Пробирная палата - К. Паркер

Да, в теории все было замечательно. Что же получится на практике, когда лагерь подвергнется реальному испытанию, еще предстояло увидеть. Конечно, Моросай прав: возлагать все надежды на фортификацию, броню, доспехи неверно и бессмысленно. Какой бы сильной, крепкой и прочной ни была сталь, она все равно не устоит перед тяжелым молотом. Но согласиться на то, чтобы выйти навстречу врагу, навстречу Бардасу Лордану, надеясь на возобладание здравого смысла и целесообразности, Темрай не мог. И очень жаль, как сказал Моросай. Потому что армия и стоящий во главе ее человек, сокрушивший стены Ап-Эскатоя, вряд ли столкнутся с большими трудностями, когда упрутся в заборчики, наспех возведенные за несколько дней.

Я здесь, Бардас Лордан, разоритель городов, я жду тебя. А ведь совсем недавно это я был Темрай, разоритель городов, свято веривший в то, что даже стены Перимадеи недостаточно прочны для меня и моего большого молота.

Можно верить во что угодно, но вера не стоит и выеденного яйца, пока не пройдет проверку, настоящее испытание, а до этого дело пока еще не дошло. И пока еще есть время, можно помечтать, поразвлечься.

Темрай спустился по тропинке и, остановившись на полпути, стал наблюдать за тем, как его люди копают ров, бросая землю в ту сторону, где должен был подняться вал, вторая линия обороны. Большинство работали молча, что было необычно для кочевников, но кое-где пели, и до вождя доносились обрывки старинных песен, нестройные голоса, наплывающие один на другой. Ров уже был глубоким, и корзины с землей поднимали на веревках, с помощью лебедок, которые устанавливали мастера-плотники. От леса к плато тянулись повозки с бревнами, которые опасно шевелились, грозя вот-вот разорвать сплетенные из травы веревки и раскатиться.

Где-то там, у моста, женщины – вообще-то ими командовала Тилден, не сплетшая за свою жизнь ни одной веревки и не особенно переживавшая по этому поводу – стирали руки, изготавливая канаты из лозы и стеблей трав. Темрай слышал, как стучат молотки по наковальням в наспех устроенных кузнях, где делали гвозди и кирки, топоры и ободы, лопаты и крючья, алебарды и наконечники для стрел. Рядом с кузнями, не обращая внимания на грохот, работали корзинщики, ловко и споро перебирая ивовые прутья, тут же бегали дети, приносившие охапки веток. Неподалеку устраивали площадку для требушета. Лишнюю землю уже срыли, и теперь двое мужчин загоняли в песок столб, по очереди поднимая и опуская внушительных размеров молоты.

Немного дальше пилили бревно, сталь отбрасывала солнечные лучи, и разлетавшаяся древесная пыль на мгновение становилась золотой, прежде чем осесть на землю еще одним серо-желтым слоем. Столько активности, столько усилий, столько мысли, изобретательности, ловкости, умений; Темраю невольно вспомнился первый день, проведенный им еще мальчишкой в Перимадее. Тогда, идя по улицам города, он был поражен стремительной пульсацией жизни, которую наблюдал в бесчисленных мастерских, лавках, магазинах… Тогда он подумал, что хотел бы, чтобы и его народ стал таким.

И вот он стал. Благодаря своему вождю.

– Извините, – сказал Геннадий, – вы случайно не ждете гуся?

Человек обернулся:

– Так вы его привезли? Отлично. – На нем была шляпа, поэтому Геннадий и не узнал его со спины. – Вы ведь доктор Геннадий, не так ли? Конечно, вы вряд ли помните меня…

– Горгас Лордан.

– Ага, так, значит, вы все помните. – Горгас улыбнулся. – Я польщен. Что ж, это приятный сюрприз. Пожалуйста, садитесь, я угощу вас чем-нибудь.

Геннадий нервно усмехнулся.

– Вообще-то… – начал он, но было уже поздно. Горгас поставил на стол большой кувшин с сидром и настойчиво подталкивал в его сторону чашку.

– Не вполне соответствует стандартам Города, – говорил он, – но пить все-таки можно. В любом случае вам надо попробовать, что мы здесь, в Месоге.

