медведица,или легенда о Черном Янгаре - карина

   - Не все.

   Она не услышала меня.

   - Без мяса у тебя не будет сил. Тогда ты умрешь слишком быстро. И мой муж будет недоволен.

   Я не хочу слушать ее. И в то же время не желаю, чтобы Пиркко уходила. Она - единственная, кто заговорил со мной. А я устала от молчания.

   - Ты вышла замуж?

   Она вздернула подбородок и одарила меня насмешливым взглядом.

   - Мой супруг - кёниг. Ты увидишь его.

   И Пиркко бросила яблоко. Не потому, что боялась передать его в руки мне, но потому что брезговала прикасаться к такой, как я.

   Яблоко упало на кучу соломы.

   Хорошо.

   Выдержала плотная кожура, чуть бочок примялся, а так... я подняла это яблоко и прижала его к щеке. Теплое... странно, мне казалось, я потеряла способность ощущать тепло. А еще живое. В нем - капля солнца, запертая в сладком соке, от которого пальцы станут липкими, и в белой хрустящей мякоти, в гнезде из зерен. Каждое прорастет, если брошу, но...

   ...не в этом дворе.

   - Из тебя даже оборотня не вышло, - вздохнув, заметила сестрица. И пробежавшись пальцами по монетам ожерелья, поинтересовалась: - Почему ты ни о чем не спрашиваешь?

   Молчи, Аану.

   Она здесь не для того, чтобы помочь тебе. Ей просто любопытно.

   - О чем? - к яблочной кожуре прилипли былинки, и я снимаю их пальцами, пытаясь вернуть прежний восковой блеск.

   - Например, - острые ноготки царапают поверхность крупного сапфира. - О том, что тебя ожидает...

   - Придет время - узнаю.

   Смерть.

   Я видела ее в руках того воина. Она сидела на острие копья, цепляясь за клинок призрачными лапами. И голос ее был голосом толпы.

   - Или о толстяке... его Кейсо зовут? Забавный был...

   Закусываю губу, чтобы не закричать.

   - По-моему, отец поступил неразумно, убив его, - губы Пиркко тронула слабая улыбка. - Каам пригодился бы, когда появится твой муж. Кстати, он знает, чем ты стала?

   Знает.

   И не считает меня чудовищем.

   Он оставил нас в Горелой башне, счел укрытие надежным. А брухва открыл дорогу и...

   - Знает, - в голосе Пиркко мне почудилось разочарование. - Скажи, это он тебя наградил?

   Она почти коснулась собственной щеки, но в последний миг опомнилась и руку одернула. Трижды сплюнув через левое плечо - вдруг да тень моего уродства за нею увяжется - Пиркко велела:

   - Отвечай.

   - Нет.

   Зачем я лгу?

   Не знаю сама.

   - На редкость уродливо, - сестрица качает головой. - Ему, должно быть, противно смотреть на тебя.

   Нельзя ее слушать.

   Нельзя смотреть в ее голодные глаза. Куда угодно.

   На алмазы в волосах... на золотые звенья ожерелья... на искрящийся мех снежных лис... на тонкие пальцы, ласкающие камни.

   Только не в глаза.

   В них уже осталось немного человеческого.

   - Я бы умерла, - мягко произнесла Пиррко, - если бы со мной произошло что-то подобное...

   Молчи, Аану.

   Она ждет ответа, но любое твое слово, отравит.

   - Твой муж жалеет, что ты жива?

   - Нет.

   - Жалеет. Просто не говорит. Я видела его... он красивый. По-своему.

   Мне неприятно думать, что Янгхаар встречался с ней. Если он видел Пиркко, то... то ко мне не вернется.

   - Мне даже немного жаль, что его придется убить... Янгхаар замечательный любовник.

   Пиркко подается вперед, жадно вглядываясь в мое лицо.

   А я... я отворачиваюсь и вдыхаю сладкий яблочный аромат.

   Ложусь на солому.

   Сворачиваюсь комком, сжимая яблоко в руках. Мне хочется есть, но тогда у меня не останется солнца, которое защитит от жестоких слов Пиркко. Закрывать глаза нельзя, но я закрываю. И морщусь от боли. Это не сон - полудрема. В ней медная кожа Янгара касается белой - моей сестры. Ее голова запрокинута, губы приоткрыты, и на шее узором вьется нить жилы. Сердце Пиркко грохочет.

   И я изнываю от желания вырвать его.

   И то, второе, предавшее, тоже.

   В полусне я удивляюсь собственному желанию остаться человеком.

   Кого ради?

   Тем, кто приходит на задний двор, нужно чудовище. Их много, а я одна. И быть может, именно они правы в своем желании?

   Солнечного яблока слишком мало, чтобы удержаться на краю. И голод пробуждает, я переворачиваюсь на бок, касаюсь куска печени, почерневшего, в запекшейся крови, от которой исходит дурманящий аромат. Мне противно прикасаться к этому куску, но...

   Беру в руку.

   Обнюхиваю.

   Зажмуриваюсь, чтобы не видеть. И подношу к губам, почти решаюсь попробовать.

   - Не делай этого, - говорят мне.

   Его я сразу не узнала. Темно уже. И Олли сроднился с темнотой. Прежде он ходил, гордо расправив плечи, не замечая никого и ничего вокруг, а ныне превратился в сгорбленную тень, одну из многих в отцовском дворе.

   - Не делай этого, Аану, - повторил Олли. - Не позволяй им сломать себя.

   Он оглянулся в темноту и, сунув руки под петлю ошейника, болезненно скривился.

   - Здравствуй, - я разжала пальцы, позволяя куску выпасть. И подняв пук соломы принялась тереть ладонь, счищая запекшуюся коровью кровь.

   Что еще сказать?

   Что я рада его видеть? Или что мне жаль видеть его таким?

   Не рада и не жаль.

   Молчали оба. Долго? Как показалось - да. Но Олли тряхнул головой и решительно шагнул к клетке. Он подошел вплотную и, коснувшись прутьев, пробормотал:

   - Все стало иначе, да?

   Да.

   Я - нежить. Он - раб. И оба - позор рода Ину.

   - Ты... не боишься?

   - Чего? - он сжал прут и дернул, пробуя на прочность. - Ты пока никого не убила. А если вдруг, то... невелика беда.

   - Не выломаешь.

   - Пожалуй, - согласился Олли, запуская руку в темные волосы, обрезанные короткими прядями. - Ключ у отца, да?

   - Да.

   Он похудел. И взгляд стал... диковатым, что ли?

   - Я попробую без ключа. Завтра.

   Олли вытащил из-за пазухи пару сухих лепешек и кусок козьего сыра.

   - Возьми.

   Его рука пролезла между прутьями клетки, и я, приняв неожиданный подарок, коснулась пальцев.

   - Не убегай, - Олли сжал мою ладонь, осторожно, точно опасаясь причинить вред. - Посидишь со мной?

   Он опустился на колени возле клетки. И я ответила: