Пастырь добрый - Попова Александровна

— А это — я нарисовал? — уточнил он, глядя стражу в глаза, и медленно набросил куртку снова. — Дорогу, сказано.

Мгновение во взгляде привратника отражалась тягостная внутренняя борьба; так просто сдать свои позиции было досадно, ронять достоинство в присутствии собратьев по оружию явно не хотелось, и страж, нарочито пренебрежительно пожав плечами, уперся ладонями в пояс с оружием.

— Такую и я сделаю, если потерплю маленько. Чего это нынче инквизиторы разъезжают в этаком свинском виде?

— Если сию секунду, — выцедил он сквозь зубы, — ты не уберешь с моего пути свою тушу и здесь же, сейчас же не принесешь извинений, эти слова я вобью тебе в глотку. Давай, — подбодрил Курт с сухой улыбкой, когда вцепившиеся в ремень пальцы стража невзначай коснулись меча. — Положи ладонь на рукоять, сделай мне одолжение. Дотронься до нее, дай мне повод обвинить тебя в покушении — и весь ваш засранный городишко заполыхает завтра же к полудню, громко благодаря за это тебя.

Несколько секунд вокруг висела тишина; страж стоял неподвижно, окаменев от внезапного понимания того, куда его завела не к месту проснувшаяся заносчивость, медленно белея щеками и явно проклиная себя за дерзость.

— Вон, — шикнул Курт тихо, и тот с готовностью шарахнулся в сторону, пряча глаза и от греха убрав руки за спину.

— Виноват, майстер инквизитор… — выдавил страж с усилием. — Нечасто тут… такое. Виноват.

— Понимаю; служба, — милостиво кивнул он, сбавив тон до просто сурового. — Только за словами надо следить.

Бруно на эту короткую перебранку смотрел с усталой скукой; обернувшись на притихших стражей, когда ворота остались позади, тяжело вздохнул, однако же на сей раз обошелся без обличительных речей, только изредка бросая в сторону своего попечителя укоризненные взгляды.

К жилищу местного священника они, не сговариваясь, поехали далеко в обход, по самым узким и отдаленным улочкам, дабы не попадаться на глаза излишне большому количеству прохожих, и тем не менее все более становилось ясно, что уже к утру весь городок будет тихо шуметь, обсуждая всколыхнувшее их тихую жизнь явление следователей Конгрегации, неведомо почему обративших на них свое высочайшее внимание.

— Все мои завтра же будут знать, кто я такой, — невесело продолжил его мысль Бруно; он пожал плечами:

— Вообще удивляюсь, почему ты просто не сказал об этом сразу. Твой смелый братец наделал бы в штаны тотчас. Я, возвратившись в Кельн, явился к тетке и ткнул ей Знаком в физиономию. Запугал старушку до полусмерти…

— А будь жив дядя? и ляпнул бы о твоей матери пару ласковых — что ты сделал бы?

— Отметелил бы, тут ты прав, — легко согласился Курт, заворачивая коня к изгороди дома с по-вечернему светящимися окнами; давешний служка застыл у дверей с каким-то ушатом в руках, глядя на нежданных гостей оторопело и не замечая, как наземь через край выливается парящая на холоде вода.

Отец Юрген встретил их радушно и суетливо, пытаясь, однако, не прикасаться при этом к господам дознавателям и тоскливо косясь на пол, где на их пути оставались следы из смеси земли и крови. В одной из натопленных комнат святой отец усадил их на скамью, едва не заскулив, когда Курт бросил сумку на пол, оросив его брызгами жидкой грязи, и оперся о стол, осыпая его чешуйками грязи высохшей, однако в голосе было прежнее почтение, не убавившееся ни на йоту.

— Неужели?.. — спросил он тихо, глядя в их лица с ожиданием и недоверием; Курт кивнул, чувствуя, как гудят ноги и плечи, а голова желает покатиться прочь.

— Да, — выговорил он тихо. Сейчас, когда смог, наконец, усесться как положено, когда тело дорвалось таки до относительного покоя, язык ворочался с усилием, соединяя слова нехотя и медлительно. — Да. Всё.

— Agimus Tibi gratias, omnipotens Deus[155], - прошептал отец Юрген с облегченным вздохом, осенив себя крестом неторопливо и тщательно, словно мальчишка на первом в своей жизни причастии. — Consummatum est[156]… Но, как я вижу, далось вам это нелегко.

— Да, — снова произнес Курт; тот сочувствующе закивал:

— Я понимаю, вы очень утомлены… А майстер Ланц — когда нам следует ожидать его?

— Никогда, — отозвался он все так же коротко, и, когда священник застыл, глядя в его лицо вопрошающе и недоверчиво, пояснил: — Далось не просто нелегко — дорого.

— Requiem aeternam dona ei, Domine[157]… - вновь осенился знамением Креста тот, ненадолго замерев в молчании.

