Конго Реквием - Жан-Кристоф Гранже

– Да их десятки, этих экспертов.

– Не таких. Он делал то, что ему велели. Это позволяло нам без огласки разруливать те случаи, которые вызывали беспокойство.

Заказные экспертизы: гора родила мышь. Префект манипулировал кофемашиной жестами пятизвездочного шеф-повара. Синяк расплывался по его щеке, как пролитые чернила.

– Виар, мы-то с тобой знаем, что все проходит совсем не так. Липа, подписанная одним психиатром, ничего не дает. Встречная экспертиза позволяет ее аннулировать. И так далее и так далее.

– Ты плохо изучил собственное следственное дело, товарищ: Усено был одним из зубров в своей корпорации. С таким не очень-то поспоришь.

Это не вполне вязалось с портретом, который набросал Ласей: психиатр, пребывающий в счастливом браке, который превратил свою клинику в лавочку для депрессивных богачей.

– В каких именно случаях он вас обслуживал?

Виар достал электронную сигарету. Способ выпустить пар в любое время.

– Тебе, конечно, знакомы статьи 112-1 и 122-2 относительно вменяемости обвиняемого на момент совершения преступления?

– Рожай уже.

– Усено давал нам возможность противодействовать стратегии некоторых адвокатов, которые стремились снять ответственность со своих клиентов. Но еще чаще он играл прямо противоположную роль.

– Не понимаю.

– Чем дальше, тем больше прокуратура прикрывает свою задницу, требуя срочной экспертизы в период задержания или немедленного возбуждения дела…

Виар был прав: больше невозможно было арестовать убийцу или насильника без вмешательства психиатра. Еще до того, как праздновать победу, следовало удостовериться, что подозреваемый в здравом рассудке или же нуждается в лечении, – то есть определить, куда его законопатить, в камеру или в психушку.

– Я тогда руководил антитеррористической бригадой. Стоило нам взять очередного бородача, как вызывали Усено, и тот составлял нам заключение, позволяющее его лечить. Эти говнюки экстремисты могли выдержать все от побоев до угроз, но только не химические препараты.

Потягивая свою электронку, как трубочку от мате, Виар готовил настоящий кофе для знатоков – истинный бриллиант среди нектаров.

– Ты хочешь сказать, что Усено объявлял, что они не несут ответственности за свои действия, и они отправлялись в заведение, где их накачивали химией?

– Именно. Усено подписывал, и – вперед и с песней! Им впрыскивали кучу всякого дерьма, чтобы заставить говорить. Таким образом мы собрали немало информации.

– Но она же была недействительна для суда.

– А кто здесь говорит о процедуре? Нам ведь нужно было не засадить этих гадов, а выяснить имена сообщников.

Смягченный вариант пресловутых «black sites» – секретных тюрем вне всяких юридических норм, где джихадистов пытали или подвергали химической обработке.

– Дай догадаюсь: сам Усено и занимался «лечением»?

– Бородачи даже содержались в отдельной пристройке его собственной клиники.

– В «Фельятинках»?

– Вижу, ты зубрил. У института имелись полномочия «лечить» заключенных в изолированном крыле. По большей части у нас было всего несколько дней до встречной экспертизы, но мы успевали размягчить нейроны черножопого, чтобы он выложил все, что знал. И совершенно безнаказанно.

Объяснение начинало звучать вполне правдоподобно и соответствовало тем слухам, которые ходили о Виаре: за его высокопарными гуманистическими разглагольствованиями скрывался коп, непреклонно ведущий собственный крестовый поход и лишенный всякой щепетильности.

Ближе к теме.

– Я здесь не для того, чтобы копаться в твоих темных делишках, – прервал его Эрван. – Мне надо знать, почему ты стер все официальные данные об Изабель Барер, его бывшей жене, и о детях.

– От нее был один бардак. Сахар?

Эрван отрицательно покачал головой – коп действовал ему на нервы своими салонными манерами.

– Что ты имеешь в виду?

– В 2005-м журналисты начали интересоваться нашей маленькой, отлично налаженной системой. Да и адвокаты встали стеной. Нельзя было допустить, чтобы стало известно, что наш психиатр женился на безумной из Шайо[116].

– А в чем проблема, ведь Усено все равно погиб в 2006-м?

– Ты что, совсем тупой? Эти пустобрехи вполне были способны потребовать пересмотра дел, включавших заключения Усено, или аннулирования приговоров, основанных на признаниях наших бородачей, и все из-за появления нового фактора – нашей Мартовской Зайчихи. Главным козырем мужика была его репутация. Ты бы доверился снайперу, который прострелил себе ногу?

