Человек без свойств (Книга 2) - Роберт Музиль

— Не с этим, — сказал он вполголоса.

Он выбрал для Клариссы другого убийцу и заговорил с ним. Это был маленький коренастый человек с острой, наголо, по-арестантски, остриженной головой, общительность которого, видимо, была известна врачу, ибо больной сразу же вытянулся перед ним и, услужливо отвечая, показал два ряда зубов, как-то тревожно напоминавших два ряда надгробных камней.

— Спросите-ка его, почему он здесь, — шепнул доктор Фриденталь брату Клариссы, и Зигмунд спросил остроголового крепыша:

— Почему ты здесь?

— Сам прекрасно знаешь! — прозвучал короткий ответ

— Я этого не знаю, — не желая отступаться сразу, глуповато ответил Зигмунд.

— Сам прекрасно знаешь!!! — повторился с большей настойчивостью тот же ответ.

— Почему ты грубишь мне? — спросил Зигмунд. — Я правда не знаю!

«Какая все ложь!» — думала Кларисса и обрадовалась, когда больной просто ответил:

— Потому что хочу!! Я могу делать что хочу!! — повторил он и оскалил зубы.

— Но нельзя же грубить без причины! — повторил злополучный Зигмунд, у которого было сейчас, в сущности, не больше изобретательности, чем у больного.

Кларисса злилась на брата за то, что он исполнял глупую роль человека, дразнящего в зоопарке плененного зверя.

— Это тебя не касается! Я делаю что хочу, понял?! Что хочу!! — по-унтерски рявкнул душевнобольной и засмеялся чем-то в лице, но не ртом и не глазами, которые, напротив, дышали страшной злостью.

Даже Ульрих подумал: «Не хотел бы я сейчас оказаться с ним один на один». Зигмунду было трудно стоять на месте, поскольку сумасшедший подошел к нему вплотную, а Клариссе хотелось, чтобы тот схватил ее брата за горло и укусил в лицо. Фриденталь с удовлетворением предоставил эту сцену ее стихийному ходу, ибо с коллегой-врачом можно было в конце концов и не нянчиться и наслаждаться его смущением. Он эффектно довел напряжение до предела и, лишь когда его коллега бессильно умолк, дал знак двинуться дальше. Но Кларисса опять чувствовала это желание вмешаться! Оно как-то возрастало с усилением барабанной дроби ответов безумца, Кларисса вдруг не смогла больше сдерживаться, подошла к больному и сказала:

— Я из Вены!

Это было бессмысленно, как наудачу извлеченный из трубы звук. Кларисса не знала, что она хочет этим сказать и как это пришло ей в голову, и не задавалась вопросом, знает ли больной, в каком он находится городе, и если он это знал, то ее слова были и подавно бессмысленны. Но она испытывала при этом чувство какой-то большой уверенности. И правда, бывают еще порой чудеса, хотя преимущественно в сумасшедших домах: когда она это сказала, стоя перед убийцей и пылая от волнения, на него вдруг нашло какое-то сияние; его зубы-надгробья скрылись за губами, а колючий взгляд сделался доброжелательным.

— О, золотая Вена! Красивый город! — сказал он с честолюбием бывшего мещанина, у которого всегда наготове стандартные фразы.

— Поздравляю вас! — сказал доктор Фриденталь со смехом.

Но для Клариссы сцена эта стала очень важной.

— А теперь пойдемте к Моосбругеру! — сказал Фриденталь.

Получилось, однако, иначе. Они осторожно выбрались из обоих дворов и направились вверх по парку к какому-то отдаленному, по-видимому, бараку, как вдруг к ним откуда-то подбежал санитар, который явно искал их уже давно. Он подошел к Фриденталю и передал ему шепотом какое-то длинное сообщение — судя по лицу врача, задававшего время от времени вопросы, важное и неприятное. И, с серьезным и огорченным видом вернувшись к ожидавшим, Фриденталь сообщил им, что из-за инцидента, конца которому пока не видно, вынужден отправиться в одно из отделений и, к сожалению, прекратить экскурсию. В первую очередь он обращался при этом к важному лицу в скрытом под белым халатом генеральском мундире; но Штумм фон Бордвер благодарно ответил, что и так уже получил достаточное представление о прекрасном порядке и замечательной дисциплине в больнице и что после увиденного знакомство еще с одним убийцей не имеет, в конце концов, существенного значения.

У Клариссы, однако, было такое разочарованное, даже убитое лицо, что Фриденталь предложил отложить посещение Моосбругера и еще кое-что до другого раза и известить Зигмунда по телефону, как только определится подходящий для этого день.

