Последний гетман - Аркадий Савеличев

«Они, нищие казаки, могли, а я, потомок старинной шляхты, не могу?!»

Вот и возомнил подпоручик, что может совершить такое же деяние. Надо было познакомиться если не со старшим, так с младшим Разумовским. Где его только перехватить?..

А гетман, вызванный Императрицей из Батурина, в ожидании отнюдь не светлой участи коротал время поблизости, в своем роскошном дворце на Мойке. Подпоручик, разумеется, не знал его нынешней беды да и знать не хотел. Одна мысль непреходящая в мозгу стучала: «Как попадают в «случай», как попадают!…» Ответ мог дать только сам баловень судьбы – нынешний гетман Разумовский.

В свободное от службы время Мирович прохаживался вдоль Мойки, иногда и близко подходил к воротам дворца. Но не ближе, чем допускал взгляд двух измайловцев, стоящих на часах у парадных дверей. Так-то живут командиры гвардейских полков! Что говорить – попробуй кто сунуться в дом хоть и к полковнику Смоленского, отнюдь не лучшего полка? А тут и подступиться-то страшно. Когда выезжали сбоку, видимо, из каретного двора, крытые коврами расписные легкие санки да вскидывала морды тройка вороных, Мирович с каким-то восторгом, забывая всю скопившуюся зависть, взирал на командира измайловцев. Иногда он был в форме, иногда в цивильном, но неизменно в звездах и лентах через плечо. В широко распахнутых дверях набрасывали ему поверх соболью, крытую зеленым бархатом шубу. Так и садился хозяин дворца в сани. Двое измайловцев вспрыгивали на запятки, приспособленные для стояния прислуги. Дальше – свист бича и ликующее, грозное: «Пади-и!…»

И где они, баловни судьбы, берут таких зверских кучеров? Ни к чему и охранные измайловцы – такой зверина и в одиночку отобьется от любой разбойничьей шайки.

Возвращался домой гетман ли, командир ли измайловцев – называй как знаешь – в самое разное время и всегда без сумасшедших окриков кучера. Видимо, дремал в санях. Навстречу слуги выскакивали и осторожно, будто стеклянного, выводили хозяина из саней, всем скопом, поддерживая под локотки, сопровождали по ступенькам под навес верхней площадки, на ярко горевшие под плошками ковры. Нечего было и думать, чтоб перехватить его сиятельство у подъезда. Если в городском кафтане – так в шею вышибут еще на нижних ступеньках, а ежели в форме – те же Измайловские сержанты освищут. Что для них пехотный подпоручик!

Но не зря столь много ночных часов проводил Мирович за чтением приключений разных авантюристов. Нравились ему такие люди. И по здравом размышлении он нашел способ, как проникнуть к его сиятельству.

Обладая хорошим почерком, он исполнял иногда приватные поручения командира своего полка; не зная, что внутри пакета, но с отменной каллиграфичностью надписывал сверху, под полковой печатью, что приказывали, прежде чем отвезти. Командир страшно гордился похвалами в адрес своих писарей; естественно, никто не знал, что писал подпоручик Мирович. Занимаясь таким непыльным делом, он примечал безалаберность своего молодого командира. Письма были, конечно, любовные, замаскированные под служебный вид. Отсюда и спешка. Наштампованные печатями пакеты валялись у полковника на столе в полном беспорядке. Ничего не стоило позаимствовать такой паке-тец. А с ним и сторожевые сержанты не страшны.

Кирилл Григорьевич, прибыв сегодня из Академии, которую тоже следовало навещать, только что отобедал и за кофий еще не садился, когда комнатный слуга доложил о приходе ординарца Смоленского полка.

Якшаться с ординарцами пехотных полков не хотелось – Государыня давно, сразу же после коронации, сняла с него обязанность командующего всеми петербургскими гарнизонами. Но и отказать коллеге-полковнику невозможно.

– Проси, – с некоторой досадой велел слуге.

Вошел пехотный подпоручик с пакетом в руке. Одного взгляда было достаточно, чтоб определить всю его сущность: беден, самолюбив и жаждет фортуны. С достоинством отдал офицерскую честь и без лишних слов заговорил, торопясь высказать все сразу:

– Ваше сиятельство Кирилл Григорьевич! Я приношу нижайшее извинение за обман. В пакете, – он потряс им, – простая бумага. – Не обессудьте, ваше сиятельство! – Он на глазах разорвал пакет и бросил в горящий камин. – Выслушайте, молю вас! У меня не было иного выхода, чтоб проникнуть к вам, просьба нижайшая…

Кирилл Григорьевич кивнул на кресло, покорно думая: «Денег просить будет…» Просьбы такие были не в новинку.

Поручик сел и, как бы угадав его мысли, без тени заискивания продолжил: – Я Василий Яковлевич Мирович. Возможно, вашему сиятельству, как гетману Малороссии, приходилось слышать нашу фамилию… Да, да, именно мой дед и был в заговоре с тогдашним гетманом Мазепой…

– Вот оно что!… – перебил Кирилл Григорьевич. – Но продолжайте, подпоручик.

