С отцами вместе - Николай Ященко

…Это не первая ночь, когда Анна думает о нем. Как-то старушка хозяйка сказала: «Другие девчата клад свой ищут, а твой сам на длинных ногах приходит. Не зевай!» Самой себе признаться можно: нравится парень. Какой-то он человечный, этот большой тихоня… Анна перебрала в памяти все встречи с ним, припомнила все разговоры. Всегда он казался таким милым, приветливым. Так и тянет к нему. И хочется знать: что увидишь в жизни, если с ним пойдешь, — сплошные кочки или ровную дорогу…

Анна прислушалась к ночным шорохам. Новые мысли кружились роем…

Митя Мокин и Костя Кравченко составляли план работы ячейки. Семи дней недели им никак не хватало. Взять понедельник. Во-первых, партдень. Комсомольцы на партийном собрании присутствуют в обязательном порядке. Во-вторых, всевобуч, а всеобщее военное обучение на данном этапе для комсомольцев — самое главное. Одним словом, понедельник тяжелый день. Посмотрели вторник. Опять всевобуч. Не отложишь! Перешли к среде. Занятие естественнонаучного кружка. Организовали его недавно, из плана не выкинешь. Инструктор укома в буденновском шлеме так и сказал на собрании: «Песня про попа Сергея — хорошая штука, но одной песней вы религию не одолеете». А что в четверг? Конечно, всеобуч и общее собрание ячейки. В пятницу занятия первой и второй групп политкружка. Суббота тоже занята: всевобуч и потом лекция. Вне очереди может состояться субботник — вдруг дрова из вагонов выгружать понадобится или еще какая-нибудь другая работа подвернется. В воскресенье не обойдешься без воскресника (днем) и живой газеты (вечером). Когда же поставить платный спектакль: нужны деньги для выписки газет безработным комсомольцам. Как выкроить вечер для диспута о боге. А еще…

Хлопнула дверь. Митя и Костя оглянулись. К столу решительно подходила девушка в красной косынке и сапогах. В правой руке свернутые и перевязанные веревочкой тонкое серое одеяло и подушка, в левой плетеная корзинка с крышкой. Положила на скамейку вещи.

— Здравствуйте! Здесь в комсомол принимают?

— Здесь! — ответил Митя и увидел, какие у девушки большие голубые глаза — чистое море.

Голубоглазая из кармана военной гимнастерки достала бумажку, подала ее Мите.

— Запишите меня!

— Это ты Лена и есть?

— Не уберегли вы моего Сеню! — девушка закусила губу, отвернулась.

— Не надо плакать! — тихо сказал Митя.

— Я не плачу! — Лена тряхнула головой. — Винтовку мне дадут? Я хочу на границу ехать!

— Дадут, когда время придет! — Митя взглянул на постель и корзинку. — От родителей, значит, ушла?

— А то как же!

— Мы тут вчера мозговали, — сказал Митя, — жить будешь у Веры Горяевой, в Заречье…

— Она с матерью, у них хорошо! — добавил, улыбаясь, Костя.

Мокин повертел в руках заявление.

— На границу, Лена, не сразу. Шамать-то что будешь? Мы тебя на телеграф ученицей устроим, жалованье — семь рублей серебром. Пока хватит…

Она забрала свой скарб и ушла в Заречье.

Через полчаса Митя и Костя были на партийном собрании. Прейс докладывал о текущем моменте… Унгерновских шакалов поколотили и прогнали в Монголию. Есть сведения, что барон Унгерн, выслушав отступившего от народоармейцев полковника Казагранди, самолично отрубил ему саблей голову… На территории Дальневосточной республики спокойствия еще нет. Надо смотреть в оба. Отец и сын Кравченко пристрелили каппелевского штабс-капитана Орлова, который вторично появился в поселке в надежде выкрасть оружие из чоновского склада и под видом кооперативного груза отправить его на Амур. Теперь известно, что учитель-эсер, прозванный учениками Химозой, использовал летние каникулы для личной связи с белогвардейской организацией, вместе с Орловым вернулся из отпуска и пытался проникнуть в склад оружия. Он же дал задание члену соучраба Кикадзе, в случае удачного наступления белых с востока, убить несколько комсомольских активистов. Химоза скрылся и разыскивается… В Осиновке кулаки напали на местный клуб, разогнали молодежь, тяжело ранили секретаря ячейки Андрея Котельникова. Вчера по этому делу арестован лавочник Петухов…

Как всегда, домой с собрания Тимофей Ефимович и Костя шли вместе. Оба они заметили, что эшелона, подготовленного на случай эвакуации семей коммунистов, на последнем станционном пути уже не было.

