Луна предателя - Линн Флевелинг

На этот раз, однако, он охотно соблюдал требуемое воздержание и терпеливо сидел вместе с Клиа во время бесконечных визитов. Алек чувствовал искреннюю печаль друга, хотя тот и не выражал ее в словах.

Только Беке в конце концов удалось заставить его открыть душу. На вторую ночь друзья собрались в комнате Теро.

Молодой волшебник создавал из теней, отбрасываемых свечой, фантастические фигуры, Серегил, необычно молчаливый, поник в кресле, вытянув ноги и опираясь подбородком на руку; Алек поглядывал на мрачное лицо друга, гадая, следит ли Серегил за созданной Теро игрой теней или поглощен своими собственными внутренними фантомами.

Бека неожиданно толкнула ногой ногу Серегила и в шутливом удивлении подняла брови, когда тот взглянул на нее.

— Ох, это ты, — сказала она. — А я-то думала, что здесь сидит Алек. Никто больше не мог бы так долго хранить молчание.

— Я просто думал об Идрилейн, — ответил Серегил.

— Ты любил ее, верно, дядюшка?

Алек улыбнулся: наверное, Бека назвала его ласковым детским прозвищем, чтобы отвлечь от грустных мыслей; «дядюшкой» она теперь называла Серегила редко и только среди своих.

Серегил пошевелился в кресле и обхватил руками колено.

— Да, любил. Она была уже царицей, когда я прибыл в Римини, и сделала все от нее зависящее, чтобы я смог найти себе место при ее дворе. Из этого ничего не вышло, конечно, но если бы не она, я мог бы никогда не повстречаться с Нисандером. — Серегил вздохнул. — В определенном смысле Идрилейн олицетворяла для меня Скалу. А теперь на троне Фория.

— Ты не думаешь, что она будет хорошо править? — спросила Бека.

Серегил переглянулся с Алеком; оба они вспомнили только им одним известные секреты.

— Думаю, она будет править в соответствии со своей натурой, — пожал он плечами.

Характер новой царицы очень интересовал и ауренфэйе. По распоряжению Адриэль для Клиа устроили приемную рядом с главным залом, украсив ее скаланскими и ауренфэйскими символами. Треножник из копий, с которых были сняты острия, поддерживал перевернутый щит Клиа. Курильницы наполняли воздух горьковатым запахом мирра и лекарственных трав, применяемых солдатскими лекарями. Свитки с каллиграфически написанными ауренфэйскими молитвами висели у всех трех дверей, чтобы показать душе Идрилейн дорогу к ее дочери, если покойной царице захочется ее навестить. Тонкий бумажный экран закрывал окно; в нем было проделано лишь маленькое отверстие, чтобы кхи Идрилейн могла войти и выйти.

Еще одной ауренфэйской чертой была маленькая жаровня у входа; все посетители бросали в нее по нескольку кедровых щепок — жертву в память усопшей. Считалось, что запах горящего кедра приятен мертвым, но живых от него скоро начинало мутить. К концу каждого дня под потолком комнаты колыхалось облако сизого дыма. Им пропахло все — одежда, волосы, мебель; даже по ночам назойливый запах не выветривался.

Целыми днями сидя рядом с Клиа, Серегил думал о том, как покойная царица отнеслась бы к ведущимся в комнате разговорам, вздумай она и впрямь посетить Сарикали.

Каждый посетитель, к какому бы клану он ни принадлежал и какое бы положение ни занимал, начинал с обычных соболезнований, но очень скоро начинал осторожно выпытывать все что мог о Фории.

Алек тоже заметил этот интерес. Все члены скаланской делегации, даже конники турмы Ургажи, стали неожиданно рассматриваться их ауренфэйскими знакомцами как знатоки характера новой царицы. Люди, раньше не снисходившие до того, чтобы разговаривать с Алеком, теперь останавливали его на улице и начинали расспрашивать: «Что собой представляет новая царица? Каковы ее интересы? Чего она хочет от Ауренена?»

Бракнил и Меркаль всегда имели что сказать в пользу Фории:

оба они в молодые годы сражались с ней рядом и теперь превозносили ее храбрость и воинское искусство.

Поскольку в отличие от Серегила Алека с царской семьей кровные узы не связывали, он мог не проводить целые дни в траурном покое; юноша помогал Теро и Торсину принимать посетителей, прежде чем те могли увидеться с Клиа, и заботился о том, чтобы каждой важной персоне был оказан должный почет.

Именно этим он и занимался на третий день, когда прибыли Райш-и— Арлисандин и его молодая жена. Когда Торсин и кирнари вступили в тихую беседу, Алек собрался удалиться, но Амали положила руку ему на плечо.

— Есть кое-что, о чем я хотела бы поговорить с тобой наедине, — прошептала она, бросая быстрый взгляд на мужа.

— Как пожелаешь, госпожа. — Алек отвел ее в пустую комнату позади зала.

Как только он закрыл дверь, Амали быстро прошла в другой конец помещения, стиснув руки в очевидном беспокойстве. Алек ждал, что последует дальше: Амали со времени их прибытия в Сарикали заговаривала с ним всего раза два.

— Мне посоветовал поговорить с тобой Ниал-и-Некаи, — призналась она наконец. — Он говорит, что на твою честь можно положиться. Я хочу просить тебя об одном, независимо от того, согласишься ли ты выполнить мое желание, ни слова из того, что я скажу, не должно выйти за пределы этой комнаты. Можешь ли ты поручиться мне в этом?

— Может быть, лучше тебе поговорить с кем-нибудь, облеченным властью? — предложил Алек, но Амали покачала головой. — Что ж, я готов дать тебе слово молчать — если только то, что я узнаю от тебя, не пойдет вразрез с моей преданностью принцессе Клиа.

— Преданностью! — воскликнула Амали, ломая руки. — Ну, об этом тебе самому придется судить. Юлан-и-Сатхил потребовал, чтобы некоторые кирнари встретились с ним сегодня в его доме. Мой муж тоже должен быть там

— Не понимаю Я думал, что они с твоим супругом враги.

— Они не испытывают друг к другу теплых чувств, — признала Амали, еще более расстроенная, чем раньше. — Поэтому меня это так и беспокоит. Что бы ни собирался сказать Юлан, это не пойдет на пользу вашей принцессе, но муж не говорит мне, какова цель назначенной встречи. Он так… так встревожен происходящим Я не представляю себе, что могло заставить его согласиться посетить дом того человека.

— Но почему ты говоришь об этом мне?

— Это была идея Ниала, как я уже сказала. Мы беседовали с ним, и он предложил: «Сообщи все как можно скорее Алеку-иАмасе». Почему бы он послал меня к тебе?

— Понятия не имею, госпожа, но даю тебе слово, что твоего секрета никому не открою.

Амали стиснула руку юноши, полными слез глазами вглядываясь в его лицо.

— Я люблю мужа, Алек-и-Амаса, и больше всего на свете не хочу, чтобы с ним случилось несчастье или бесчестье. Я не стала бы говорить с тобой, если бы не боялась за него. Я не могу ничего объяснить — просто с тех пор, как начались эти проклятые переговоры, у меня на сердце лежит ужасная тяжесть. Ведь теперь больше, чем когда-либо, мой муж — преданный союзник Клиа-а-Идрилейн.