Эрвана он не убедил: роль психиатра при Виаре казалась ему довольно расплывчатой, как и важность личной жизни Усено с точки зрения суда. Подожди, прежде чем делать выводы.

– Ты мне так и не сказал главного, – продолжил Виар, попыхивая, как вождь племени сиу. – Откуда такой внезапный интерес к семейству Усено?

– Изабель Барер погибла на той неделе, попав под машину.

– Ты теперь регулировщиком служишь?

– В последние месяцы жизни она практиковала как психиатр под фальшивым именем, переодетая мужчиной.

– Какая связь с твоими заботами?

Эрван заколебался, потом выдал информацию – важно было заставить того расколоться:

– У нас есть все основания полагать, что она была связана с Человеком-гвоздем. Сентябрьским серийным убийцей.

– Какие основания?

– Убийство пятого члена моей команды произошло в ее доме, в Лувсьене.

– Я в курсе.

– Виновник может оказаться нашим сентябрьским клиентом.

– Ты ж его вроде прикончил.

– Очевидно, не того.

– Полиция, как всегда, на высоте.

Внезапно Эрван понял, зачем пришел сюда:

– У тебя есть досье на Изабель Барер. Разведслужба должна была всерьез ею заняться.

– Возможно. Но я в глаза его не видел.

Префект поставил свою чашку и направился к двери. Консультация окончена. Виар выглядел как ночная птица – такой вид приобретают рано или поздно все полицейские. Некая разница во времени по сравнению с другими людьми и их обычным миром.

– Я и так тебе слишком много сказал. Все это в прошлом. Усено мертв. Ты мне говоришь, что вторая кляча тоже перекинулась. Следующий! Мы уже давно перешли к другим методам. Бородачи еще и в перевозку не сели, как уже зовут своего адвоката.

Эрван оставался у стойки, не двигаясь с места. Он так и не прикоснулся к кофе.

– Ты знал, что Барер мумифицировала Усено и своих мальчиков в их семейном склепе?

Виар застыл под своими нью-йоркскими светильниками, так и не отняв ладони от дверной ручки.

– Нет.

– Что она лечилась в спецбольнице, где Тьерри Фарабо, первый Человек-гвоздь, прозябал долгие годы?

– Нет.

– Что она стала потом психиатром в институте?

– Я ничего не понимаю в том вздоре, который ты несешь. После смерти Усено мы подчистили, что могли, вот и все. Что уж там вытворяла впоследствии его женушка, мне до фонаря.

Эрван пришел в движение – сейчас он предоставлял Виару возможность испытать на себе пользу сомнения.

– Найди мне это досье, – пригрозил он. – Иначе я протащу тебя за яйца до самого управления.

Виар улыбнулся и снова включил дымовую завесу. Если он дрейфил, то мог получить «Оскар» за умение это скрывать.

– Успокойся, – сказал он наконец. – Сдается, ты не в той весовой категории, чтобы мне угрожать. Или ты решил, что, раз твой отец умер, тебе все позволено?

– Чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что Изабель замазана в сентябрьских убийствах по самую макушку.

– А мне что за дело?

Эрван решил сблефовать – и в то же время молился, чтобы оказаться правым:

– Я могу привлечь тебя за противодействие правосудию и сокрытие улик. Ваши махинации помешали нам задержать настоящего преступника.

Виар, не отвечая, распахнул дверь, по-прежнему наигрывая на своей водяной дудочке.

– Жду от тебя известий, – добавил Эрван, уже стоя на пороге. – Иначе, клянусь, я устрою обыск на площади Бово.

Он убрался под взрыв смеха Прыща, но на этот раз смех звучал неестественно. Коп-левак наложил в штаны – не меньше, чем сам Эрван.

Эрван получил сообщение из клиники «Помпиду»: медики постепенно вывели Мэгги из искусственной комы и ее тело возвращается к естественной норме. Пока что она не говорит, но ясность сознания вернется, это вопрос нескольких часов. Зато эндокринолог хотел бы прооперировать ее как можно скорее. Эрван задумался, не заскочить ли повидать ее перед тем, как ехать домой переодеться. Нет времени.

Улица Сент-Антуан. Шатле. В шесть часов утра Париж еще был погружен в сумерки, но кое-что дневное уже пробивалось: голоса мусорщиков, свет в булочных, первые труженики, бредущие к станциям метро… Эрван уже принял решение собрать свою команду в управлении, подвести итоги, а потом немедленно лететь в Брест. Ласею еще осталось что рассказать…