Федя-большевичок нанялся в батраки к зажиточному казаку. Надо было поддерживать коммуну, где он ел и пил, надо было подумать и о хлебе для матери. Казак оказался вроде того, который помог комсомольцам спасти от смерти двух товарищей и стрелял с крыши в бандитов. Он увез Федю на сенокос в широкую падь Удыча.

А через три дня Федя попал в сложный переплет.

В полдень хозяин заметил облако пыли на дороге.

— Гляди, Федька, какой-то отряд идет! Может, банда, а ты комсомолец… Прячься!

Бежать было поздно, и Федя юркнул в балаган. Казак быстро забросал его потниками, шубами, а сверху положил еще хомуты и седло.

Отряд свернул к некошеной траве покормить лошадей. К балагану подъехал один всадник.

— Здорово, станишник!

— Здорово, служба!

Заваленный одеждой и сбруей, Федя слушал едва доносившийся до него разговор и понял, что хозяин и приезжий давно знакомы. «Пропал я теперь».

А беседа около балагана не затихала.

— Откуда едете? — спросил казак верхового. — Вроде бы из-за границы?

— Сейчас нет… Тут недалеко красноперые потревожили нас малость, мы к родным местам подались.

Всадник спешился и сказал:

— Говорят, тут у тебя комсомолия какая-то работает.

Федя замер под поклажей, стараясь услышать ответ хозяина.

— Есть один шпингалет… Недавно я его домой за харчами отправил… А вы не боитесь, что коммунисты накроют вас?

— Чего бояться?! — отозвался бандит. — Атаман за границей большое войско собирает, а мы пока здесь отсидимся. Ты бы, станишник, дал мне коня какого получше!

Казак заупрямился.

— Я же батрака на гнедке домой за провиантом отправил, а рыжку моего ты знаешь — молодой да уросливый!

Приезжий вздохнул.

— Худо дело! Придется где-то в другом месте лошадку добывать!.. Ну, давай хоть сливанчику попьем!

И, не дожидаясь приглашения, направился в балаган. Хозяин, озираясь по сторонам, шагал следом. Он еще утром отправил племянницу пасти лошадей в кустах у реки и теперь боялся, как бы девушка не вернулась, тогда обман откроется.

Бандит прошел в конец балагана и опустился на седло. Федя чуть было не вскрикнул от навалившейся на него тяжести. Дышать стало труднее.

Попивая из большой деревянной чашки чай, бандит расспрашивал казака о житье-бытье в станице. Тот отвечал коротко и сбивчиво. Видно, что он нервничал: племянница могла вот-вот пригнать лошадей к балагану.

У Феди душа ушла в пятки. Кто его знает, этого хозяина. На словах добрый, а может быть, уже перемигнулся с бандитом, вот сейчас выволокут на поляну — и сверкнет над комсомольской головой острая шашка. Задыхаясь под здоровенным «седоком», Федя боялся шевелиться.

Часто выглядывавший из балагана хозяин вдруг проговорил:

— Кажись, ваши в путь собираются. Поспешай, служба!

Бандит допил чашку и поднялся с седла. Когда он отъехал, казак сбросил с Феди все пожитки.

— Ну как, комсомолец, не заикаешься с перепугу?

Федя тяжело дышал, вытирая рукавом потное лицо. Хозяин перестал смеяться.

— Дуй в город, скажи своим, что банда Богатырева у нас шляется. Мне она тоже покоя не дает!

Пошли в кусты. Федя вскочил на гнедуху и погнал ее в Сретенск… В коммуне рассказал все по порядку. Но ему не поверили…

— Банда Богатырева ушла за границу! — утверждал Фадеев.

— Да вы что, дьяволы! — выходил из себя Федя. — На мне бандюга полчаса сидел, чуть не задавил совсем, а вы…

Бойцы собрались по тревоге и выехали в падь Удыча.

Глава двадцать седьмая

Неделя сухаря

Осень серебрилась инеем на траве и крышах, размахивала над озерами окрепшими крыльями утят, шуршала сухими листьями на дорогах.

Дальневосточная республика убирала урожай, оберегая его от налетов врага. По утрам крестьянин выезжал в поле не только с косой и серпом, на телегу он клал винтовку или бердану. А в газетах все чаще и чаще появлялись сообщения о большой беде в Советской России: голод в Поволжье.

На станцию прибыла передвижная выставка. В фойе нардома были развешаны фотографии: выжженные солнцем черные пашни, исхудавшие люди, человеческие кости в чугунках и мисках. Посетители рассматривали «хлеб» из лебеды и древесной коры.

Из пораженных засухой губерний везли истощенных детей. Всюду создавались компомголы — комитеты помощи голодающим.

В поселковую ячейку приехал инструктор укома в буденновском шлеме. Он отменил назначенное на вечер занятие естественнонаучного кружка и созвал экстренное комсомольское собрание. На повестке дня стоял один вопрос: «О проведении недели сухаря».