— И это еще не конец, — добавил Курт, тяжело оттолкнувшись от стола и, с трудом стащив засохшие и покоробившиеся, точно наждак, перчатки, бросил их на скамью, уже привычно переварив непроизвольный косой взгляд собеседника на его обожженные руки. — Проклятье вашего города ожило не само по себе — Фридриха Крюгера из небытия призвали люди, люди из плоти и крови. С одними из них мы столкнулись сегодня. Помешать Крысолову вернуться мы сумели, однако — остался еще один из тех, кто пытался помочь ему. Последний. Главный. С вашего позволения, вашим гостеприимством мы воспользуемся ненадолго — нам надо восстановить силы перед тем, как встретиться с ним.

— Разумеется, конечно, — закивал тот и осекся, нахмурясь и понизив голос: — Перед тем, как встретиться?.. То есть… вы знаете, где он?

— Пильценбах, — вклинился Бруно, произнеся название пустующей деревни таким тоном, словно священник все должен был понять по нему только одному.

— Пильцен… — начал тот, вновь не договорив, и воззрился на Курта почти испуганно, прижав к груди ладонь. — Бог мой, господа дознаватели, не намереваетесь же вы отправиться в Пильценбах?..

— Именно намереваемся, — возразил Курт напряженно, позабыв об усталости; на подопечного он посмотрел придирчиво, и тот вздохнул, виновато пожав плечами:

— Как-то не сложилось рассказать… Пильценбах — еще одна местная байка. Точнее, реальная история, хотя и давняя… В былые времена, когда Инквизиция буйствовала всерьез, эту деревеньку всю сожгли — до единого человека. От стара до мала. Такое, сам знаешь, раньше бывало частенько… Там столбов, наверное, сотни две — так и остались стоять, обгорелые. Говорят, что единственный, кого не успели достать — тамошний священник; тот вовремя удрал, как почуял, чем дело пахнет. Было это лет, наверное, восемьдесят назад или около того, и с тех пор никто там не селился, никто туда не ходил, место это не любят… Говорят, там обитают души сожженных и ищут, кому бы отомстить за свое убиение. В этом смысле явление инквизитора в те места им должно весьма понравиться.

— И вы… — Курт перевел взгляд с подопечного на понурившегося святого отца и уточнил, однако уже не столь уверенно, как мог бы еще пару недель назад: — Вы всерьез полагаете, что в этом предании есть хоть какая-то доля правды? Что там и впрямь летают неприкаянные души, жаждущие отмщения?

— Вам нельзя в Пильценбах, — тихо, но убежденно произнес отец Юрген. — Нельзя без поддержки. Без помощи.

— Помощь я вызвал. Но я не могу ждать ее — у нас навряд ли есть на это время. Послезавтра — крайний срок; еще два дня он будет ждать своих людей, с которыми мы столкнулись сегодня, после чего уйдет, и мы можем никогда его не найти.

— Что же за человек избрал это место для тайных встреч… — передернувшись, точно от холода, вымолвил священник.

— Возможно, человек, знающий, что все это — не более чем сказки, которые всегда возникают в подобных местах и которые при этом оберегают от сторонних глаз надежнее сторожевых псов и высоких стен. — Курт вздохнул, опустив голову в ладони; кожа лба была, казалось, раскаленной, словно выставленный к очагу сапог — дни, проведенные на ветру, в тумане, дожде и снегу, начинали сказываться зарождающейся горячкой. — Я опасаюсь не мертвых душ, а вполне живого человека… Но должен ехать туда.

— И я должен, — кивнул тот; Курт приподнял голову, нахмурясь, и отец Юрген решительно повторил: — Я поеду с вами, майстер инквизитор. У вас нет никакой помощи, а встреча предстоит с колдовскими силами; прошу меня простить, если я обижу вас чем-то, однако же, при всех ваших мирских полномочиях, в смысле духовническом вы обладаете малым. Ваш чин — диаконский, брат…

— Игнациус, — подсказал он хмуро.

— Брат Игнациус… Вы, уж простите меня, не имеете благодати, к примеру сказать, освятить воду или…

— Отец Юрген, — оборвал он, стараясь говорить мягче и понимая, что слабо преуспевает в этом, — и я также не хотел бы задеть вас, однако я весьма сомневаюсь, что завтра святая вода или молитва нам сильно помогут.

— А что же тогда?.. — растерянно возразил тот; Курт встряхнул головой, сгоняя сон, и довольно неучтиво отмахнулся:

— Я не знаю. Но вам — я в любом случае не позволю ехать с нами, это слишком опасно; не знаю, что нас там ожидает, но убежден, что это будет занятием, не подходящим для приходского священника. Поверьте, у вас и здесь будет чем заняться. Ведь я могу попросить вас о помощи?.. — уточнил он; тот поспешно закивал: