Булатный перстень - Дарья Плещеева

— Вот сюда, на корму, сударыня, — говорил услужливый дядя Ефрем, сразу угадавший в кавалере даму. — Вы, молодчики, сюда, на банку. Ты, брат Ефим, вон туда. Господин Новиков, вот для вас место, да помогите господину Михайлову сойти, да бережно…

Михайлов поморщился — вот сейчас она проявит любезность и пожалеет раненого героя, этого еще недоставало. Он оттолкнул Новикова, отдал свою трость Родьке и спустился в лодку сам, хотя и неуклюже. Наступать на ногу он мог и даже приспособился ставить ступню боком, но причал — не спальня в колокольцевском доме…

Наконец все расселись.

— С богом, — сказал дядя Ефрем. — Мочи весла! И — раз, и — два!..

Михайлов ждал, что Александра хоть что-то скажет, из чистой любезности, но она молчала. Коли так — молчал и он. Новиков, заметив наконец, что этих двоих то ли что-то связывает, то ли, наоборот, разъединяет, засмущался и тоже не знал, с чего начать беседу. Ефимка Усов удивился поведению крестненького и, насторожившись, ждал, что же из этой молчанки выйдет. Родька — и тот притих.

Лодка огибала Васильевский с востока, мимо стрелки, мимо пристани, где собралось немало судов, капитаны и владельцы которых боялись оказаться под огнем шведского флота; хоть судно и торговое, да война все спишет. Михайлов, отвернувшись, хмурился, глядя на грязную воду. Ему было о чем поразмыслить. А Ефимка, глядя на него, тоже придал себе надутый вид, хотя больше всего он страстно желал лечь на дно лодки и поспать. В доме Новикова ему удалось сомкнуть веки всего на четыре часа, и скопилась усталость, — она требовала, чтобы бренное тело уложили в постель по меньшей мере на сутки.

После происшествия на Елагином острове, проводив взглядом убегающего Ероху после сражения с коровой, Усов некоторое время ждал товарища. Но вскоре его приметили и стали гонять с причалов. Тогда он рассудил, что незачем мозолить людям глаза, и решил отправиться, как было условлено, — к Новикову, чтобы поскорее сообщить Михайлову новости. Но сперва нужно было убраться от Елагина острова. Ефимка в Питере знал лишь несколько улиц, по которым бегал пешком, лабиринт островов, речек и каналов был для него китайской грамотой, а выбираться-то следовало вплавь.

Окликая лодочников, Усов разведал путь и кое-как добрался до северной оконечности Голодая. Там он причалил, привязал лодку, а весла спрятал под другой, старой, лежавшей на берегу. Оказавшись на суше и вздохнув с облегчением, Ефимка поспешил к Новикову. На ногах оно получалось не в пример быстрее.

Хозяина он нашел в саду.

— Дитятко у нас, — поделился радостью Новиков, — парнишечка, сущий ангелочек. Дуры-бабы выгнали меня, сказали: куда ты лезешь со своими карандашами? А я бы нарисовал…

— Владимир Данилыч, вы мичмана Ерофеева помните? — спросил Ефимка. — Кланялся…

— Ты ему больше двух копеек не давай. Я, старый дурак, его пятаками разбаловал. Что, много выклянчил? Ты про эти деньги забудь. Пропьет и не вспомнит…

— Какие пятаки? Мы с ним вместе за шлюпкой гнались!

— С Ерохой?!

Выслушав сумбурный доклад, Новиков повел Усова в кабинет, соорудил ему там на стульях ложе, дал укрыться старую шубу и велел, проспавшись, бежать на пристань, где держит лодки дядя Ефрем, а дорогу спросить у баб, хлопотавших вокруг роженицы. Сам же собрался, причем свежую рубаху с чулками ему выкинули в дверь спальни и тут же эту дверь захлопнули, и отправился к Михайлову.

— Черт знает что! — сказал Михайлов, узнав, что в погоню за Майковым ввязался невесть откуда взявшийся Ероха. — Так, значит, его там елагинская дворня гоняет? Поймали, поди, да накостыляли по шее. И в Невку выкинули.

