По следам Карабаира Кольцо старого шейха - Рашид Кешоков

Шифровка об их побеге поступила, оказывается, и в Черкесское управление, и Жунид пожалел, что по пути в Зеленский район сам не заглянул к Бондаренко, ограничив­шись визитом к Зулете. Дараева начальник черкесского угро почему-то не счел нужным поставить в известность о побеге Хапито и Паши-Гирея.

... Шукаев довольно долго простоял на лестничной пло­щадке двухэтажного дома, где его ожидала встреча с сыном пока наконец позвонил, с трудом умеряя волнение.

Шел восьмой час вечера, и Зулета уже была дома. Встре­тила она его, как и в прошлый раз, просто, приветливо, не смущаясь, в то время как он, топчась в коридоре, с трудом переводил дыхание.

— Входи в комнату. Заурчик у соседей. Я сейчас приве­ду его.

Жунид сел на диван, с любопытством рассматривая об­становку. Пока Зулета ходила за сыном, он имел время не­много прийти в себя.

Простенькая, но очень уютная комнатка, в которой все говорило о мальчике. Низенький, видно, сделанный на заказ столик с таким же приземистым стульчиком. На столе — рисование: альбом, цветные карандаши. На стене, над кроват­кой — деревянная винтовка, его подарок. На полу — ящик с игрушками, в нише — окантованные под стекло фотографии Заура.

И только альков с односпальной пружинной кроватью, застеленной клетчатым пледом, прямоугольное зеркало в углу, на котором стояли флаконы с духами, пудрой и прочими женскими мелочами, да небольшой шифоньер — свидетель­ствовали о том, что, кроме ребенка, здесь живет еще его мать.

Жунид испытал мгновенное, вовсе не свойственное и незнакомое ему чувство приятной расслабленности и умиро­творения, в котором было что-то сентиментальное. У него даже защипало в носу. Любит она Заурчика. И заботится о нем.

Вообще он не узнавал прежней Зулеты.

Мальчуган вбежал в комнату, топоча ножками:

— Папа, папа! — закричал Заурчик, бросаясь к нему в объятия. Жунид усадил его на колени, украдкой, стесняясь Зулеты, поцеловал в кудрявый завиток пахнущих солнцем волос на затылке и завел тот полушутливый, полусерьезный разговор, за которым мужчины горской породы, сдержанные по натуре, скрывали обычно переполняющую их нежность.

У Зулеты тоже подозрительно заблестели глаза.

—  Ну, вот... и увиделись,— сказала она и отвернулась.— Я пойду на кухню. Приготовлю кофе.

—  Не беспокойся...— он уже не пытался обращаться к ней на «вы». Это было бы демонстративно и глупо.— Я сыт...

Он продолжал болтать с Зауром, слушать его восторжен­ный щебет и против своей воли, когда она возилась на кух­не, думал о том, что было и что, как он считал, никогда не вернется. Это касалось его и Зулеты.

Он явился тогда из Москвы, с курсов, молодой, двадца­типятилетний, полный энергии и надежд. Он, как умел, ус­траивал для нее гнездышко, конечно же, не такое, какого она стоила, его Зулета, черноглазая, яркая, заслуживающая если не золотой, то позолоченной дорогой рамы, а вовсе не той спартанской простоты и жалких удобств, которые он мог тогда ей предложить. И, наверное, он сам в чем-то виноват — за­чем не настоял, чтобы она работала, училась, чтобы жизнь ее была заполнена настоящим делом. Возможно, от скуки, от незнания, куда себя деть, она и попала в конце концов в со­мнительную компанию Назиади иБориса Фандырова, с ко­торым и изменила Жуниду?..

Странно, но того зла, той жестокой холодности и боли, которые возникли в нем в ужасный день их разрыва и кото­рые он сам подогревал в себе, не давая им остыть и как-то пытаясь оправдать свое нежелание восстановить семью,— ничегоэтого сейчас не было. Может быть, потому, что мсти­тельное чувство, приглушенное годами, относилось к той, прежней Зулете, от которой — он видел — почти ничего не осталось, если не считать внешности.

Впрочем, и тут она изменилась. Вызывающая, легкая, бездумная красота ее стала строже, в прежде лукавых, том­ных глазах, возникло выражение деловитой заботы и сосре­доточенности

Когда она вернулась с подносом, на котором стояли чаш­ки, печенье в вазочке и дымящийся кофейник, Жунид, пови­нуясь неожиданно мелькнувшей мысли, глуховатым голосом сказал ей:

—  Ты.    пожалуйста, не думай. . это только сегодня. Я не стану надоедать.    С твоего разрешения в следующие мои приезды буду приходить в садик и оттуда брать Заурчика. Мы с ним будем гулять, в кино, может быть...— он опять сму­тился и совсем уже бессвязно закончил: — Я ведь понимаю для тебя... я... одним словом... в моих появлениях, наверно, приятного мало...

