Покидая мир - Дуглас Кеннеди

— Мне кажется, что вам не следует сейчас оставаться одной.

— Все будет в порядке.

— Мне ситуация видится несколько иначе.

— Я умею справляться с проблемами.

Верн промолчал. Только еще крепче сжал мою руку и подтолкнул меня вперед. Ветер стал совсем уж свирепым, обжигал кожу. Мы добирались до «Паллисера» минут пять, и за это время пальцы у меня так закоченели, что было больно их сгибать. У входа в отель стояли три такси. Верн нагнулся к одному из них и назвал водителю адрес:

— Двадцать девятая улица, Северо-Запад.

— Но я живу совсем не там, а на Семнадцатой Юго-Восточной авеню, — запротестовала я.

— Мы поедем не к вам.

— Вы меня похищаете? — удивилась я.

Верн промолчал, но перегнулся через меня и запер дверцу с моей стороны.

— Вы можете мне доверять: я не собираюсь выпрыгивать из машины на полном ходу, — сказала я.

— Я однажды такое проделал.

— Серьезно?

— Серьезно.

— Зачем?

Опустив глаза и разглядывая свои руки, он медленно заговорил:

— Мою дочь тогда поместили в психиатрическую больницу. Точнее, я подписал документы о своем согласии на это. После этого я на неделю ушел в запой. Закончился он тем, что я на ходу выпрыгнул из машины. Попал в больницу на три недели. Перелом левой ноги. Трещины в трех ребрах. И сломанная челюсть. И еще меня какое-то время держали в отделении для душевнобольных. В результате я потерял работу. Это было ужасно, и мне не хотелось бы, чтобы с вами случилось что-то подобное.

— В психушке я уже лежала.

Он отреагировал молчаливым кивком, и больше мы не обменялись ни словом, пока не добрались до Двадцать девятой улицы. Такси высадило нас перед скромным коттеджем. Верн расплатился с водителем и пропустил меня вперед. Мы вошли, и он включил свет. Мы оказались в прихожей, которая выглядела так, словно в последний раз ее обставляли году этак в шестьдесят пятом: выгоревшие цветастые обои, древняя старомодная вешалка, у стены столик с парой круглых кружевных салфеточек. (Неужели кто-то еще помнит о таких?) Верн взял мою куртку, повесил ее и предложил пройти в гостиную и чувствовать себя как дома.

— У меня виски тоже ржаной, вы не против? — спросил он.

— Ржаной годится, — ответила я.

Гостиная была оклеена такими же обоями и обставлена тяжелой, темного дерева мебелью в том же стиле, что вешалка и столик в прихожей. Подголовники громадного кресла и дивана тоже были украшены изящными салфетками. У стены стояли два столика с лампами Тиффани и почтенный кабинетный рояль, заваленный нотами. Но более всего в этой комнате обращали на себя внимание полки — книжные полки во всю стену высотой, заполненные нотами и сотнями компакт-дисков. Диски были расставлены по алфавиту, с разделителями, на которых значились имена крупных композиторов. Имелась здесь и серьезная стереосистема, занимавшая две полки, а на полу — две огромные колонки.

Вошел Верн с подносом, на котором стояли два хрустальных стакана для виски, бутылка «Кроун роял», ведерко для льда и графинчик с водой. Он поставил поднос на кофейный столик.

— Поразительная комната, — заметила я.

— Мне она всегда казалась удручающе обычной.

— Но эта коллекция дисков… Здесь их, наверное, больше тысячи.

— Примерно тысяча сто. Остальные в подвале.

— Есть и остальные?

— Да. Кое-что.

— Можно мне взглянуть?

Верн пожал плечами, потом большим пальцем ткнул в сторону двери. Он открыл ее, повернул выключатель, я последовала за ним вниз по узкой лестнице…

То, что открылось моим глазам, меня просто ошеломило. Потому что там, в полностью оборудованном подвале, полка за полкой, высились стеллажи с компакт-дисками, так же скрупулезно упорядоченные, как наверху, в гостиной. Здесь же была и профессиональная стереоустановка с двумя мощными динамиками. К колонкам было развернуто большое уютное кресло. Рядом стояли стол на трех ножках и вращающийся стул с высокой спинкой, на столе лежали бумаги, книги, ноутбук, а чуть в глубине я увидела полку, на которой умещались все тома «Музыкальной энциклопедии Гроува». Словом, этот подвал одновременно напоминал и музыкальное святилище, и какой-то своеобразный командный пункт. Окажись доктор Стрейнджлав[109] любителем классической музыки, он почувствовал бы себя как дома в этом подземном убежище.