У того на мгновение угас блеск в глазах, а потом вспыхнул еще ярче:

– Честью клянусь! – Он вскочил и гордо вздернул подбородок: – Я не в ответе за деда. Даже за отца. Я хочу честно служить ее величеству и России!

– Верю, подпоручик.

– У нашего рода отняты все имения, все древнее наследство. На мне три сестры… и одно жалованье… Нет-нет! – заметив, что Разумовский встал и сделал шаг к бюро, протестующе взмахнул он рукой. – Денег я не возьму. Прошу заступничества у вашего сиятельства. Чтоб если не все, то хоть некоторые имения возвратили роду Мировичей. Ради сестер, буквально нищенствующих…

Разумовский сел обратно и жестом приказал сесть подпоручику. Эта просьба была хуже, чем просьба денег. Заступаться сейчас, когда он и сам висит на волоске, было смерти подобно… Но и выгнать подпоручика ни с чем он не мог.

Удивляло Разумовского, что подпоручик так охотно и дотошно рассказывает о своих предках, хотя не только деда, но и отца ведь не видел, – выходило, что того сослали в Сибирь еще в совершенном малолетстве сына. Тогда откуда же в подметных письмах, приходивших из Крыма, вместе с Орликом значится Мирович? Иль это доживший до сих времен дед иль сбежавший из Сибири отец? Разумовский размышлял сейчас об этом, ходя по гостиной, но о крымских вестях, разумеется, молчал. Не хватало еще и это повесить на плечи несчастного подпоручика. Гнева не было. Не только природная доброта, но и желание какой-то высшей справедливости заставляло искать выход из создавшегося положения.

– Ты, молодой человек, сам прокладывай себе дорогу. Попытайся понять, как другие выходят в люди. Хотя бы из ваших офицеров – все ли с рождения были богаты и благополучны? Уверен: добрая половина, по крайней мере старших офицеров, дорогу пробила сама. Приглядывайся к ним. Старайся подражать удачникам. Что толку роптать на судьбу? Судьбу творим мы сами. Надо хватать фортуну за чуб – и не отпускать! И тогда будешь таким же паном, как и другие. Думаешь, на пустом месте родилась говорка: или пан – или пропал! Случай? Он многое определяет в жизни. Учись пользоваться случаем, молодой человек, учись этот счастливый случай даже самолично находить. Что ты хотел от меня? От денег отказываешься – так прими хоть эти советы. Я попробую похлопотать о восстановлении имений деда. Большой надежды не вселяю, но все же… Дальше Разумовский не знал, что сказать. Подпоручик понял это и встал:

– Благодарю вас, ваше сиятельство.

– За что?..

– Вы вселили в меня уверенность. Пойду ловить фортуну!

– Ну-ну, – с сомнением покачал головой Разумовский. – Где сейчас ваш полк? Вдруг мои хлопоты увенчаются успехом.

– Наш полк стоит недалеко от Шлиссельбурга, а рота, в коей я служу, несет службу в самой крепости.

– Вот как! – невольно вздрогнул гетман, сразу вспомнив троекратное посещение страшного места.

Если бы подпоручик мог заглянуть в душу, он увидел бы там и вещий сон, объявший гетмана в первую ночь по приезде из Малороссии, и троекратное посещение крепости, к которой неизменно притягивало и Елизавету Петровну, и «чертушку» Петра Федоровича, и не склонную к сантиментам Екатерину Алексеевну…

Да, было общее, что связывало несчастного подпоручика, отец которого прошел через Шлиссельбург, и гетмана, объятого ужасом во сне – при виде необхватных, заиндевелых валунов…

Но подпоручику Мировичу не дано было заглядывать в чужие души. Он спешил на самый главный пост… где томился с 1741 года Император Иоанн Антонович, в колыбели свергнутый с престола и доживший до этих дней. Зачем только?!

Сенатор Никита Панин на общем чрезвычайном заседании предложил сенатора Кирилла Разумовского в число судей по делу дерзкого злоумышленника Мировича, по вине которого был убит все еще здравствовавший Император Иоанн Антонович.

Каков злодей! Выбрал время, когда Императрица отбыла в вояж по Прибалтике, стало быть, трон остался без Государева ока, выбрал дежурство ночное, подговорил свою караульную команду – много ли неграмотным солдатам вранья надо? – и порешил силою оружия освободить узника и возвести на престол. А у личных караульщиков никому неведомого узника, офицеров Власьева и Чекина, была секретная инструкция, подписанная Государыней; повелевалось в случае какой опасности, тем паче прямого нападения, узника не выдавать, поступать с ним по своему усмотрению. Вот они и усмотрели… На плацу перед дверями начальник караула подпоручик Мирович еще только убеждал солдат встать вместе с ним за Государя Иоанна Антоновича, а личные караульщики со страху да и с перепою «караул» вскричали – и шпаги вон! Как петушка искололи всего, катая по полу, когда опомнились, тело уже не дышало. Кого было провозглашать Императором? Мертвеца?!