Пастырь добрый - Попова Александровна

— Я не знаю. Но вам — я в любом случае не позволю ехать с нами, это слишком опасно; не знаю, что нас там ожидает, но убежден, что это будет занятием, не подходящим для приходского священника. Поверьте, у вас и здесь будет чем заняться. Ведь я могу попросить вас о помощи?.. — уточнил он; тот поспешно закивал:

— Да-да, конечно, однако…

— Вот что мне от вас нужно, — оборвал Курт настойчиво. — У реки, на изгибе, где обрыв, неподалеку от городских стен, лежат три тела. Одно из них… — он запнулся на миг и продолжил, заставив голос звучать четко: — Одно из них — вы его сами узнаете. Перевезите его оттуда и… Сделайте, что полагается. Тело надо отправить в Кельн как можно скорее; я оплачу связанные с этим расходы.

— И не думайте даже, брат Игнациус, — возразил тот строго. — Неужели вы полагаете, что я возьму у вас хоть медяк?

— Не станем спорить, обсудим это позже… Также вы увидите там тело некой старухи. Это дочь Фридриха Крюгера. — Курт умолк ненадолго, пережидая вполне уместное удивление святого отца, и кивнул: — Оставляю на ваше усмотрение, как должно поступить в данном случае — отправить ли ее тело в Фогельхайм, где прошла ее жизнь, либо похоронить здесь, где она была рождена; у нее нет ни детей, ни прочей родни, и решить это некому. Телега для перевозки, если ее все еще не угнали, стоит на дороге чуть в стороне; принадлежит старосте Фогельхайма. И третье, наконец… Что за тело — вы тоже сами поймете. Его лучше сжечь, причем — незамедлительно. Так же как и три других, в леске — по прямой от обрыва; два тела у кромки леса и одно у ручья. Вскоре в Хамельне будут наши люди; их надо встретить и ввести в курс дела. Могу я полагаться на вас в этом отношении?

— Разумеется, разве хоть какие-то сомнения у вас были, брат Игнациус!.. Однако, — упрямо повторил тот, — я все же должен ехать с вами. Все, о чем вы говорили, может сделать отец Себастьян, а я должен…

— Нет, — коротко отрезал Курт. — Брать на свою совесть вашу смерть я не намерен… И еще одно, отец Юрген. Нам нужна горячая вода. Очень много горячей воды. И пусть кто-нибудь из ваших служек приведет нашу одежду в порядок — она понадобится нам через четыре часа, чистая и сухая. И полотно для перевязки. И позаботьтесь о наших лошадях; они тоже должны быть готовы через четыре часа, сытые и отдохнувшие. Остальные четыре жеребца — считайте, что они в своем роде награда за ваши труды. И мы были бы очень благодарны, если бы вы накормили нас ужином — очень быстро и очень плотно. И — мы оба валимся с ног. Если вы укажете нам место, где мы сможем упасть и уснуть, я буду вам до чрезвычайности благодарен.

Уснуть им удалось не скоро — отмыться от въевшейся за день грязи и засохшей крови оказалось непросто; еще полчаса ушло на то, чтобы зашить порез на ноге Бруно, перенесшего эту процедуру на удивление терпеливо. В иное время тот перепугал бы всех обитателей дома жалобами и стонами; Курт был готов спорить на собственную голову, что стойкость эта рождена воспоминаниями о виденном сегодня на берегу Везера, и тому попросту было зазорно проявить слабость в такой мелочи. На сон в результате осталась лишь пара часов; Курт проснулся раньше подопечного, еще минуту сидя напротив, глядя на его покрытое испариной исказившееся лицо и понимая, что знает доподлинно, какие сны сейчас роятся в этой голове. Будучи разбужен, тот отшатнулся от склонившегося над ним человека, лишь спустя мгновение приняв вид осмысленный и относительно спокойный…

Выйдя на темный двор священнического жилища, он невольно остановился, вцепившись в ремень сумки на плече и глядя на стоящую поодаль повозку — из-под темного бесформенного покрывала выбилась белая, как поздний лед, рука, с которой вчера он снял обручальное кольцо на берегу реки; пятна крови, черные в ночи, казались прожженными дырами в мертвой сухой коже, отчего что-то неприятное, похожее на неясное предчувствие, шевельнулось в душе.

Святой отец, попытавшись предложить еще раз свое участие в предстоящем походе и вновь получив категорический отказ, тяжко вздохнул и умолк, косясь исподлобья на своих гостей и даже не пытаясь скрывать сквозящих во взгляде сострадания и жалости к их самоочевидно горестной и незавидной судьбе. Сами гости, впрочем, тоже не пребывали в особенном душевном подъеме и, когда за спиною остались ворота Хамельна с сонной стражей, недобро глядящей вслед болтающимся среди ночи господам инквизиторам, ненадолго остановились вновь, вперившись в темноту и не произнося ни слова. С места оба тронулись все так же одновременно, молча и не сговариваясь, глядя под копыта коней на примерзшие комья земли и зябко поеживаясь под трофейными теплыми плащами.

