В ритме сердца (СИ) - Майрон Тори

Чёрт! Чёрт! Чёрт!!!

Я умираю!

Даже сейчас, позволяя смотреть на себя сверху-вниз, Адам не только не дарует мне и крупицы власти над своей важной персоной, но и неумолимо уничтожает мой прежде непоколебимый настрой одержать победу в нашем с ним негласном состязании. Принимая его снисходительные, скупые ласки, я ощущаю себя безвольной куклой, готовой прокричать всё что угодно, лишь бы только он овладел мной прямо в коридоре его отцовского дома.

Чёрт, Николь! Проснись! Одумайся! Стоило ему разок назвать тебя «особенной», и всё — сразу позабудешь о том, как зарекалась не сдаваться? Это же не ты! Не ты! Ты никогда не сдаёшься!

— Адам… пожалуйста… остановись… — прошу я, хотя в шелестящем голосе звучит истошный клич об обратном.

— Не об этом ты должна меня просить, дикарка, — он сопровождает своё призывное урчание невесомым касанием пальца к моей плоти, вынуждая меня впиться зубами в свой кулак, чтобы не заорать от удовольствия во всё горло. — Мы можем не возвращаться на этот грёбанный приём и приступить к делу прямо в эту же минуту, — подначивает Адам, нагло считывая мои потаённые фантазии. — Я чувствую, как сильно ты хочешь. И что именно. Моя развратная кошечка… Ты хоть сама осознаёшь, что за пошлые шалости витают в твоих мыслях? Лично меня ты приятно удивляешь, и я уже жду не дождусь, когда смогу все их исполнить.

Каждое произнесённое им слово отдаётся нестерпимым жаром между бёдер, а всё тело напоминает вулкан, что горит, трещит, взрывается, и потому, чтобы сдержать упорно рвущиеся наружу запретные фразы, я до крови прикусываю свой язык, аккомпанируя спасательный акт утробным, разочарованным стоном.

— Знаешь… Я уловил твою внутреннюю страсть, ещё когда ты танцевала на сцене. Ещё тогда каждое твоё дерзкое движение, будто задевало меня болезненными языками пламени. Я думал, дело только в твоём воздействии на меня, но нет… Дело в тебе, дикарка, ты хранишь в себе так много неиспользованной сексуальной энергии, что могу предположить: у тебя давно не было секса. И я хочу узнать. Скажи мне, Лина, сколько? Четыре-пять месяцев? Полгода? Или даже больше?

Как насчёт «никогда», Адам?

Конечно, кто в нашем современном мире хотя бы на секунду допустит в своих мыслях вероятность о том, что в самом порочном стриптиз-клубе города может работать двадцатилетняя девственница?

Правильно: никто.

И, наверное, перед всеми грандиозными и крайне изнурительными планами Адама на мой счёт было бы неплохо сообщить ему эту интимную деталь, которую его пленительная и считывающая чужие эротические фантазии сила почему-то не способна распознать самостоятельно. Но мой затуманенный мозг отвлекается от этой немаловажной темы, цепляясь за сказанное Адамом предложение чуть ранее.

— Моё воздействие… на тебя? Что это… значит? — выдавить слова удаётся, скуля и задыхаясь, потому что Адам, предчувствуя приближение моего оргазма сверхъестественных масштабов, останавливается на несколько мучительно долгих секунд и, дождавшись, когда моя адовая потребность в разрядке немного отступит, вновь принимается за свои искусные манипуляции.

— Не бери в голову, дикарка, и лучше ответь… сколько моя строптивая девочка никого к себе не подпускала? Скажешь, и, возможно, я позволю тебе кончить без всяких слов… или просто попроси, и я отставлю все разговоры в сторону и займу свой рот чем-нибудь более приятным, — дурманя меня своим бездонным взором, Адам убирает палец с моего клитора и просто нахрен добивает: закидывает мою ногу себе на плечо, согнув её в колене, и прикусывает кружевную ткань трусов, тревожа своим дыханием то место, что истошно требует ощутить внутри себя его язык, пальцы, член… Всё! Полностью! Глубоко! До конца! Прошу! Умоляю!.. Мне это надо!

— Адам!!! Умо… — не знаю, как мне удаётся не договорить мольбу до конца, перейдя на какие-то воющие звуки раненого животного, но, сделав это, я чуть ли не теряю сознание. Одной рукой хватаюсь за выступ в стене, второй грубо сжимаю мужские волосы. И если бы не его сильные ладони, придерживающие меня за попку, я бы однозначно рухнула на пол, не сумев устоять на ватных ногах.

