Путешественник - Жюльетта Бенцони

— Вы ничего в этом не смыслите! Я вам предрекаю, что она будет великолепна и что вы замучаетесь отгонять ухажеров.

— Вы думаете?

Ворчливый голос мадемуазель Леусуа прервал их разговор.

— А твоя жена? Она тебя не интересует?

Мучаясь угрызениями совести, Гийом тотчас бросился на колени возле кровати, на которой лежала белая как смерть Агнес, с влажными от пота волосами. Она была так бледна, что Гийом почувствовал, как к нему возвращается страх.

— Боже мой! Она не…

— Нет. Она приходит в себя, но еще слишком слаба. Признаться, временами мне было страшно: у нее довольно узкий таз, а ребенок крепкий. Есть даже разрывы, так что тебе придется ненадолго присмиреть, как мужу!

Гийом лишь отмахнулся от ее рекомендации. Его красавица Агнес была жива, а все остальное не имело значения! Она открыла глаза, и он, наклонившись, нежно поцеловал ее в губы.

— Большое спасибо за прекрасный подарок, жизнь моя! У вас родилась самая красивая девочка на свете!

Разочарование, которое он прочел во взгляде жены, причинило ему боль.

— Девочка? О-о, Боже мой!.. Вы, должно быть…

— В восторге! Это самое крепкое маленькое создание из всех, что я видел… и, кажется, на меня похожа!

Счастливая улыбка расцвела на губах молодой матери.

— Тогда я буду ее любить…

— Надеюсь! Разве может быть иначе?

— Она настоящее чудо! — заверила мадемуазель Леусуа. — И поверьте мне, бывают такие женщины, что стоят мужчин! А мальчика получите позже!

С этими словами она выставила Гийома за дверь: нужно было привести в порядок молодую женщину и дать ей отдохнуть. Счастливый отец вошел искать Потантена, чтобы попросить его собрать всех, кто жил в доме (а их вместе с конюхами было уже человек десять), и выпить во стаканчику за благополучное появление на свет маленькой Элизабет. Для друзей из Ридовиля и Сен-Васт праздник можно будет устроить потом, когда погода немного наладится: заставлять господина де Ла Шенье подниматься сюда в такую бурю было бы настоящим варварством.

В тот же день и в тот же час Роза де Варанвиль родила маленького Александра, который появился на свет настолько же незаметно, насколько появление Элизабет было беспокойным и трудным. Мать его отмучилась за два часа. Она не переставала улыбаться, как, впрочем, и ее муж: его корабль стоял в Бресте на ремонте после победоносной стычки с английскими крейсерами, так что он успел приехать прямо к рождению сына.

Когда новость долетела до дома На Семи Ветрах, мадемуазель Леусуа, в свободные минуты увлекавшаяся астрологией, вскинула брови.

— Хоть бы Господь отпустил мне довольно времени на этой земле, чтобы я успела проследить жизнь этих детей, небесных близнецов. Оба родились почти в тот самый момент, когда Солнце вошло в созвездие Барана. С нашей малышкой все ясно: она будет дочерью Ветра, Урагана и бесстрашно пойдет по жизни…

— А маленький Варанвиль? — спросила госпожа Тремэн, которая не могла избавиться от тайной зависти: Роза решительно всегда свое получит, стоит ей только захотеть…

— О нем я мало знаю. Говорят, что он — ребенок великого Спокойствия, но это ничего не значит. Тихий Баран может оказаться не менее грозным, чем буйный.

— Как вы думаете, могут они потом встретиться? — спросила Агнес, неожиданно для себя заинтересовавшись скрытыми талантами акушерки.

— Будущее покажет, но я не удивлюсь, если такое случится.

В последующие дни Гийом расстался со своими сомнениями относительно будущей внешности дочери и все чаще устраивался у ее колыбели, чтобы полюбоваться крошечным личиком — розовым, словно цветок персика, с выбивающимся из-под тонкого батистового чепчика золотисто-красным пухом волос. Ему доставляло огромное удовольствие засунуть палец в ее крошечный кулачок, который она тотчас крепко сжимала… Скоро стало заметно, что характер у нее будет трудным, и уж если она хотела что-нибудь, то стремилась получить сполна; если спала, то даже веки не дрожали, если сосала, то была ненасытна, если ей было весело, то хохотала, если плакала, то слезы заливали все лицо, ну а уж если сердилась, то ее криками наполнялся весь дом.

— Я был точно таким же, когда был маленьким! — удовлетворенно заявил Гийом. — Будем надеяться, что ей достанется хоть немного вашего очарования, — добавил он, обращаясь к Агнес, которая с трудом находила в дочери сходство с собой или со своей матерью, в честь которой ее и назвали, пока однажды все вдруг не заметили, что у малышки будут серые глаза. С того момента Агнес позабыла о том, что больше хотела сына, и почувствовала себя совершенно счастливой. Она любила Гийома, Гийом любил ее, и они жили вместе в самом прекрасном доме на свете, любуясь чудесным пейзажем. По правде, большего от своей судьбы она и не требовала.

Тремэн тоже был счастлив в своей семье, да и дела его процветали. На его верфях в Сен-Васт построили уже вторую шхуну, которая должна была отправиться на Антильские острова. Первая встала под паруса через месяц после рождения Элизабет. Тремэн и его друг, парижский банкир Ле Культе, твердо верили в ценность привозимых из колоний товаров и уже довольно давно делали на них ставку. В Котантене Гийом не ограничился покупкой мельниц для производства бумаги и растительного масла в долине Сэры. Теперь он также владел частью зеркального производства в Турлавиле и стал убежденным сторонником использования местного угля после того, как узнал, что уголь, применявшийся на строительстве в Шербурге, привозили из английского города Ньюкасла. Он никак не мог смириться с тем, что кто-то мог работать с этими людьми. Ненависть, которую он питал к детям Альбиона, была неугасимой, так как в памяти его жили многочисленные зловещие картины. Проживи он и сто лет, в его ушах по-прежнему будут раздаваться тяжелые шаги солдат шотландской армии на козьей тропе в Фулонской бухте, перед глазами будут стоять усеянные телами Авраамовы равнины, од всегда будет помнить трагические рассказы Адама Тавернье и не сможет забыть о страданиях, причиненных Индии жадностью англичан. Однако с традиционным врагом и парижские салоны, и законодатели мод поддерживали хорошие отношения. Разгром у островов Ле-Сент, треск разламывающихся кораблей и стоны умирающих под падающими мачтами, — вся эта драма, вызвавшая «всеобщую печаль» и одевшая в траур столько прекрасных дам и элегантных сеньоров, отступила на второй план перед привлекательностью пошитых в Лондоне нарядов. Стали носить жилеты, короткие мужские штаны, а низкие сапожки с желтыми отворотами появились даже в гостиных, что, с одной стороны, устраивало Гийома, а с другой — огорчало, ведь, чтобы не выглядеть слишком старомодным, и ему пришлось подчиниться более практичной моде и даже признать, что так ему нравится больше. Но он по-прежнему оставался верен своему парижскому закройщику и не видел причины искать другого, по ту сторону Ла-Манша. Если он несколько раз и не воспользовался его услугами, то лишь потому, что в Валони появился новый портной, сумевший одеть своего клиента в соответствии с его вкусом.