— Вот это да, — протянула я. — Просто потрясающе.

— Хм… спасибо, — отреагировал Верн.

— Вы купили все эти диски?

— Ну… примерно четвертую часть. Остальные… вы слышали когда-нибудь о британском журнале «Граммофон»? Или о «Стереоревю» в Соединенных Штатах? Я работаю обозревателем в обоих изданиях вот уже лет пятнадцать.

— И как раз здесь вы пишете свои обзоры?

— Да… и еще работаю над…

Он снова заколебался, замолк, словно не вполне уверенный, будет ли правильным поделиться со мной еще одним фрагментом из личной жизни.

— Продолжайте, — попросила я.

— Я пишу учебник.

— Это же замечательно! Кто-то заказал вам его?

Верн кивнул.

— Что за издательство?

— Макгроу-Хилл.

— Самый крупный издатель учебной литературы в США. Насколько я догадываюсь, этот учебник имеет отношение к музыке?

— Что-то вроде Оксфордского музыкального словаря, но для подростков, учащихся старших классов. Короткие рассказы о великих композиторах, от Хильдегарды Бингенской[110] до Филипа Гласса.[111]

— Как вам удалось выйти на такой фантастический проект?

— Я написал им длинное письмо, рассказал о себе, о своем образовании, преподавательском опыте, званиях, о сотрудничестве со многочисленными музыкальными изданиями… и приложил подробное описание своего замысла. Не рассчитывал, что получу ответ, но потом как гром среди ясного неба — этот звонок. Звонил их редактор по имени Кембл Харт. Спросил, могу ли я приехать в Нью-Йорк, чтобы с ним встретиться. Они даже пообещали купить мне билет на самолет и оплатить сутки в отеле, если соглашусь приехать. Я в Нью-Йорке не бывал с… черт, да с тех самых пор, как учился в университете, в конце шестидесятых.

— А где вы учились, в каком университете?

— В Торонто, а еще в Королевском музыкальном колледже в Лондоне. Но это было очень давно.

Настала моя очередь внимательно присмотреться к нему и оценить заново.

— По какому классу вы учились в Королевском колледже?

— Фортепьяно.

— Вы поступили туда как пианист-исполнитель?

— Это давняя история.

— Но… Королевский музыкальный колледж в Лондоне. Вы должны быть, мягко говоря, неплохим пианистом.

— Пойдемте наверх, — предложил Верн.

Он принялся выключать все светильники, потом проводил меня назад, в гостиную.

— Созрели для стаканчика виски? — спросил он.

— Да, спасибо.

— Вам разбавить или положить лед?

— Нет, предпочту в чистом виде.

Когда он наливал мне виски, я заметила, что у него чуть-чуть дрожат руки. Верн протянул мне стакан, потом нацедил себе совсем немного, внимательно следя за тем, чтобы не переборщить.

— Мне нравится ваш дом, — сказала я.

— Я им почти не занимаюсь.

— Но он такой надежный, и мебель такая солидная, из конца девятнадцатого века…

— Моей маме было бы приятно услышать ваши слова. Это все она собирала.

— Кем она была?

— Учительницей музыки в старших классах здесь же, в Калгари.

— Это она учила вас играть? — продолжала я.

Он медленно кивнул, потом поднес к губам стакан и сделал маленький глоток.

— Как она, наверное, гордилась, когда вы поступили в Королевский колледж.

Верн молча прикончил содержимое своего стакана. Потом долго рассматривал его пустое донышко.

— Я что-то не то сказала? — спросила я.

Верн помотал головой и начал крутить стакан в пальцах, поглядывая на бутылку. Ясно было, что он смертельно хочет выпить еще, но пытается ограничиться одной порцией.

Наконец раздался его голос:

— В университете Калгари я получал именную стипендию. Там я учился у Анджея Пьетовски. Польского эмигранта. Блестящего музыканта и очень требовательного учителя. Он считал, что у меня есть это, что я могу стать новым Гленном Гульдом. Он даже показал меня Бренделю — тому самому австрийскому пианисту, когда тот приезжал в Торонто. Брендель жил в Лондоне. У него были связи в Королевском колледже. Я был принят туда на именную стипендию. Это было в семьдесят втором году.

— А потом?

— Я приехал в Лондон. Началась учеба в колледже. И…

Снова одна из его пауз.

— Хотите еще виски? — спросил он.

— С удовольствием. — Я протянула стакан.

Верн плеснул мне еще немного жидкости. Потом — по его лицу скатились две капли пота — налил в собственный стакан вполовину меньше, чем мне. Сделав это, он резко поднялся и исчез на кухне с бутылкой.