— Очень любезно с вашей стороны, — поблагодарил генерал за всех, — только что касается меня, то я, право, не знаю, позволят ли мне другие мои дела при этом присутствовать.

На том и порешили, и Фриденталь свернул на дорожку, которая вскоре скрыла его за холмом, а остальные в сопровождении оставленного с ними санитара направились к выходу. Они сошли с дорожки и пошли напрямик вниз по склону, покрытому прекрасным буковым и платановым лесом. Генерал снял халат и весело нес его на руке, как пыльник на загородной прогулке, но разговор не клеился. Ульрих не проявлял желания пройти дальнейшую подготовку к предстоявшему вечеру, а сам Штумм был уже слишком занят возвращением домой; только Клариссу, которую он галантно эскортировал слева, счел он себя обязанным занять какими-то фразами. Но Кларисса была рассеянна и молчалива. «Может быть, ей все еще неловко из-за этого похабника?» — спрашивал он себя, испытывая потребность как-то объяснить, что в той особой ситуации ему нельзя было по-рыцарски вступиться за нее; но, с другой стороны, ситуация была и такая, что об этом лучше было вообще не говорить, обратный путь прошел, таким образом, в молчании и омраченно.

Только когда Штумм фон Бордвер сел в свою коляску, предоставив Ульриху позаботиться о Клариссе и ее брате, к нему вернулось хорошее настроение, а там появилась в мысль, благодаря которой эти угнетающие впечатления получили определенный порядок. Он извлек папиросу из большого кожаного портсигара, который всегда носил с собой, и, откинувшись на подушки, выпустил первые синие облачка в солнечный воздух. Он благодушно сказал: «Страшная штука, должно быть, такая душевная болезнь! Подумать только, за все время, что мы там были, я не видел ни одного курящего! Право, не представляешь себе, сколько у тебя преимуществ, пока ты здоров!»

34

Готовится великое событие

Граф Лейнсдорф и река Инн

За этим бурным днем последовал «Большой вечер» у Туцци.

Параллельная акция красовалась во всем своем блеске; сверкали глаза, сверкали драгоценности, сверкали имена, сверкал ум. Душевнобольной мог бы, пожалуй, сделать из этого заключение, что на таком светском рауте глаза, драгоценности, имена и ум сводятся к одному и тому же, он был бы не совсем не прав. Явились все, кто не находился на Ривьере или на северно-итальянских озерах, кроме тех немногих, кто в это время, к концу сезона, принципиально не признавал больше никаких «событий».

Вместо них пришло много людей, которых еще не видели. Долгий перерыв образовал пробелы в списке личного состава, и для их восполнения новых людей привлекали поспешнее, чем то соответствовало осмотрительному обычаю Диотимы. Граф Лейнсдорф сам передал своей приятельнице список лиц, которых он по политическим соображениям просил пригласить, и раз уж принцип исключительности ее салона был принесен в жертву этим высшим соображениям, то и всему остальному она не придала уже такого значения, как обычно. Вообще только его сиятельство и был причиной этого торжественного собрания; Диотима держалась того мнения, что человечеству можно помочь только по парам. Но граф Лейнсдорф упорно утверждал: «Собственность и образованность не выполнили в ходе исторического развития своего долга. Мы должны сделать последнюю с ними попытку!»

И граф Лейнсдорф возвращался к этому каждый раз.

— Дорогая моя, вы все еще не решились? — спрашивал он. — А пора. Кто только не вылезает уже с деструктивными тенденциями! Мы должны дать образованности последнюю возможность не уступить им.

Но Диотима, отвлеченная многообразием форм соединения людей в пары, забывала обо всем остальном.

Наконец граф Лейнсдорф стал ее увещать:

— Право, дорогая, я вас просто не узнаю! Мы сейчас бросили лозунг «Действовать!». Я лично заставил министра внутренних дел — ну, вам-то я могу доверить, что это я заставил его уйти в отставку. Все делалось наверху, очень высоко наверху. Да и правда, получался уже скандал, а ни у кого не было храбрости положить этому конец! Ну, вот, вам я это доверил, — продолжал он, — и теперь премьер-министр попросил меня, чтобы мы сами активнее участвовали в опросе для установления желания заинтересованных кругов населения в связи с реформой управления внутренними делами, ведь новый министр еще не успел разобраться во всем. И как раз вы, которая всегда была самой стойкой, вы хотите сейчас бросить меня на произвол судьбы? Мы должны дать собственности и образованности последний шанс! Знайте же: либо… либо!