Избранные произведения - Пауль Хейзе

— Тяжело далась тебе жертва? — улыбнулась Имаго.

«О, венец моей жизни, — ликующе воскликнул я, — о, расточительство милости!»

На этом Имаго со мной рассталась. «Ты устал, — сказала она на прощание, — а мне предстоит долгая дорога; но завтра я вернусь, и мы будем каждый день вместе в вечном брачном единении».

Расставание было возвышенным и блаженным. Но долго еще я, прислушиваясь к отзвуку случившегося, сидел у темного письменного стола; в голове у меня шумело, как шумит, волнуясь, океан, вокруг меня раздавалось пение, как бывает после богослужения.

А на следующее утро и в самом деле началась, как и было обещано, наша совместная жизнь. Свадьба-полет, ликующий дуэт, в унисон исполняемый голосами победителей. Но ее голос звучал выше, чем мой, и я чаще умолкал, чтобы прислушаться к ее пению. Когда вместе с ней я взмывал над земными холмами к царству моей Строгой госпожи, которое чище царства действительности, но реальнее царства грез, ибо действительность относится к нему, как животное к человеку, а греза — как запах к цветку, и которое простирается до сфер памяти и смутных предчувствий, Имаго возликовала: «О мой возлюбленный, в какие новые бескрайние миры вводишь ты меня? Они неведомы моему изумленному взгляду, но мое счастливое сердце называет их «родиной». — И добрые обитатели этого царства, приветливее, чем земные жители, по-братски приглашали нас в свои долины.

Когда после трудной работы, во время которой Имаго ничем не выдавала своего присутствия, я иногда решал отдохнуть и со вздохом поднимал глаза, мой взгляд встречался с ее благоговейным взором. «Как я горда и счастлива, зная, что меня любит такой человек». Когда после трудов праведных я спускался вместе с ней отдохнуть в царство внешней жизни, шутил с ней, как с земной женщиной, называл ее дурашливыми ласкательными именами, за едой ставил перед ней тарелку и прибор, как будто она во плоти сидела передо мной, Имаго довольно улыбалась: «Какие же мы дети! Каким образом удается тебе это чудо, что я смеюсь так весело, как никогда до этого не смеялась?»

От этого я становился щедрее и приветливее, и люди удивленно говорили мне: «Ты изменился в лучшую сторону; это приятно». Я был как дерево на просторной солнечной лужайке, которое раскинуло свою крону во все стороны и на котором вызревают все плоды.

И это нескончаемое блаженство, блаженство вне времени и пространства, тянулось до того дня, когда в наше упоение ворвалось, как свинья в квартиру, предательство. Отпечатанное объявление о помолвке с чужим человеком; и ни дружеского слова, ни намека на память о прошлом; один только голый факт. Ничего, кроме бессловесной наглости!

С презрением отбросил я листок в угол. Я не чувствовал ни малейшей боли, было только возмущение предательством, смешанное с печалью по поводу внезапно обнаружившейся мелочности. Как если бы перед тобой, в упоении играющим великолепную фортепьянную пьесу, вдруг вместо нот оказалась жаба. Значит, возможно такое, когда женщина, которой судьба благосклонно позволила вдыхать в роли сердечной подруги избранного воздух вечности, предпочитает броситься с первым встречным в болото семейных забот. Ошеломленный, дивился я странному проявлению мелочности — с таким же чувством я однажды в детстве разглядывал рака. «Как можно быть раком!» — воскликнул я тогда. Сегодня я восклицаю: «Как может кто-то отречься от величия!»

И из-за ее позорной измены я лишусь теперь своего волшебного блаженства? Вдруг я громко рассмеялся. Ну уж дудки! Ты всего лишь сочинил все это — судьбоносный час помолвки, высоту и величие ее духа, благородство души, ее любовь, ее дружбу. Имаго живет только в тебе самом; земная, телесная Тевда совсем не такая, это чужая безымянная женщина, и к тому же ничего собой не представляющая птичка, сотни таких чирикают в каждом городе. Я поднял с пола бесстыдное объявление и понюхал его. Никаких сомнений, оно пахло заурядностью. Как и все другие, она просто решила выйти замуж (должно быть, после несчастной любви — ведь путь к алтарю у большинства женщин ведет через разбитое сердце), окруженная роем надоевших поклонников она видит во мне, незнакомце, избавителя, находит, что я вполне приемлем для нее, не получает меня, что ж, тем хуже, она выходит, не долго думая, за другого. Так обычно бывает, так случилось и с ней, обыкновенной женщиной. Прочь от нее! Девушка без имени, тебя для меня больше не существует! В доказательство этого смотри, что я с тобой сделаю. Вот что я сделаю с тобой! Разорвав объявление, я бросил клочки в корзину для бумаг. А теперь поступим так же и с твоей лживой личиной. Я взял снимок, чтобы разорвать его на кусочки. Но на прощание мне захотелось еще раз разглядеть его.

Значит, эти умные печальные глаза лгут; и все благородство этой весенней красоты всего лишь приманка молодости! И тогда снимок вдруг горько зарыдал. «Нет, я не лгу, — жалобно говорил он, — ибо тогда, когда этот снимок запечатлел меня, душа моя и впрямь жаждала величия; эти глаза, что смотрят на тебя, когда-то отыскивали тебя, к тебе стремились мои желания, с тобой была моя надежда. Тебя предала другая женщина, появившаяся позже, с ее делами я не имею ничего общего. Но не из низких побуждений, а из тщеславия, по слабости и мелочности. И кто знает, быть может, позже настанет час, когда она одумается, опомнится, устыдится своей измены и вернется к тебе, сняв грех с моего лица, чтобы оно, заклейменное красотой, не смотрело на мир порочными глазами, словно падший ангел».

Тогда я сжалился над снимком и благоговейно поднял его, точно портрет усопшей. Другую же, новую, неверную, я лишил милого имени Тевды и отныне стал звать ее Псевдой, то есть двуличной.

Вечером, когда я по обыкновению выехал на прогулку (само собой разумеется, на настоящей, живой лошади), я услышал, что позади меня кто-то едет. Я знал, кто это, ибо ждал ее.

— Имаго, — позвал я ее, — почему ты едешь позади меня? Почему не едешь рядом?

— Потому что теперь я недостойна тебя, — ответила она, — потому что похожа лицом на неверную.

— Имаго, невеста моя, — сказал я, — не ты похожа на нее, а она по ошибке походит на тебя. А потому будь рядом со мной, твое лицо для меня благословенно!

Она подъехала ко мне, но спрятала лицо в ладонях. Я мягко отвел ее руки от лица.

— Как ты прекрасна, величава и великодушна! Смотри мне прямо в глаза и не