусь к молодым? — бушевал подполковник. — А как же Гинек Ридл? А Душан Главка? А этот юнец Майерчик? — возмущался он.

— Ты лучше меня знаешь, как с ними обстояло дело. Ридла, скажем так, ты сам выбрал. Он импонировал тебе и тем, что никогда не стремился командовать. Ты правильно рассудил, что в дивизион он не вернется, он понадобится в другом месте. Главку ты, наоборот, недооценил. Не предполагал, что из этого незаметного офицера вырастет хороший организатор и прекрасный специалист, хотя и с большими амбициями. Ты не думал, что он перерастет тебя на голову. Поэтому ты упорно защищаешь застаревшую практику, на которую даже сам уже не надеешься. Ты, видимо, полагал, что усмиришь Главку, но он не поддался. А знаешь, почему он не сдался, Ярослав? Он считает чуть ли не за честь вести с тобой споры из-за каждой мелочи, и, когда ему удается убедить тебя, он бывает вне себя от счастья… Извини, но ты сам захотел это услышать. Да и кто скажет тебе об этом, если не я?

Сойка немного задыхался от волнения. Менгарт будто застыл, рука его с побелевшими суставами с такой силой судорожно сжимала бутылку с прозрачной жидкостью, что казалось, стекло не выдержит и лопнет. Потом до Менгарта, видимо, дошло, что Сойка внимательно за ним наблюдает.

— Значит, по-твоему, мне пора на пенсию, в саду копаться? — сказал он иронически и долил в обе рюмки. Сойка хотел возразить, но Менгарт не дал ему это сделать. — Это за все, что мне удалось создать и взлелеять в этом дивизионе? Я ночами не спал, детей своих видел только спящими, Либуше внимание не уделял — а теперь надо уходить? — Голос его задрожал, покрасневшие глаза уставились вниз, на узор паркета. — Я отдал своему дивизиону все, что имел, самое лучшее, что во мне было!

— Именно поэтому, Ярослав, именно поэтому тебе надо уйти. Это тоже великое искусство, и оно тоже характеризует личность. Попроси о переводе на другую работу, покажи всем, что ты правильно оцениваешь свою роль. Это не проигрыш, Ярослав, поверь мне. Тебе найдут интересную работу, ты будешь продолжать использовать свой опыт, обретешь больше спокойствия и найдешь время для себя и для Либуши. Ты заслуживаешь того, чтобы уйти с почестями, Ярослав.

Голос заместителя доносился до него откуда-то издалека и был едва слышен. Менгарт даже не был уверен, что слова Франтишека — вовсе не галлюцинация. Мог ли он подозревать Сойку в неискренности или нечестности? Неожиданно Менгарту почудилось, что с ним разговаривает не только Сойка, но и главврач, и Либуша. В эти тяжелые минуты, которые могут подстеречь каждого человека, перед его взором пронеслась вся его жизнь, точно он просмотрел своеобразный кинофильм. Это был фильм, полный резких жизненных поворотов, страданий, разочарований, побед и тех мимолетных минут, которые мы называем счастьем.

— Ты на самом деле думаешь, что Главка меня… что я его чему-то научил?

Майор с облегчением засмеялся:

— Неужели ты никогда не замечал, как он старается тебе подражать? Иногда он этим даже действует мне на нервы. Капитан перенимает твои манеры, даже голос повышает совершенно напрасно, как и ты. Сам знаешь, сколько раз я из-за этого на тебя сердился… Да, знаешь, как называют его солдаты? Не иначе как Менгартик, имея в виду, что он еще не дорос до тебя.

— Менгартик? Никогда об этом не слышал, — не скрыл своего удивления Менгарт.

— А тебе и не надо всего знать, хотя ты и командир.

Сойка поднялся со стула, готовясь уйти. Менгарт проводил его к самым воротам и задумчиво посмотрел вслед, пока Сойка не исчез в темноте. Подполковник стоял неподвижно, на лоб его сползли густые с проседью волосы, вокруг век, рта и на висках обозначились резкие морщинки.

Потом медленным шагом он направился в дом, чувствуя боль в сердце. Это была не физическая боль, но не менее мучительная. Подполковнику казалось, что он что-то теряет, теряет медленно, постепенно, это «что-то» еще не очень далеко от него, но он уже не может протянуть руку, чтобы его крепко схватить.

У Менгарта никогда не было привычки сдаваться. Никогда! А теперь, выходит, ему следует уйти, уйти в расцвете сил? Только из-за того, что где-то шушукаются, что он стареет? Какая, к черту, старость, здоровьем он мог бы и с молодыми поделиться, пусть спросят врачей!