История Византийских императоров. От Льва III Исавра до Михаила III - Алексей Михайлович Величко

Но он был первым, кто сделал это настолько публично и при наличии столь малых оснований; всем было очевидно, что новым василевсом руководили только личные амбиции. Правление Льва Армянина было, конечно, не идеальным, но покойный монарх много сделал для блага государства и мог сделать еще больше. Поэтому все были удивлены тем, что новый царь на деле оказался гораздо лучше себя самого, каким он был в должности сановника[485].

Основатель новой императорской династии едва ли может быть отнесен к баловням судьбы или к людям с необычными способностями. Напротив, в течение своей жизни он оставался таким же грубым и простым парнем, каким когда-то отправился покорять вершины иерархической пирамиды Византийской империи.

Он родился далеко на периферии, в городе Амории, что находился в нижней Фригии. Город был известен тем, что в нем издавна проживало большое количество иудеев и афинган (в переводе с греческого, «неприкасаемые»). Афингане составили довольно многочисленную секту, учение которой представляло собой механическую эклектику отдельных книг Ветхого Завета и Нового. Сектанты соблюдали иудейские обычаи, кроме обрезания, которое заменяли Святым Крещением. В древности считалось, что афингане являются потомками одного из иудейских колен, но впоследствии было установлено, что это — романизированные цыгане. На их учение большое влияние оказали павликиане, и во времена императора Никифора I Геника они существовали в относительной безопасности: царь распорядился не трогать их. Это продолжалось до царствования Михаила I Рангаве, организовавшего на них гонения, но впоследствии афингане вновь распространились по Малой Азии[486]. Как живописует летописец, юноша сошелся со многими из них, и учение афинган наложило свой отпечаток на его религиозные воззрения. Конечно, он не стал приверженцем этого учения, но многие христианские понятия были затемнены сомнительными толкованиями, воспринятыми от еретиков.

Нет сомнения, что происхождения царь был незнатного — в детстве он даже пережил нищету, но сумел получить первоначальное образование. Однако неповоротливый склад ума Михаила не был приспособлен под науки: став зрелым человеком, он испытывал откровенное отвращение к словесным дисциплинам и предпочитал действие умозрительным рассуждениям. Ему нравилось демонстрировать собственные познания в сельском хозяйстве и лошадях, определяя по жеребятам, какие из них впоследствии могут стать хорошими боевыми конями. К тому же он от рождения страдал дефектом речи (отсюда он и получил прозвище Травл, то есть «шепелявый»), и красноречие, входившее в круг обязательных дисциплин для аристократической элиты Римского государства, было ему недоступно.

Достигнув совершеннолетия, по примеру многих своих сверстников он решил снискать славу на воинском поприще. Очевидно, как человек храбрый, он довольно успешно делал свою карьеру, хотя отсутствие гибкости мышления и прирожденная грубость не позволяли ему рассчитывать на такой рост, какой демонстрировал товарищ его юности, будущий император Лев V Армянин. Все же стремления Михаила выбиться из бедности и стать в один ряд с представителями самых знатных фамилий увенчались успехом. Однажды он даже удостоился многообещающего пророчества о грядущем императорском пурпуре и, как человек хвастливый, не стал его скрывать. Явившись как-то раз к своему командиру, Михаил высокомерно пересказал содержание пророчества, и стратиг, суеверный, как и многие византийцы, поспешил обеспечить свое будущее. Он пригласил Травла к себе на обед вместе с товарищами, и там объявил их женихами своих дочерей. Онемевшие от счастья воины немедленно согласились — так Михаил получил в жены Феклу[487].

Последующая биография Травла уже известна по предыдущему рассказу: во время неудачного восстания Варданиона он получил в дар от императора Никифора I Геника приличное имущество и занял солидную должность. Видимо, в дальнейшем его рост не был столь стремителен, как на это рассчитывал сам Михаил, и он, помня о старом пророчестве, решил ускорить ход Провидения. Однако эта активность привела его к эшафоту, а оттуда чудесным образом — к царской диадеме. Когда император Лев V был подлым образом убит в храме Святой Софии, заговорщики освободили Травла из-под стражи и в кандалах (впопыхах никто не смог отыскать ключи) возвели на царский трон, объявив новым василевсом римлян под именем Михаила II. После этого, наконец, при помощи кузнеца были сбиты цепи с ног, и Травл последовал в храм Святой Софии, чтобы венчаться на царство.

Все делалось спешно: Михаил даже не успел омыть руки и сменить одежды, опасаясь, что сторонники покойного самодержца попытаются ему помешать. Видимо, в его душе не проснулось никаких чувств по поводу гибели своего друга и покровителя, восприемником сына которого стал, приняв того из святой купели. Михаил гордо шагал по улицам Константинополя, словно увенчанный победами атлет[488].

Но все его опасения оказались излишними: никто не заступился за убитого императора, а столичный патриарх Феодот Каситера, не испытав ни капли сожаления по покойному царю, выполнил волю Травла, венчав того на царство. Впрочем, сохранились свидетельства тому, что новый царь все же выделил часть имущества вдове Льва Армянина и его детям, подарив им также нескольких своих рабов для услужения.

В отношении Михаила II сохранилось несколько историй, чрезвычайно дурно рисующих нам образ нового царя. Рассказывали, что он отрицал дьявола и требовал клясться одним только именем Божьим, считал, что Иуда был прощен и удостоен Царствия Небесного, нередко выговаривал, будто праздник Святой Пасхи отмечается неверно, и одобрял блуд[489]. Но, пожалуй, излишний ригоризм этих оценок должен быть значительно смягчен: Михаил никогда не «страдал» особой образованностью, а потому многие богословские «ляпы» были для него вполне естественны и не должны свидетельствовать о намерениях царя подвергнуть сомнению основы Православия. Кроме того, едва ли данные выражения носили общедоступный характер — выскажи Михаил такое в храме, его царствие было бы закончено. Что является бесспорным, так это явное нежелание царя иметь вокруг себя просвещенных людей, на фоне которых изъяны его образования были бы очевидны для всех, и поддержка иудеев. Он освобождал тех от налогов и податей, и иудеи очень любили его.

Воцарение нового самодержца подарило надежду многим иконопочитателям на то, что прежняя церковная политика претерпит изменения. Не случайно отставленный патриарх св. Никифор направил Травлу послание с просьбой восстановить иконопочитание. Однако царь Михаил II напрямую ответил, что не собирается устанавливать никаких новшеств, но и не желает менять «старые» порядки. Иными словами, император продемонстрировал (по крайней мере внешне) полную индифферентность по данному вопросу, но возвратил из ссылки патриарха св. Никифора. Это событие возбудило радость в почитателях святых икон, и св. Феодор Студит направил царю такое послание: «Христолюбивейший владыка! Время примириться нам с Христом при посредстве и по благословению твоей мирной державы, соединиться нам с верховной из церквей Божьих, Римской, и