—  Поступай, как знаешь,— улыбка на ее губах померк­ла.— Это твое дело.

Он еще немного посидел, не притронувшись к кофе и продолжая болтать с Заурчиком о пустяках, потом стал про­щаться.

Мальчуган покорно слез с его колен и молча смотрел на отца погрустневшими глазенками. Он за весь вечер не задал ни одного вопроса из тех, которыми дети, как никто, умеют ставить в тупик родителей, давно не живущих вместе,— видимо, Зулета, как умела, объяснила сыну все, во всяком случае, все, что он мог понять.

— Может быть, посидишь, пока я уложу его? — спро­сила она.

Жунид посмотрел в просящие глаза Заура и... остался. Потом он сидел у кроватки притихшего сына, изредка пре­рывавшего их беспредметный разговор с Зулетой своими Детскими сентенциями, и... чувствовал себя очень плохо. Тут было так тепло, семейно — ничего похожего на то, что ожи­дало его в Ставрополе.

—  Как у тебя с работой? — спросил Жунид.

—  Хорошо. Правда, обстановка в управлении сложилась ненормальная, но я в стороне от этого...

— А в чем дело? Она пожала плечами:

—  Не хочется жаловаться, но     Не Коноплянову надо быть нашим шефом, а Гоголеву

—  Что — завинчивает свои «гайки»?

—  И ты уже знаешь!

—  Земля слухом полнится. Кстати, что там с этим... Ну, которого Сугуров задержал?

— Цыганов,— догадалась она.— Я не в курсе всего, но, по-моему, что-то нечисто. Он бежал. Абдул Маремкулов упус­тил его. Бондаренко считает, что дело серьезное, но путаное, а Коноплянов кричит: чепухой занимаетесь... Конечно, он сейчас обеспокоен совсем другим...

— Чем, если не секрет?

— Исчезли кассир Шахарской прядильной фабрики и сто­рож. С огромной суммой денег. Вся зарплата фабрики за пол­месяца. А тут еще история с платком...

— С каким платком? — насторожился Жунид.

Зулета прикрыла абажур косынкой, чтобы свет не па­дал в глаза засыпавшему мальчику, и, понизив голос, объ­яснила:

— Продавщицу ударили камнем, завернутым в носовой платок. И вдруг платок пропал из бюро техэкспертизы. Ис­чез.

— Ты видела его?

— Нет. Маремкулов видел. Он его принес. Говорит, непростой платок... какие-то инициалы на нем. Шелковый.

Шукаев вскочил, громыхнув стулом, и тут же замер: Заур заворочался и забормотал во сне.

— Прости, мне нужно идти. Спасибо... за все.

— Не за что,— с некоторым удивлением сказала она.— Почему тебя так взволновал этот платок?

— Я еще не знаю,— соврав только наполовину, ответил он.— Возможно, то, чем я занимался в Зеленском районе, имеет прямое отношение к вашим делам...

Она не стала расспрашивать.

— Но ты сейчас, кроме дежурных, никого в управлении не застанешь.

— Верно,— прошептал он.— Что же делать?

Она быстро нашлась. Она знала его. Знала, что если он что-либо задумал, его уже не остановить.

— Я расскажу тебе, где живет Бондаренко. Иди к нему...

— Идея,— воодушевился он.— Какой у него адрес?

— Адреса я не знаю. Подожди...— она достала из тум­бочки лист бумаги, карандаш и стала рисовать ему черкес­ские улицы, объясняя, как найти Бондаренко. Жунид стоял, склонившись над столом, близко к ней,— он уже горел пред­чувствием, хорошо знакомым и желанным любому сыщику, напавшему на след, и не замечал, что голова Зулеты совсем близко от его лица, что волосы ее щекочут ему щеку. Зуле­та покраснела, на что он, конечно, тоже не обратил внима­ния, и, передавая ему листок, сказала:

—  Возьми.

Он сунул бумажку в верхний карман пиджака В коридоре, провожая его, Зулета неожиданно холодным, бесцветным голосом спросила:

—  Еще придешь?

—  Не знаю. Пожалуй, нет. Боюсь, у меня завтра дел будет невпроворот... До свиданья. Еще раз — спасибо!

7. ЕЩЕ ОДНА ОШИБКА КОНОПЛЯНОВА

Две недели бесплодных поисков. Виталий Николаевич нервничает. Найден труп Барсукова. Версия начальника управления. Обстановка накаляется. Строгий выговор. Секретарь парткома испытывает неловкость. Итак, все-таки — майор Шукаев.

Прошло почти две недели. За это время, несмотря на энергичные, направляемые твердой рукой Коноплянова и един­ственно правильные, по его разумению, действия работников Черкесского управления по розыску исчезнувших Барсукова и Кумратова, дело почти не подвинулось. Вначале как будто быстро начавшее проясняться, оно запуталось окончательно.