— Ммм? Что-что? Я не расслышал, — он зубами оттягивает мои трусики и отпускает их, повторяя действие снова и снова. Ткань бьёт по коже, отдаваясь по телу покалыванием тысячи микроразрядов тока. Меня трясёт, бёдра дрожат, мысли искрятся, как порох, сговорившийся с огнём, а кожа плавится, как под серной кислотой.

Всё! Не могу больше! Хватит! С чего я вообще решила, что бороться с его долбанной магией мне по зубам?! Я, конечно, мазохистка, каких ещё поискать, но продолжать и дальше терпеть такие нечеловеческие пытки попросту выше моих физических сил. К чёрту! Моему телу он нужен! Оно его хочет! Я хочу его! Сейчас же! И плевать на всё, что будет после!

И когда я в самом деле собираюсь всецело ему сдаться, сама вселенная будто решает удержать меня от этого отчаянного шага, посылая спасание в виде импозантного мужчины, которого я внезапно замечаю стоящим в нескольких метров от нас и наблюдающим за жаркой сценой с лицом, практически не выражающим никаких эмоций. Лишь лёгкий изгиб приобнятой брови выдаёт его удивление.

«Боже! Как долго он здесь уже стоит?!» — это первая чёткая мысль, что прорывается в мой непроходимо опутанный похотью разум.

— Адам! Стоп! Остановись! — не прошу, а требую я, от шока и неловкости быстро возвращая голосу твёрдость, но Адам, полностью игнорируя меня, продолжает творить чудеса между моих ножек. — Хватит! Сейчас же! Прекрати!

— Прекратить?! Ты нахрен шутишь?! — будучи уже готовым сорвать желанный куш, он поистине недоумевает, когда я начинаю вырываться из его рук. — Бля*ь, да что с тобой?! Разве мы не договорились, что ты оставишь всё притворство в сторону?! — ругается он и, явно не собираясь прекращать доводить меня до нирваны, порывается стянуть с моих бёдер трусы, но я оказываюсь проворней, перехватывая его руки.

— Остановись! Мать твою! На нас смотрят!!! — шиплю я, склонившись к его лицу, и веду подбородком в сторону молчаливого зрителя, который наконец-таки соизволяет с нами заговорить:

— На мать я вряд ли похож, — тут должна была быть усмешка или тон с иронией, но его нет, а глубокий, рокочущий и какой-то знакомый до каждой низкой нотки голос значительно выветривает из моей головы сладкий дурман.

— Отец… — сквозь сжатые челюсти шумно выдыхает Адам.

Кто-кто?

Отец?

Господи, Боже мой! Да что же это такое?! У меня, что ли, на лбу пестрит неоновая вывеска «мечтаю попасть в полную жопу»?!

Пожалуйста, скажите, что я ослышалась и передо мной стоит вовсе не тот самый Роберт Харт, хозяин этого величественного особняка и зачинщик торжественного мероприятия! Умоляю, скажите, что это не он только что стал свидетелем моей острой сексуальной ломки от издевательств его сына!

А если же это всё-таки он, то, пол, сделай одолжение, провались под моими ногами!

— Адам, тебе ли не знать, что помимо твоей комнаты здесь имеются ещё пятнадцать гостевых спален, в которых ты мог развлечься со своей… дамой.

Моя нога по-прежнему покоится на плече Адама, когда мистер Харт неспешно окидывает мой взъерошенный облик равнодушным тёмным взглядом. Таким, что даже сквозь морок «очарования» он не только покрывает мою кожу тонкой ледяной коркой, в миг остужая её, но и заставляет почувствовать себя крохотной мушкой, которую он в любой момент способен раздавить.

Жуть… Меня аж знобить начинает, а от стыда хочется стать невидимкой, в то время как в реакции Адама на случившийся конфуз не проявляется ни грамма смятения. Во-о-обще! Полная спокуха! Он лишь с заметной неохотой и раздражением спускает вниз мою ногу с задранной тканью платья и плавно приподнимается с колен.

— Мы бы обязательно до туда добрались, если бы ты не помешал, Роберт, — тихим, но звенящим от злости тоном парирует Адам.

— Хм… — почти беззвучная и совершенно не обнажившаяся на губах усмешка. — В своём доме я априори мешать никому не могу, Адам, и мне хотелось бы, чтобы ты отложил свои интимные дела до конца вечера и сейчас же вернулся обратно на приём, — сказано монотонно, сухо, категорично. Лишённое живости лицо, уверенная поза и подавляющая энергетика. Теперь становится ясно, в кого Адам пошёл.