Русская жизнь-цитаты 21-30.04.2023 - Русская жизнь-цитаты

надрывном психоэмоциональном состоянии лирического субъекта. Помимо дактилического зачина неизменным в тексте остается чередование женской и мужской клаузул. Выходит, начало и конец каждой строки — нерушимое, подобно картинной раме, но внутри удерживается «невроз» из двух скачущих стоп. Такое построение указывает на то, что лирический субъект пытается, унять страх, стоя на перепутье. Рациональное борется с иррациональным на уровне формы. А еще, опираясь на вышесказанное, можно сделать вывод, что субъект не просто в «раме»: он находится в «глухой раме», потому что, занимаясь самовнушением, глушит все душевные метания, уколы совести и ума. Перед нами — слепец и глухонемой, идущий на убой.  Мы начали с советского лозунга. Наверное, стоит им закончить. Что же представляет из себя убеждение: «Мы — не фашисты. Фашисты — не мы»? Признаться, поначалу казалось, что это смелое высказывание свободного человека. На деле — самовнушение, самоуспокоение и еще много всяких «само», нацеленных на абстрагирование от проблем, игнорирование их ужаса. Отправляясь в поход, дабы взять славный град, «добры молодцы» читают себе под нос мантру, что они не фашисты, не захватчики, не рабы. Апогей кошмара — последние строки. Укоренившееся в сознании рабство невозможно вышибить пулями лозунгов.  Что же ты воешь теперь? Строчка из первого катрена стихотворения «Что же ты, дура набитая, воешь теперь в автобусе…» (Говорила о долге ему, о доблести) как будто отсылает к тексту А. Блока «О доблестях, о подвигах, о славе…», написанному в 1908 году. Блок отразил в своем стихотворении, открывающем цикл «Возмездие», крушение мира, потерю смысла жизни (правда, в любовном ключе). Однако разрыв картины миры мы наблюдаем и в тексте Вольтской:  Что же ты, дура набитая, воешь теперь в автобусе — Разве не ты сама Говорила о долге ему, о доблести, И вообще, иначе тюрьма — Твердила ему, на войну собирая заботливо, Покупая бронежилет, Ты не думала, правда, что в первый же день убьет его, Что уже не жилец, Что лопатки, которые ты, прощаясь, гладила, Поутру уже — в решето. А теперь ты кричишь в автобусе: “Украина — гадина! Ну, почему! За что!”  Читателю на суд выносится образ набитой дуры, в данном случае — матери, отправившей на войну сына. Опустим тот факт, что семьи должны были платить за экипировку из своего бюджета, хоть это и важная историко-бытовая деталь (Твердила ему, на войну собирая заботливо, / Покупая бронежилет…);нас интересует, почему эта дура воет в автобусе. Ответ прост: у нее убили сына, что развеяло миф о доблестях, о подвигах, о славе. Весь патриотизм схлынул, стоило потерять самое дорогое — члена семьи. Война не щадит никого, и она непременно заглянет в каждый дом, каких бы взглядов ты ни придерживался. Вот она, дура набитая, и воет, не понимая, за что такие мучения, хотя, казалось бы, до рокового момента все было прозрачно: зовут защищать родину — надо идти. Ты же мужчина, герой, отстоишь честь семьи и страны!  Посыл ясен. Касательно формы: первые три катрена объединяет анжамбеман. Не считая две последние строки (А теперь ты кричишь в автобусе: “Украина — гадина! / Ну, почему! За что!”), три катрена — одно предложение, разбитое интонационно с прозаическим оттенком. М. Шапир писал об анжамбемане так: «Нет сомнения, что переносы в «Медном всаднике» выполняют экспрессивные и изобразительные функции, обретая порой прямую иконичность — там, где Нева выходит из своих берегов, синтаксис выходит из берегов стиха». Шапир говорит о стихотворении А. Пушкина, но данное замечание актуально для всех произведений, наделенных такими особенностями фактуры. У Вольтской первые три катрена — единое целое, разбитое интонационно и передающее эмоциональный сгусток на уровне «анатомии» стихотворения. Длинное предложение в условиях строфического анжамбемана — поток мысли, окрашенный экспрессией (что иллюстрирует буйное «дура набитая» и несколько укоризненных риторических конструкций).  