Последняя война - Василий Росляков

Виктор не знал, что сказать в ответ. Кочура помолчал и еще сказал:

- Есть у вас ко мне какие вопросы? Если нет, я занят сейчас.

- Вы, товарищ капитан, - сказал Виктор, - ведете себя неправильно. А теперь мы вот с корреспондентом хотели бы встретиться с Калмыковой.

- Ее нет в отряде, и вы меня, инструктор, не воспитывайте, если вы за этим сюда приехали, уваливайте обратно.

- Где Калмыкова?

- Она отчислена из отряда, на территории лагеря ее нет.

- Как у вас, старого человека, язык и рука поднимается на такое? Это уже Славка не сдержался, выпалил.

Кочура измерил Славку медвежьими глазками и, видно, немного одумался, промолчал.

- Где найти замполита? - спросил Виктор.

- С командиром на операции, - ответил Кочура.

- Тогда, Слава, может, мы сходим к разведчикам?

- Разведчики в разведке, - тем же голосом, без выражения, сказал Кочура.

- Тогда, - опять сказал Виктор, - мы вас не будем отвлекать от работы.

Виктор поднялся, надел суконную свою пилотку, за ним встал Славка, и они вышли.

- Он у меня заговорит по-другому, - сказал Виктор вполголоса, когда они вышли из землянки.

И Славка почувствовал, что в Викторе что-то есть такое, о чем он еще не имел понятия. Он поймал себя на том, что робел перед Кочурой, перед чем-то, что было в этом Кочуре и что было, теперь он догадывался, также и в Викторе.

Пошли в землянку к бойцам. Виктор легко разговорился с партизанами, он умел, оказывается, легко вступать в разговор с людьми, что Славке никак не давалось. Рассказал о последних событиях на фронте, о Сталинграде, об уличных боях в городе, о Соне заговорил, об этом приказе. По-разному думали бойцы, по-разному высказывались насчет Сони и приказа Кочуры.

- Чего она пришла в отряд? Мужика захотела?

- Ладно тебе, олух царя небесного.

- Вы, товарищ инструктор, не принимайте во внимание. Сонька ему не дала, вот он и не может забыть.

- Ох-ха-ха...

- Трепачи чертовы...

- Скиба придет, он еще поговорит с Кочурой.

- Любовь, товарищ инструктор. Она войны не боится.

А что Сонька?! Семнадцати лет не было, когда пришла в отряд с матерью. Из самого Житомира топали от фрица. И пришли куда надо. Не отсиживались, не с полицаями бражничали, а в отряд пришли. Мать санитаркой была, в бою убило ее. Осталась Сонька одна, со своими разведчиками. Берегли ее по-мужски, берегли друг от друга. А ей, молоденькой, беззащитной, без матери, притулиться к кому-нибудь, к близкому, к родному, а к кому притулишься. Вот и нашелся такой, Иван Скиба, белобрысый парень с косой челочкой, храбрый до ужаса и, оказалось, нежный и чуткий, и стала Сонька бояться, по ночам вскакивала, все боялась, что Ивана убьют, больно уж лих был, и стала она смотреть за ним, приглядывать, и все стали замечать это. А потом оказалось, что Сонька, сама не сразу заметила, любит Ивана, не то что любит, а жить уже не может, если он без нее уходил на день - на два в разведку. И перестала она мучиться, притворяться, все равно все видели, замечали, взяла и сказала ребятам, что она любит Ивана и ничего не может поделать и побороть себя не может, пусть они ее простят. И стало это свято для всей разведгруппы. Стали все уважать и беречь эту любовь. Перед последним уходом командир разведчиков сказал начштаба, что Соня не пойдет с ними, ей нельзя, она в положении.

- Как же ты проглядел, командир?

- Проглядел, - только и сказал командир разведгруппы и увел своих ребят, а Соню оставили в лагере.

- Придет Скиба, он еще поговорит с Кочурой.

- Зря он сделал это, не подумал хорошо, Иван на все может пойти.

Говорили. Сидели. То весело, со смехом говорили, то серьезно, задумывались. Повариха подошла, тоже впряглась в разговор.

- Казала ей, дочка, кажу, ты ж гляди, не дай бог, что с подолом-то делать будешь, куда денешься, что с Настей сделали, гляди. Нет, не послушалась, а куда теперь ушла, кто приютит, кому нужна...

Сидели, говорили. И вдруг возник шум наверху. Прогремел одинокий выстрел. Все сыпанули из землянки.

Разведчики вернулись. Как и Виктор со Славкой, они еще на подходе к землянкам сорвали с дерева этот приказ. Загорелись глаза у Скибы, пистолет выхватил, полетел к штабной. Ребята вслед за ним. Скрутили его, стали держать, успокаивать, но выстрелить один раз Скиба успел. Когда его схватили сзади, а часовой перегородил ему дорогу в штабную землянку, Иван успел выстрелить в дверь. Пока шла тут возня, пока кричал и грозился Иван, удерживаемый ребятами, подкатила легкая линейка, и с нее соскочил скрипучий кожаный Емлютин. Тоже прибыл. А на линейке сидела Соня. На ней была пятнистая немецкая плащ-палатка, и все равно, когда Соня сошла с линейки, было заметно, что она в положении.

Соня ушла из лагеря без дороги, потому и не встретили ее Виктор со Славкой, ушла в штаб. Там попала прямо к Емлютину, и он немедленно велел запрячь линейку и вместе с Соней помчался в отряд.

Ребята отпустили Ивана, к нему подошла Соня.

- Что за базар? - строго спросил Дмитрий Васильевич, проходя сквозь расступившуюся толпу. Он кивнул Соне, она повернулась и пошла за Емлютиным.

Опять взбунтовался Иван, бросился вслед. Дмитрий Васильевич резко оглянулся назад.

- Все по своим местам! А ты, герой... - сказал он Скибе. - Развели тут детский сад, пистолетом играет, герой.

Дмитрий Васильевич с Соней прошли в землянку. За ними, ничуть не стесняясь, Виктор втащил и Славку.

Соня присела в уголок, неловкая, с лицом, покрытым красными пятнами. Если смотреть на одно только ее лицо, можно было подумать, что это подросток, школьница с припухшими губками и круглыми полудетскими глазами.

Кочура в первую же секунду, как только вошел Емлютин, подумал: ну, все, заварил кашу, теперь не расхлебаешь. Но, подумавши так, не стал отступать тотчас же, а взбычившись стоял за своим столом, не смел сесть, не смел предложить сесть и Емлютину, ждал.

Дмитрий Васильевич прошелся по землянке, перекатывая желваки под темными скулами. Потом остановился, бросил картуз на стол, на бумаги Кочуры, и резко сказал:

- Ну, что, дуракам закон не писан? Так, что ль?

Кочура не ответил.

- На мать руку поднял, ей же матерью становиться, первый раз, она человека несет, а ты, начштаба... - снова заговорил Емлютин, глядя на лысую угнувшуюся голову Кочуры. И по-деловому закончил: - Извиняться будешь или в трибунал пойдешь?

- Я трибунала не боюсь.

- Тогда чего стесняешься? Это корреспондент газеты и представитель политотдела, их стесняться нечего.

- Соня, поди сюда, - сказал низким сильным голосом Кочура. Соня зашуршала палаткой, встала с усилием, подошла к столу, и пятна на ее лице стали еще заметней. - Прости, дочка, старого дурака... старого солдата.

- Я вас прощаю.