Нападения Курт не опасался — судя по произошедшему этим утром, ожидать другой группы, посланной на их уничтожение, не приходилось, посему путь до Пильценбаха должен был пройти тихо и спокойно. Но вот думать о том, что произойдет в брошенной деревеньке, не хотелось, невзирая на сомнение в правдивости рассказов о парящих над домами неупокоенных душах. В одном Янек Ралле, выводящий на пути, столь длительно и упрямо противящийся ему вчера, был очевидно и бесспорно прав: тот, с кем предстояло встретиться, обладал силой немалой и невообразимой, коль скоро пугал до дрожи даже своих далеко не самых бездарных сподвижников…

Поздний серый рассвет застал их на тропе, ведущей через редкий темный лесок; до деревеньки, по словам Бруно, оставалось ехать всего часа два. «Дорогу я примерно помню, — пояснил он в ответ на удивленный взгляд, — потому так скоро. В детстве несколько раз пытался туда пробраться — интереса ради и чтобы доказать приятелям, что все эти слухи есть не более чем выдумки. До Пильценбаха доходил раза четыре… Вот только внутрь так и не вошел». Курт покривил губы в усмешке, намереваясь высказать свое мнение относительно домов с привидениями, брошенных деревень и замков со стригами, однако промолчал, сам толком не понимая, почему…

Когда вдали показались крыши низеньких домиков, Бруно чуть придержал коня, едва не остановившись вовсе, и чуть слышно произнес:

— Говорят, там пропали две семьи — те, кто решился поселиться после всего этого. Просто исчезли в никуда…

— Разбойники, — пожал плечами Курт и шлепнул его коня по крупу, заставив двигаться быстрее. — Или просто ушли куда-то еще. Полагаю, не особенно приятно обитать среди обгорелых столбов в пустой деревне.

— А еще говорят, — продолжил тот все так же тихо, — что одна семья вернулась, прожив там некоторое время… Говорят, вернулась, потому что там ничего не растет. Говорят, воды там нет — нигде, даже колодец высох. Говорят, там всегда сухо, и вместо земли одна пыль — там никогда не идет дождь…

— Не сказал бы, что после вчерашнего веселого дня данная новость меня особенно печалит, — заметил Курт, поморщась, и приумолк, глядя на близящуюся границу Пильценбаха и ощущая, как возвращается вновь то неприятное, гадкое чувство, что заползло ледяным червячком сегодня на темном дворе у повозки с безжизненным телом сослуживца.

Рубеж деревни виден был явственно и четко — сухая трава, похожая на ту, что висит обыкновенно по стенам в лекарских домах, ломкая и неживая, топорщилась из серой, как зола, почвы, отчетливо разнясь с окружавшей Пильценбах землей, некогда сырой, а теперь прихваченной не растаявшим к полудню инеем, словно там, в нескольких шагах впереди, навсегда замер засушливый поздний сентябрь…

— Почему никто не обратился к нам до сих пор? — невольно понизив голос, произнес он и увидел, как Бруно знобко передернул плечами.

— Быть может, потому, что пересчитали столбы?.. Ты никак не осмыслишь, что донос в Инквизицию — не предел мечтаний любого обывателя, а уж дознание по соседству — вовсе навроде мелкого Апокалипсиса… Тебе уже не кажется, что здесь все в порядке?

— Здесь все определенно не в порядке, — кивнул Курт и, когда курьерский, вспрядывая ушами, резко встал у границы сухой травы, недовольно нахмурился.

— А вот это уже настораживает… — вслух высказал его мысль Бруно, когда и его жеребец заартачился, упираясь копытами в землю и лихорадочно перетаптываясь; на очередную попытку погнать его вперед тот ответил тихим ржанием и взбрыкнул задом, едва не сбросив наземь седока. — Черт!.. — проронил подопечный зло, и Курт недовольно шикнул, глядя на виднеющиеся неподалеку верхушки столбов:

— Ты со словечками поосторожней здесь… Не знаю, души ли, нет ли, а что-то тут нечисто.

— Быть может, установлено какое-то охранное заклятье, чтобы не лез кто попало? — неуверенно предположил тот. — Я о таком читал…

— Помнишь, что говорил о коровах наш эксперт? — возразил он, успокаивающе гладя жеребца по напрягшейся шее. — Полагаю, лошади ничем не хуже. Если и впрямь здесь прячется некий демонолог, если он готов к нежданным гостям (а он готов, если не дурак), если он пребывает, что называется, в боевой готовности, если в этой деревне остался отголосок следа, о котором толковал Штойперт, то — некие тонкие материи животные могут и ощутить.