Автор отвечает, почему дура набитая воет: она любовалась театральными парадами, боялась окрика или пинка, душу продала за косточку, а щенка своего не уберегла. Более того, сама же и отдала его живодерам. Однако в последнем катрене первоначальный осуждающий язвительный тон сглаживается до щемящего человеческого сопереживания. «Горе ты, горе», — с родительской теплотой говорят нам, когда мы в чем-то провинились. Дура набитая действительно виновата, но ее обманули (парадами и косточками) и запугали (пинками и окриками). Обманутая, зашуганная, она не виновата и заслуживает сострадания лирического субъекта (Дура ты, дура набитая, горе горькое, / Сяду рядом, поплачу с тобой).  Заключение Можно бесконечно долго разбирать тексты, вошедшие в сборник «Дезертиры империи», но пока остановимся. В начале было сказано, что Т. Вольтская пишет об эмигрантах, войне и российских реалиях. Безусловно, это так. Но еще она поднимает не менее важную проблему переживания человека, угодившего в западню, подобно деткам в клетке С. Маршака. Боль эмигранта, оторванного от дома («Мы с тобой — дезертиры империи…»), нравственный выбор и добровольно избранное неведение солдата, брошенного на произвол судьбы («Чёрствый батон голубям накрошен…»), и мучения обманутой матери («Что же ты, дура набитая, воешь теперь в автобусе…») — все это элементы многогранного внутреннего мира собирательного образа жертвы войны. Множество текстов посвящено украинцам, самой многострадальной Украине. Конечно же, об этом необходимо говорить. Но как же мало внимания уделяется другой стороне войны, а именно тем, кого обманули и прогнули, сделав безвольными рабами. Вольтская совмещает страдания украинцев с болью русских, поднимает трагедию Каина и Авеля и расширяет границы военных действий — начиная с географии и заканчивая умами.  Лирическая героиня Вольтской как будто ведет дневник (на что указывают четкие даты в конце каждого текста), стремится запомнить каждый день, сохранить память; она сострадает, тянется к дому, окрашивает происходящее новыми красками, сопоставляет, казалось бы, то, что сопоставлять противопоказано. «Дезертиры империи» — это сборник не столько о войне и ее последствиях, сколько о Жизни.  Сборник Вольтской — кардиограмма души; пример, условно говоря, «тихой гражданской лирики», наполненной рефлексией, пейзажными зарисовками и бытом.",«Дезертиры империи». Кардиограмма души эмигранта-дезертира Татьяны Вольтской – Точка.Зрения,https://litpoint.press/2023/04/28/dezertir-imperii-kardiogramma-dushi-migranta-dezertira-tatyyanvolytskoy/?fbclid=IwAR1FV3ONqPBDgRzX4EBvh4WSL-BNq-cfEcDGFpwIhAzl7Qfivauqox0vXds,2023-04-29 03:38:02 -0400

Oleg Pshenichny - Как-то по кругу уже лет триста ходит один и тот... | Facebook,"Как-то по кругу уже лет триста ходит один и тот же сценарий — триумфы русского оружия выливаются в пылающий Севастополь и затопление флагманов, а то и целых флотов в его районе. И всё это почему-то называется «город воинской Славы» или как-то так.",Oleg Pshenichny - Как-то по кругу уже лет триста ходит один и тот... | Facebook,https://www.facebook.com/oleg.pshenichny/posts/pfbid0B6qSZGF9x7qhTufoHuSuSvnfopJ3ioLgvUi2mb4fx4uNLMVNRfGgx4jDz4a2xZjbl,2023-04-29 04:23:24 -0400

"наталья громова