Русское масонство - А. М. Васютинский

вернувшихся оказалось еще мало. Второе собрание, «когда уже большее число братии возвратилось», состоялось 9 апреля, и П. И. Кутузов открыл ложу знаменательными словами, свидетельствовавшими о крепости масонских связей, не расторгнутых великим народным бедствием.

«После распри, после рассеяния для всех нас, конечно, прискорбных, после горестей и крестов, претерпенных каждым из нас, одним более, другим менее, по неисповедимому промыслу, по бесконечному милосердию Великого Строителя, мы паки собрались в малый братский наш кружок и, что всего утешительнее, с тою же любовью, с тою же дружбою, каковыми прежде согревались, с тем же стремлением к истине, с тем же благоговением к нашей священной связи, с тою же ревностью к работам нашим!..»

Н. К. Кульман

Максим Иванович Невзоров

Habent sua fata libelli («книги имеют свою судьбу»)… В число книг, имеющих странную судьбу, нужно включить небольшую, менее чем в пол-листа, анонимную брошюру «Грех не безделица». Она появилась «первым тиснением» в начале XIX века, а в 1912 году потребовала двадцатого издания. Содержание ее незамысловато: указывая на то, что грех нередко становится предметом шутки, автор предлагает читателю «прилежно рассмотреть» следующие положения: 1) тот, кто шутит грехом, смеется гневу Божию; 2) тот, кто шутит грехом, шутит страданиями человеческого рода; 3) шутить грехом – значит шутить смертью, потому что едва грех вошел в мир, то смерть последовала за грехом; 4) шутить грехом – значит шутить в то время, когда надлежит плакать; 5) шутить грехом – значит шутить адскими муками, потому что грех открыл сию ужасную пропасть; 6) шутить грехом – значит шутить страданиями Иисуса Христа и так далее.

И только эта небольшая брошюра сохранилась в живой памяти потомства, а остальные многочисленные сочинения того же автора известны только специалистам. Возможно даже, что само имя автора этой брошюры осталось бы навсегда неведомым, если бы аноним в свое время не был раскрыт А. И. Тургеневым[367]: автором оказался Максим Иванович Невзоров, тот Невзоров, которому Воейков посвятил в своем знаменитом «Доме сумасшедших» насмешливо-злые строки:

Я взглянул: Максим Невзоров

Углем пишет на стене.

«Если б так, как на Вольтера,

Был на мой журнал расход,

Пострадала б горько вера:

Я вредней, чем Дидерот.

Слог мой сладок, как микстура,

Мысли громки – без ума;

Толстая моя фигура

Так приятна, как чума!

Я в творениях священных

И в больших пяти частях

Книжек, мною сочиненных,

Доказал, что я – дурак!

Очень невысокого мнения о Невзорове был и князь П. А. Вяземский, который во время Отечественной войны, беспокоясь за участь Батюшкова, писал: «Я одним дуракам велел бы ходить на войну: им терять нечего. Например, Невзоров убитый что потерял бы, кроме брюха и гузна»[368].

Между тем и личность Невзорова, и его жизнь, и деятельность представляют значительный интерес для изучающих историю русского масонства: Невзоров – один из типичных его представителей, он соединяет в себе и некоторый налет мистицизма, и неутолимую жажду общественного служения. Такое соединение, может быть, особенно характерно для русского масонства, быстрое развитие которого у нас, несомненно, объясняется пробудившимся общественным чувством и сознательным или полусознательным стремлением к общественной работе. Лучших людей эпохи масонство манило к себе не только тайнами мистических переживаний, но и деятельной жизнью в духе христианства. Вот почему по «Нравоучительному катехизису истинных франкмасонов» Лопухина главная цель масонства отождествлялась с целью «истинного христианства», главный долг масона полагался в любви к Богу и в самоотверженной любви к ближнему, а свою работу масон должен был совершать «посреди сего мира».

Наиболее ярким выразителем этого общественного течения в масонстве был, конечно, Новиков, но было и много других, более скромных, менее заметных, не столь даровитых, не так широко захватывавших своей деятельностью общественную жизнь. К числу последних нужно отнести и Невзорова.

Родился Невзоров в 1762 или 1763 году[369]. Он происходил из духовного звания, первоначальное образование получил в Рязанской семинарии, а затем по рекомендации епархиального начальства за отличие был отправлен для продолжения образования к Новикову, который уже в конце 1779 года хлопотал перед архиереями о присылке из семинарии студентов для университета за счет нарождавшегося «Дружеского ученого общества»[370]. Невзоров, в сущности, был первым его стипендиатом.

В университете Невзоров слушал лекции по юридическому и медицинскому факультетам, причем окончил юридический с золотой медалью. По-видимому, Новиков привлек Невзорова, как и многих других представителей студенческой молодежи, к переводческой деятельности. По крайней мере, уже в 1785 году появляется в переводе Невзорова французская книга «Истинные правила христианского воспитания детей».

В университетские годы Невзоров находился главным образом под влиянием Лопухина и той масонской атмосферы, которая к этому времени в значительной степени охватила Москву. В тоне восторженной благодарности писал впоследствии Невзоров об этих влияниях: «От незабвенного и одного Ивана Владимировича [то есть Лопухина] получил я все наружное свое состояние, так как от свободного каменщичества внутреннее, где также всегда главным и для меня, можно сказать, единственным орудием был тот же Иван Владимирович»[371]. «Мое исповедание об ордене свободного каменщичества, в котором мне по воле Бога милосердного посчастливилось учиться, есть таковое, что я его для себя собственно почитаю истинною женою, облеченною в солнце, о коей упоминается в 22-й главе Апокалипсиса, и породившею во мне чадо истины… Более же всего к таковому рождению во мне истины служил поводом бывший мой великий мастер в ложе ”Блистающей звезды“, неподражаемый мой благодетель во всем И. В. Лопухин, который истинно один из не последних, и, можно сказать, из первых драгоценных камней, украшающих корону вышеозначенной жены… Орден свободных каменщиков, в котором я был членом, для меня был лучшим училищем христианским, и я по милости Бога не хотел иначе понимать его»[372].

В 1788 году Невзоров вместе со своим товарищем Колокольниковым отправились за счет Лопухина за границу доканчивать медицинское образование «для получения градуса», так как Московский университет не имел еще привилегии «делать докторами». Обязательств с них Лопухин никаких не взял, и молодые люди только обещали, что деньги его по-пустому тратить не будут, а будут жить честно и добропорядочно[373]. «Наняли мы, – рассказывает Колокольников, – едущих в Лейпциг на ярманку за товарами русских извозчиков до самого Лейпцига за 45 дукатов и отправились в Лейден через Лейпциг, учиться единственно медицине и взять градус докторский, из Лейпцига до Лейдена ехали по почте… По прожитии двух лет в Лейдене и по выслушании курсов медицинских экзаменованы были в собрании докторов и профессоров в медицине и удостоены были докторских чинов. После сего хотелось было нам для обучения повивальному искусству отправиться в Париж… но