— Кабы выкинули — он бы ко мне прибежал в поисках тебя с Ефимкой… А не прибежал. Что-то Ероха такое знает, коли в погоню кинулся. Он еще сенатора Ржевского всуе поминал! — вспомнил Новиков. — Непременно сидит на острове в кустах! Ежели не сыскал елагинского винного погреба. Тогда конец погребу — эта прорва ненасытная все в себя всосет!

Сидя в лодке и не глядя на бывшую любовницу, Михайлов вспоминал, что успел ему рассказать Ефимка про их с Ерохой внезапное содружество, и не мог понять — отчего записного питуха понесло вдруг преследовать шлюпку? Не может же быть, чтобы ему приказал это сделать сам сенатор — или Ржевский уж пьяных от трезвых отличать разучился?

Другая забота — понять, где нашел прибежище Майков.

Хотя Родька Колокольцев был поставлен на пост в том месте, где ему ничто не угрожало и вообще ничего не могло произойти, однако именно там он совершил открытие. Мимо него прошел человек, в котором он опознал одного из двух офицеров, доставивших одурманенного Михайлова на борт «Мстиславца» и, скорее всего, похитивших булатный перстень. Придя в безумный восторг, Родька стал его выслеживать по всем законам детективного жанра.

Он сопроводил этого кавалера до ворот, запомнил местность и поспешил на поиски Михайлова. Но лодки на месте Родька не нашел, заметался, побежал на Мещанскую, убедился, что там все тихо, опять поспешил к Мойке и оттуда уж направился домой.

Михайлов знал Санкт-Петербург выборочно, к примеру, Васильевский остров хорошо, поскольку там жил, и справа от дома морская пристань, а слева — гавань. Он скорее ориентировался по рекам и каналам. Если бы Родька сказал ему, что почти добежал до Обухова моста и до Фонтанки, то Михайлов представил бы себе местность. Но взбалмошное «ни то ни се» толковало о каких-то вывесках с кренделями и угловых каменных домах розового цвета.

Решив, что дом, где скрылся Майков, никуда не денется, Михайлов постановил первым делом произвести разведку возле Елагина острова. Ведь неспроста же туда повезли пленника. Он сговорился с дядей Ефремом, который знал едва ль не всех столичных лодочников, чтобы порасспрашивал их. Дяде Ефрему они ответят на вопросы так, как не ответили бы ни Михайлову, ни даже Новикову, который на Васильевском был персоной известной. Может статься, кто-то ранним утром и приметил шестивесельную шлюпку.

А если сведения окажутся такими, что можно действовать, то Михайлов организует десант на остров в составе Новикова, Усова, дяди Ефрема и гребцов. Так он замышлял, пока не появилась Александра с Пашкой и Гришкой. Два молодых лакея, очень довольных, что вместо унылого сидения предстояли какие-то приключения, весьма бы пригодились в десанте. Вот только присутствие Александры Михайлову сильно не нравилось.

Знай он лучше дамскую натуру, понял бы: Александра не в восторге от того, что плывет с бывшим любовником выручать будущего супруга.

Так они прилежно и глядели в разные стороны, а Новиков, отнюдь не дурак, стал потихоньку соображать, что сие противостояние значит. Ефимка же понял одно: любезный крестненький обижен на переодетую даму, надо полагать, хвостом перед ним вертела, а к себе не подпустила. Родька, видя, что старшие не расположены к беседам, предался мечтаниям: когда рука срастется, он отыщет хорошенькую девицу на Миллионной и примется за ней махать по всем правилам, со свиданиями в Летнем саду, в модных лавках, с комплиментами и букетами. Единственное, чего он боялся, что война кончится и не будет случая совершить подвиги, за которые полагаются ордена. Если бы явиться к девице хотя бы с Георгиевским крестом четвертого класса или с Владимирским четвертой степени!.. Тут бы ей и стало ясно, что кавалер достойный, затмевает городских щеголей, гораздых только вертеться в бальном зале.