Алхимия - Вадим Рабинович

Отрыв золотоискательской функции алхимии от духотворческих притязаний христианского средневековья ведет к иному типу модернизации алхимической деятельности, согласно которому в алхимии видят и находят основание революции в науке Нового времени; начало капиталистических отношений. К. Маркс в «Капитале», анализируя деньги как обращение товаров, приводит слова Колумба из его письма с Ямайки 1503 г.: «Золото — удивительная вещь! Кто обладает им, тот господин всего, чего он захочет. Золото может даже душам открыть дорогу в рай»[188]. Здесь Маркс указывает на связь золота как панацеи от материальной ущербности с духовными исканиями человека, преломленными через призму практических результатов («дорога в рай»). Еще шаг — и золото становится преобразователем всего, что с ним соприкасается. «Так как по внешности денег, — продолжает Маркс, — нельзя узнать, что именно превратилось в них, то в деньги превращается все: как товары, так и не товары. Все делается предметом купли-продажи. Обращение становится колоссальной общественной ретортой, в которую все втягивается для того, чтобы выйти оттуда в виде денежного кристалла. Этой алхимии не могут противостоять даже мощи святых, не говоря уже о менее грубых «res sacra— sanctae, extra commercium hominum» [священных предметах, исключенных из торгового оборота людей]»[189]. В золоте (деньгах) стираются качественные различия вещей. Оно, золото, — радикальный уравнитель. Иначе говоря, при капитализме оно — философский камень, на деле осуществляющий всеобщую трансмутацию. Не случайно Маркс прибегает к алхимической терминологии («реторта», «кристалл»). Если, согласно Марксу, современное ему общество приветствует золото, воплощающее сокровеннейший жизненный принцип, то античное общество ругает золото, ибо на него разменивается весь экономический и моральный уклад его жизни[190]. Посредине — Средние века, в которых золото (в том числе и алхимическое) занимает соответствующее ему место, уравновешенное местом, где помещается дух в христиански средневековом его смысле. Как только дух как коррелят золота скрадывается, появляются антиалхимиче-ские («антиденежные») инвективы Ронсара, Дю Белле, Бранта, Эразма…

Сходные мысли находим у Маркса во фрагменте «Власть денег в буржуазном обществе». В этом тексте Маркс интерпретирует золото (деньги) как средство метаморфозы человека, «всеобщего извращения индивидуальностей», «братания невозможностей»[191]. Мир навыворот. Всеобщее смешение и подмена. Золото (деньги) — «химическая сила общества»[192].

Марксовский анализ глубоко эвристичен: он помогает увидеть, как происходит фетишизация понятий, их извращение. А это необходимо, в частности, и для понимания средневековой алхимии. Алхимию, если следовать за Марксовым образом, можно представить как номиналисти-чески-реалистический парафраз товарно-денежных отношений домонополистического капитализма. В свою очередь, анализ товарного обращения, данный Марксом, позволяет прояснить вещно-понятийный статус самой алхимии, подвигнувшей в числе иных социокультурных реальностей к радикальной исторической трансформации Средние века — эту более чем тысячелетнюю удивительно устойчивую и консервативную культуру. Изымание злато-сереброискательской идеи — центральной в алхимии — из контекста средневековой культуры, казалось бы, «обалхи-мичивает» все; золото и впрямь становится всесильным магистерием. Все вещи мира участвуют в трансмутации. Алхимическая утопия как бы осуществляется. Но именно в силу этого алхимия перестает быть, оборачиваясь началом… капиталистической эпохи. Таков механизм «общественно-экономической» модернизации алхимии.

Вырванная из контекста средневековой культуры, алхимия может предстать почти новой химией, а алхимик — человеком с ренессансным, более того, буржуазно-индивидуалистическим мироощущением. Алхимия — паракультура, но средневековая паракультура, включенная в христианскую средневековую культуру как исторически неповторимое целое.

Каков же механизм этого включения? Несмотря на мировоззренческие притязания алхимии, созидающей собственный космос в подражание христианскому мироустройству, главное дело алхимика — все-таки златоделие (пусть не всегда в прямом смысле). Во всяком случае, практика во имя достижения благоденствия на этой земле. Философский камень существует для трансмутации неблагородного металла в благородное золото, для создания эликсира долголетия, здоровья, вечной жизни — царства благодати. Алхимия — гигантский философский камень, обращающий неблаго в благо. Философский камень — и цель, и средство. Золото — и цель, и средство. Алхимический космос — цель; золото — средство (и наоборот). Но в любом случае это практика; практика во имя земного, материального и морального блага. Дух остается по ту сторону алхимии. Он — цель и объект «официального» средневековья. Таким образом, алхимическое золото — гипербола духовного, материальное подражание духовному, искаженному в кривом алхимическом зеркале. Одним словом, гигантская антитеза по отношению к духовности христианского средневековья.

Акцент на практику в алхимии и акцент на дух в магистральном средневековье не подлежит сомнению. Акценты эти — разноименные полюса исторически определенной культуры. Они — взаимодополняющие корреляты в целостной средневековой культуре.

Алхимия — посредник меж средневековым ремеслом и средневековым теологическим умозрением. Но от этого алхимическая деятельность не становится деятельностью ненастоящей. Она — гипертрофированный образ этих двух составляющих средневековой деятельности. Причем это не делает ее бутафорской, ибо средневековое ремесло также амбивалентно: дерево, обретшее форму изделия в руках средневекового краснодеревщика, одновременно и похоже, и не похоже на дерево. Равно и алхимическое золото еще похоже на ржавое железо, но уже и не похоже. В этом его положительное отличие от золота природного. Алхимическое золото рукотворно; оно есть результат творения алхимика-делшурга, хотя всегда остается как чаяние. Так практика оборачивается духом. Напротив, алхимический «дух» «Изумрудной скрижали» становится вещью — средством для осуществления практических трансмутаций, обеспечивающих благо для тела и для души.

К. Маркс в «Экономических рукописях 1857–1859 годов», исследуя исторический процесс возникновения капиталистических производственных отношений, характеризует ремесленный труд докапиталистических формаций (речь идет о ремесленниках средневековых городов) как труд, который «наполовину искусство, наполовину самоцель»37. Такой труд, по Марксу, — пока еще собственный труд работника; определенное самодовлеющее развитие односторонних способностей работника[193]. «Ясно, что там, где отношение работника является собственностью на орудие труда, там в действительном процессе труда орудие представляет собой только средство индивидуального труда; искусство сделать орудие действительно своим собственным, овладеть им как средством труда выступает как особое мастерство работника, утверждающее его собственником орудия»[194]. Уникальный характер изделия средневекового мастера неотделим от средства труда как собственности мастера. Но обретение средства труда как собственности и есть средневековое мастерство-ремесло. Философский камень, ставший средством труда в трансмутационной практике алхимика, есть в некотором смысле сам алхимик, трансформирующийся в бога. Средство, вочеловечившись, становится целью; цель, приобретя вид изделия-вещи, становится средством. Средневековое ремесло уникально, хотя и глубоко корпоративно (и в этом смысле «серийно»). Если средневековое ремесло таково по внутреннему своему устроению и назначению, то ремесло алхимика наглядно таково. Но попробуем понять алхимию как средневековую «химию».

Алхимия — это прежде всего практическое златоделие, в формах и терминах которого осуществляется духовная цель (она же и средство) строительства космоса. Космостроительство в некотором роде тождественно самостроительству. В этом смысле алхимия есть реализация ремесленного идеала (неотделенности живой способности производителей от форм бытия, содержания и возможностей орудия их труда). Вместе с тем сам этот космос мыслится как вещь-средство, и поэтому даже эта чисто «духовная» цель тоже глубоко практична. Однако алхимическая практика — практика лишь при условии дополнительной противопоставленности официально-средневековому умозрительному природозна-нию. Итак, «духовное», «теоретическое» природознание магистрального средневековья и вещественная «экспериментальная» алхимия. Вне этого противопоставления нет и алхимии. Стоит оторвать опытную алхимию от умозрительного природознания, алхимия как историческая реальность перестает существовать. Тогда-то и легко увидеть в «алхимии» (уже не в ней!) прямую предшественницу научной химии, химической технологии или вовсе ничего не увидеть.