– Я всегда думал, что вы специализируетесь на пиве, – ответил Геннадий, которому не было абсолютно никакого дела до того, что пьют в Месоге. – Значит, это ваше нововведение?

Горгас покачал головой:

– Мы всегда делали сидр. Помню, когда я был мальчишкой, у меня порой буквально кружилась голова от запаха сыра. Но кое в чем вы правы: я действительно поддерживаю тех, кто этим занимается, надеюсь, мы сможем продавать сидр за границу. Сейчас поблизости расселилось немало бывших жителей Города, привыкших употреблять хороший сидр, и я хочу, чтобы именно мы поставляли им этот напиток. Ваше здоровье.

– И ваше.

Геннадий поднял чашу из рога. Сидр оказался резкий и острый, как уксус.

– Спасибо, что привезли гуся, – с самым серьезным видом заявил Горгас. – Это еще одна перспективная линия. Новая порода, выведенная там, у них, и мне хотелось бы… – Он не договорил. – Скажите, доктор, а вы знаете толк в птице?

Геннадий покачал головой:

– Боюсь, я знаю лишь, как ее едят.

Неизвестно почему, эта реплика показалась его собеседнику необычайно забавной.

– Вот и прекрасно, – сказал он, вдоволь насмеявшись. – Тогда вы оцените мой план. Так вот, по моим сведениям, спрос на птицу сейчас просто неограниченный. Я уж не говорю о яйцах и пере. – Горгас поднял гуся, держа его за лапы, так что голова раскачивалась из стороны в сторону. – Так вот, я считаю, что здесь кроется прямая дорога к успеху. Итак, как к вам относились? И что, извините за любопытство, вы там делали с этими дикарями? Не самое лучшее, на мой взгляд, место для всемирно известного философа.

Геннадий объяснил: возможно, получилось не очень понятно, но у него сложилось впечатление, что Горгас и так все знает. Когда он закончил свой рассказ, его собеседник кивнул и подлил в чашу сидра.

Несомненно, ситуация довольно-таки неловкая. У меня такое чувство, что Темрай и его народ недолго задержатся в этом мире. Печально, конечно: их смелостью можно восхищаться, за последние годы у кочевников наметился значительный прогресс. О, извините, надеюсь, вы не приняли мои слова за попытку оскорбить вас. Я по привычке все еще воспринимаю вас как шастельского академика. Хотя та маленькая война со Сконой уже закончилась. Совсем забыл, что вы же, конечно, перимадеец.

– Не беспокойтесь, все в порядке, – ответил Геннадий, обеспокоенный уже тем, что этот человек вообще думает о нем в каком бы там ни было контексте. – И до определенной степени я с вами согласен. Будучи там, среди кочевников, я понял, что к ним трудно относиться без симпатии.

Горгас улыбнулся:

– И все же, давайте не забывать о главном. У моего брата Бардаса появилась возможность сделать карьеру в армии Империи. Знаю, это может показаться глупым, но я беспокоюсь за него. Как-никак он мой брат. Видите ли, с тех самых пор как он ушел из армии – я говорю об армии Города, после смерти Максена, – Бардас как-то потерялся, его носит по волнам, у него нет настоящей цели в жизни, он попусту растрачивает себя. Я действительно думал, что смогу увлечь его чем-то, втянуть в то, что мы делали на Сконе, в конце концов, отдать ему свою работу, ведь Бардас справился бы с ней куда лучше меня, а я всегда хотел вернуться домой, в Месогу, и попробовать себя в роли крестьянина. А теперь, – он вздохнул, – у меня есть то, чего я желал, но посмотрите – где я и где Бардас. Служил сержантом, рисковал собой в каких-то подземельях, гнул спину в Пробирной палате. И это вместо того чтобы заняться настоящим делом, достичь чего-то, чем можно было бы гордиться. Нет, если Бардас разобьет кочевников и убьет Темрая, совершит нечто еще более грандиозное, чем сокрушение Ап-Эскатоя, он вполне может рассчитывать на приличную работу, возможно, даже на должность префекта, хотя он и чужак. – Горгас улыбнулся и откинулся немного на спинку стула. – Вот почему – пусть это и покажется немного бессердечным – мне жаль Темрая и его народ, но я по-настоящему хочу этой войны ради блага Бардаса. Для него она стала бы ответом на многие вопросы.